Ольга Погодина-Кузьмина - Сумерки волков
— Я вызову духов, — пояснила шаманка. — Они заберут колдовство и отнесут к твоим врагам. Им будет плохо. А тебе хорошо.
Муж шаманки принес чай, тарелку дешевых пряников. Марьяна побрезговала пить из выщербленной, плохо вымытой чашки. Света выпила. На улице стемнело, снег сделался сиреневым, местами черным. Во дворе, где лаяли собаки, тот же татарин развел костер, поставил прямо на снег табурет для Марьяны.
Происходящее напоминало дурной театр. Шаманка надела безрукавку из лисьего меха, головной убор, сплетенный из обрезков шерсти, птичьих перьев и волос, то ли конских, то ли человеческих. Она сунула в руки Марьяны большую иглу и тряпичную куклу без лица.
— Смотри в огонь. Думай о своих врагах. Женщину коли иглой в глаза, в живот и груди. Мужчину коли в глаза и в срамное место. Повторяй: «Жах елгын, жах елгын».
— Что это значит? — спросила Марьяна.
— Тебе не надо знать.
Когда шаманка начала свой танец, Марьяна почувствовала, как чужая воля подняла ее руку и вонзила иглу в голову куклы. В отблесках огня она видела лицо бывшего мужа, холодное и неприязненное. И другое, ненавистное ей лицо, похожее на мраморного идола. Губы идола кривились надменной усмешкой. Шаманка прыгала вокруг костра, звенела бубном, то вскрикивала, то бормотала невнятные молитвы на чужом языке. Под это бормотанье Марьяна погружалась в гипнотическую дрему. И колола иголкой куклу — в пах, в живот, в пустое лицо.
— Волк, — закричала шаманка. — Волк!
Марьяну вновь охватил бездонный ужас, табурет зашатался под ней, она упала на колени. Наконец, бубен умолк.
— Духи сделали. Кто-то из вашей семьи умрет, — прохрипела шаманка и распласталась на снегу возле костра.
Татарин подошел к Марьяне, грубо взял куклу у нее из рук:
— Платите и уходите.
Светлана торопливо отдала ему приготовленные деньги. Они вышли за ворота. Света села за руль.
Собаки, сидевшие тихо во время ритуала, снова начали лаять и рваться с цепи. Марьяне казалось, она слышит их лай, даже когда машина далеко отъехала от села.
Огненный тигр
— Как нравится тебе, юноша, мой Сократ? Разве лицо его не прекрасно?
— Необыкновенно прекрасно, — отвечал я.
— А захоти он снять с себя одежды, ты и не заметил бы его лица — настолько весь облик его совершенен.
ПлатонНочью из окна такси Георгий Максимович успел увидеть многоэтажки вдоль трассы да темные припортовые улочки района Султан-Ахмет. Но утром в гостиничном номере поднял штору и застыл перед открывшейся ему картиной. Жестянки ржавых сухогрузов покачивались на молочно-голубой воде залива. Стамбул покрывал холмы, словно вытертый до основы измятый шелковый ковер, пронизанный штопальными иглами минаретов. Медленный рассвет раскалял купола, ветер трепал белье на балконах и сдувал туман с Босфора, словно остужал имбирный чай.
Георгий сразу пожалел, что этот город, потертый и расхлябанный, как расшитые бисером туфли, по какой-то причине оставался на обочине его путешествий. Казалось, бывшая столица мира обесценила былую славу, превратилась в дешевый рынок ширпотреба. Но прошлого не избыть ни человеку, ни городу. Тень огромного, хоть и обветшалого величия окутывала купола и минареты, клубилась над Галатским мостом. На секунду изнутри грудной клетки Георгий ощутил, что путь его не случайно прочерчен через Стамбул.
Володя в последний момент включил его консультантом в межправительственную делегацию переговорщиков — продвигали инфраструктурные проекты вокруг газового путепровода. Что и когда из намеченного состоится, пока было неясно, но «застолбить участки» хотелось всем. Глобальные экономические векторы сдвигались к югу, вопрос был лишь в том, как быстро будет развиваться процесс.
Личное состояние Георгия за полтора московских года приблизилось к той планке, которую он в молодости наметил как вершину. Теперь эта сумма уже не казалась столь значимой и в координатах мировой инфляции, и по его собственным меркам. Но с изменением масштаба цифр он стал иначе смотреть на многие вещи. Он согласовал с Володей новую структуру холдинга, обеспечивающую легальный ход финансовых потоков. Марков, Эрнест, Казимир держали рубеж обороны. Максим учился принимать решения сам. Вдобавок Георгий наконец придумал, как вытряхнуть в свой карман пару миллионов с номерных счетов Майкла Коваля.
Когда-то деньги означали для него власть над обстоятельствами, теперь служили залогом будущей свободы. Важно было знать, что он сможет, бросив все, уехать в любую точку мира, залечь на дно. При желании заняться каким-нибудь приятным и не особо хлопотным бизнесом, например перепродажей антиквариата. Или просто начать путешествовать, меняя страны и города. Деньги хранились в надежных акциях, на номерных счетах, в паевых фондах, и даже потеряв половину, он мог сохранить привычный уровень дохода. На случай своей внезапной смерти он позаботился о будущем близких ему людей.
Но пока шла война. Последние недели в Москве Георгий чувствовал себя как лобстер на тарелке неумелого едока. Его защитный панцирь пытались разломать и раздробить любым способом. Выемки документов, допросы, прямые угрозы, шантаж и подкуп преданных ему людей, прослушка телефонов, взлом компьютеров — Глеб Румянцев вел обстрел по всем позициям. Георгий бил в ответ. Устроил пресс-конференцию, слил журналистам порцию компромата. Дал понять, что может рассказать гораздо больше — с прицелом на Володю и прочих тяжеловесов. Война сделалась обыденностью, привычным пунктом в ежедневнике.
Конфликт на Украине тоже увяз во лжи и взаимных обвинениях. Это ощущалось в разговорах, журнальных статьях, в голосе новостных обозревателей. После первого ожога боль стала притупляться, на смену негодованию пришла усталость, за ней равнодушие. Запах смерти так быстро сделался привычным, словно всегда сопровождал житейскую суету.
Благовоспитанные турки проявляли необычайное упрямство в переговорах, но принимали делегацию широко, радушно. Ответственные лица хлопотали, обсуждали условия контрактов, получали секретные инструкции из Москвы, Берлина, Тель-Авива. Георгий же просто ждал исхода, заразившись восточной неспешностью, с любопытством антрополога наблюдая, как достопочтенные проходимцы всех мастей со всех концов света пытаются деловито облапошить друг друга, рассуждая о дружбе, взаимовыручке, законах рынка и прочих высоких материях. Для него эти несколько дней в Стамбуле выдались нежданной передышкой.
Официальные лица держались особняком, и большую часть свободного времени Георгий проводил с Василевским, который приехал курировать финансовые интересы силового ведомства. Ужинали, курили кальян, парились в бане. Владлен зазвал Георгия в тайский массажный салон, оказавшийся весьма фешенебельным борделем. Они даже заказали в кабинет красивого молоденького транссексуала по прозвищу Азиатский Сапфир, в котором не было уже ничего мужского, кроме пипки величиной с мизинец. Хозяйка утверждала, что парню двадцать два и он уже десятый год в бизнесе, хотя тот едва доставал Георгию до подмышки. Взгляд у Сапфира был цепкий, тяжелый, скучающий. Из любопытства Георгий посмотрел, как тот раздевается, изгибаясь всем своим гладеньким безволосым тельцем, но не стал принимать участия в дальнейших приключениях, вернулся в ресторан, а затем в свой номер.
