Самид Агаев - Ночь Волка
…Хлопнула дверь в сенях, прожамкали резиной сапоги и остановились у лица Марата.
– Может, че потерял, мужик, а? – глумливо спросил Костин, приподнимая голову Марата мыском заснеженного сапога.
– Да нет, – сдавленным голосом проговорил Марат, – прилег просто, дай, думаю, изменю угол зрения на возникшую ситуацию.
– Ну и как оттуда, снизу?
– Так же погано, как и сверху.
Костин убрал сапог, и голова Марата со стуком ударилась о пол. Взявшись одной рукой за ворот, другой за спинку стула, Костин вернул Марата в исходную позицию и даже отряхнул его.
– А я подумал, что ты бежать хотел.
– Ну что ты, куда бежать то, – в лесу волки, машина не заводится, а тут такая приятная компания.
– Это, как понимать-то, ирония, что ли?
– Понимай, как хочешь.
– Ну, – ну.
– Костин сел на диванчик, стащил сапоги и положил замотанные в портянки, ноги, на стул, ружье положил на колени.
Марат поморгал глазами, прогоняя радужные искорки, появившиеся перед глазами.
– Че моргаешь?
– Голова раскалывается.
– Хочешь, таблетку дам.
Марат криво улыбнулся.
– Чего щеришься?
– Мне это напоминает историю, как один смертник в тюрьме перед самой казнью отравился, и доктора его еле спасли, буквально с того света вытащили, а когда он выздоровел, его казнили.
Костин захохотал, а потом, оборвав смех, сказал:
– Похоже.
– Может, ты меня застрелишь, уже, – попросил Марат, – а то башка болит, аж в глазах сверкает.
– Ишь ты, – усмехнулся Костин, – куда же я потом пойду, на ночь глядя.
– Зачем же тебе уходить? – спросил Марат.
– Да мало радости с трупом в одной компании сидеть, пояснил Костин, – от мертвеца отрицательные флюиды идут.
Надо же, маньяк, маньяк, а мнительный какой, – заметил Марат. – Теперь эта ситуация напоминает мне анекдот; как чукча пригласил русского поохотиться на медведя, поспорили, кто лучший охотник – нашли берлогу, подняли медведя, тут чукча разворачивается, и бежать, русский за ним. Так они бегут, а медведь за ними, русский кричит: «Зачем бежим, стрелять надо», а чукча: «Не надо стрелять, бежать надо». Русский останавливается, вскидывает ружье – бац, и медведя наповал. Радуется, довольный, чукче показывает, мол, а ты говоришь, бежать. А чукча ему – глупый ты, а еще говоришь, хороший охотник, теперь медведя до яранги тащить надо, а так бы сам добежал, там бы и пристрелили.
– Костин вновь захохотал.
– А че, похоже. Так говоришь, побыстрее, да, ну ладно, будь, по-твоему.
Костин вскинул ружье, прицелился в Марата и выстрелил. Марат увидел пламя, вырвавшееся из стволов и почувствовал движение воздуха над головой, словно кто-то быстро провел ладонью, едва коснувшись волос. Из стены за его спиной вырвало кусок штукатурки, комнату наполнил грохот и сизый дым, в воздухе закружились клочья пыжа. Костин сломал ружье пополам и вставил новый патрон взамен вылетевшего. Когда звон в ушах несколько утих, Марат разобрал слова Костина.
– Промазал, надо же, не тот глаз закрыл, наверное. Повторить, что ли, а?
Марат разлепил губы, открыл рот, но чихнул, потом еще и еще.
– Будь здоров, – машинально сказал Костин.
Марат кивнул:
– Спасибо, из твоих уст это особенно приятно услышать. Но я хотел сказать, что повторять уже нельзя.
– Это почему же?
– Видишь ли, друг, мой, если во время казни приговоренный остается, жив, то его нельзя снова казнить, де-юре казнь уже состоялась. Например, если рвется веревка, то второй раз уже не вешают, так принято во всем мире. Устои, видишь ли, а их менять опасно.
Костин, слушавший Марата открыв рот, наконец, взял себя в руки и сказал:
– Ну, ты даешь, вот слушаю тебя и, прямо, оторопь берет от твоей наглости; да мне насрать на все твои устои, понял.
– Да, – серьезно сказал Марат, – причем это было видно с самого начала. С тобой каши не сваришь. Однако открой форточку, дышать нечем.
– Да пошел ты, козел, еще командовать здесь будет, – крикнул Костин.
– Я не командую, а прошу, – заметил Марат, – знаешь, пословицу – «перед смертью не надышишься» – так вот – осталось мне мало, а дышать здесь совсем нечем.
– Ладно, – буркнул Костин, – сразу видно, что ты не охотник, настоящему охотнику пороховой дым только в радость.
Он открыл форточку, и в комнату потянуло свежим морозным воздухом.
– Я, дорогой товарищ, в армии, в артиллерии служил, дыму наглотался на всю оставшуюся жизнь, – сказал Марат.
– А я погранцом был, – гордо произнес Костин.
– А-а, вот оно что, а я смотрю, физиономия твоя мне чем-то знакома, не тебе ли я в прошлом году в парке Горького морду набил, во время вашей всесоюзной гульбы, а?
– Ты хочешь, чтобы я еще раз тебе прикладом заехал, – спросил Костин.
– Ну что ж, если очень хочется, заедь, – разрешил Марат.
– Ладно, уж, не буду бить, – добродушно сказал убийца.
– Это мне напоминает одно из доказательств доброты Ленина, про то, как он брился опасной бритвой, а к нему дети подошли, он на них посмотрел и ничего не сказал, а ведь мог лезвием полоснуть.
Костин хмыкнул и сказал:
– Честно говоря, ты единственный, кого мне убивать не хочется, чем-то ты мне симпатичен, и байки хорошо травишь, ну просто талант пропадает, можно сказать, но и в живых тебя оставить не могу, сам понимаешь.
Костин ненадолго задумался, а потом сказал:
– Слушай, давай так договоримся, ты мне рассказываешь какую-нибудь историю про любовь, если к тому времени, когда ты закончишь, наступит утро, то я дам тебе шанс на спасение, – уйду. А?
– «Тысяча и одна ночь», – сказал Марат.
– Во, во, как в тысяче и одной ночи, как догадался?
– Это было нелегко.
– Ну, че, «Шехерезада», согласен?
– И руки развяжешь?
– С развязанными руками и дурак спасется, к тому же развяжи тебе руки, ты же мне сразу в глотку вцепишься, нет. Я оставлю тебя, как есть и это уравняет наши шансы. Пока ты освободишься, я далеко уйду.
– А если я не смогу развязаться?
Костин пожал плечами:
– Значит, ты проиграл, вообще-то, ты и так проиграл, но я даю тебе фору, задним числом, добавочное время. Ну, че ты торгуешься, выбора у тебя нету.
– Нету, – согласился Марат, – но я не в форме, голова болит, так, что стреляй.
– Не, не, подожди, как это стреляй, мы ведь договорились, а что голова болит, так это ерунда, голова это кость, как говорил один боевой генерал, а кость болеть не может, таблетку могу тебе дать, хочешь, нет? А что тебе может помочь еще?
– Гильотина, – сказал Марат.
– Утром, – пообещал Костин.
– Тогда стакан водки.
Костин тяжело вздохнул:
– Нету водки, сам бы выпил, вот сухари есть, НЗ, так сказать, а водки нету.
– Ты же утром последнюю бутылку уволок отсюда.
