Ольга Погодина-Кузьмина - Сумерки волков
Власть имела свойство перекраивать внутреннюю суть человека так же, как балет ломает тело. Власть, как и актерство, — не профессия, которую можно переменить, не личный выбор, скорее предназначение. Маска, навсегда приросшая к лицу.
Максим заглянул в программку гала-концерта и узнал, что кроме адажио, фуэте, отрывков и арий будет исполнен хор Прокофьева «Вставайте, люди русские». Кристина встала с места. Она улыбалась, но по ее лицу Максим понял, что ей снова нехорошо. Под звуки увертюры они вышли из зала, за ними в фойе выскочила и жена Юрия Минаевича.
Из туалета Кристина вернулась бледная, с мокрым и жалким личиком — ее снова тошнило.
— Нет-нет, я поеду, а ты оставайся, — лепетала она. — Я же вижу, тебе интересно. Тебе это нужно по работе. Я поеду домой с тетей Галей, она мне поможет.
Галина толкала Максима к дверям:
— Иди, иди! Я все равно эту оперу не воспринимаю, только мучаюсь сижу. Мы на вашем водителе, а тебя муж отвезет.
Так получилось, что из театра Максим поехал с Юрием Минаевичем. Они повернули к Боровицкому холму, и Максим смотрел в окно на заснеженные стены красного кирпича. От них веяло тоской и жутью, кровавым бунтом, казнями, пытками и юродством. Кремленаград, сердце страны. Застенки дворцов, купола монастырских храмов. Тут же и кладбище, и гранитный зиккурат.
Земля здесь была пропитана кровью гуще, крепче и веселее, чем в трехсотлетнем призраке-Петербурге. Над имперской столицей кружили призраки немецких царей, здесь же, в Московии, скалился из-под смоляной бороды опричник, полутатарин-полуславянин. Дикое степное душегубство с присвистом мело поземку по кривым московским переулкам. Спасская башня одета была в леса. Ходили слухи, что там готовят подземные ходы и укрепления для снайперов.
Когда Максим уже выходил из машины, Юрий Минаевич задержал его, снял с плеча пушинку:
— Пока не забыл, хотел тебя предупредить. Подружески, по-отечески. В Питере дело расследуют. О пропавших проститутках. Вроде есть компания, золотая молодежь. Парни вроде тебя. Цепляют плечевых на трассе и везут куда-нибудь в глухое место. А трупы топят или бросают на рельсы. Я знаю, ты-то сам в такое дерьмо не вляпаешься. Но так, на всякий случай… в общем, подумай. Насчет своих друзей. У тебя совсем другие перспективы. Ты как, уже вступил в партию?
— В какую? — спросил Максим.
Юрий Минаевич широко улыбнулся:
— Мне нравится, что ты парень с юмором. Бизнес у тебя идет, но я бы пораскинул и насчет политики. Если что, обеспечим поддержку.
— Спасибо, — проговорил Максим.
— И начет Владлена, да и всех прочих. Не теряй бдительности. Тут враз откусят голову. Москва.
Бубен верхнего мира
Иной раз в наших местах задаются такие характеры, что, как бы много лет ни прошло со встречи с ними, о некоторых из них никогда не вспомнишь без душевного трепета.
Николай ЛесковЗлая кислота обиды разъедала ее изнутри, и Марьяна погружалась в депрессию. Медитации, тибетская гимнастика, сеансы психотерапии и позитивной визуализации, вчера еще так увлекавшие ее, сегодня представлялись бессмысленной тратой времени. Ей так и не удалось обрести покой и душевное равновесие, усилия полюбить себя разбились о жестокую реальность. Надежда на возвращение дружбы Измайлова, не говоря уже о чем-то большем, рухнула в одну минуту после их короткого разговора в театре.
Марьяна готовилась к этой встрече два с лишним месяца. Вместе с подругой Светой они предусмотрели каждую мелочь. Составить новый гардероб помогали стилисты, тоже порекомендованные Светланой. Впервые в жизни Марьяна радикально покрасила волосы, превратившись в блондинку. Стоило труда привыкнуть к новому облику и прическе, но в конце концов она стала нравиться себе.
Днем она провела несколько часов у косметолога, ее костюм, укладка, туфли, макияж — все выглядело безупречно. Но когда она подошла к Георгию и произнесла шутливое приветствие с отрепетированной улыбкой, в ту же секунду стало ясно, что все ее усилия бессмысленны. Стратегия, навязанная ей Светланой, была изначально обречена на провал.
Красивая или безобразная, счастливая или обреченная страдать всю жизнь, она вызывала у Георгия только досаду и скуку. Он не хотел слышать от нее ни ободряющих комплиментов, ни дружеских шуток, ни задевающих самолюбие колкостей. Когда ценой огромного усилия она заставила себя выговорить фразу, до этого казавшуюся уместной, остроумной, даже блестящей, он холодно окинул ее взглядом и отвернулся. Из одного упрямства, готовая провалиться сквозь землю от стыда, она снова подошла к нему возле фуршетного стола и прямо предложила встретиться на неделе, пока она будет в Москве. Он сказал:
— Все вопросы можешь задать юристам. Я не вижу смысла нам с тобой встречаться и что бы то ни было обсуждать.
Там же, в фойе с наборным паркетом и бархатными шторами, она явственно осознала, что Георгий болен безнадежно. Извращенная страсть поглотила его целиком, окончательно разрушив тот шаткий мостик, по которому он еще мог вернуться к норме. Света была уверена, что он не решится привести с собой любовника, но подруга ошибалась. Высокомерный, бесстыжий, красивый и молодой манекенщик был рядом с Измайловым. На нем был хороший костюм, туфли и очки, которые любому лицу придавали видимость интеллекта. Но весь этот маскарад не мог скрыть его подлинной сущности.
Каким образом в обществе, где шумно осуждались и даже преследовались сексуальные отклонения, где вводились законы, ограничивающие пропаганду этого зла, где церковь объединилась с государством в борьбе за нравственные традиции, гомосексуалы могли почти открыто предаваться пороку и проникать повсюду, включая церковь и верховную власть? Марьяна мучительно размышляла над этим вопросом. Лицемерные речи, одобрительные голосования, наличие жен и детей не мешало властной элите открыто практиковать разврат.
Она читала в интернете про сомнительные молодежные союзы с нацистским душком, про закрытые полувоенные интернаты, опекаемые видным политиком, другом Измайлова и тестем Максима. Там проходили тайные оргии педофилов, и Владимир Львович сам участвовал в них вместе с другими видными персонами этого круга. Все попытки расследовать эти истории натыкались на жесткий отпор. Бывший советник политика был осужден за растление, но не отсидел и половины срока.
«Конечно, — размышляла она, — общество, в котором возможны подобные вещи, заражено глубоким нравственным тлением. И церковь с ее архаичными предписаниями ничего не может исправить. Церковь сама поддерживает порочный круг, осуждая простых обывателей и закрывая глаза на преступления властей предержащих. К тому же порочные связи всегда были основой круговой поруки людей при власти. Действенным средством шантажа».
