Самид Агаев - Ночь Волка
– … Как же у тебя все ловко, получается, – сказал Марат, не отводя напряженного взгляда от двух, направленных на него стволов, готовых в любое мгновение извергнуть смерть.
Это было завораживающее зрелище.
Костин ухмыльнулся.
– Когда же ты успел разрядить мое ружье? – спросил Марат. Он старался вовлечь Костина в разговор. Хотя еще и не понимал, какую цель при этом он преследует. Их разделял круглый стол овальной формы, достаточно большой, чтобы свести его шансы к нулю.
– Видишь, какая хитрая штука жизнь, – продолжая ухмыляться, философски заметил Костин, – только, что ты в меня целился, а теперь я в тебя.
– Это называется перемена участи, – сформулировал Марат.
– Вот, вот, именно так это и называется, садись, поболтаем еще, времени у нас хоть отбавляй, пристрелить тебя я еще успею, когда мне еще встретится такой образованный собеседник?
– Марат сел и взялся за виски.
– Что морщишься? – спросил Костин, – компания не по душе?
– Голова болит, у меня в рюкзаке таблетки. – Я возьму, если ты не возражаешь.
– А ты знаешь, что есть только одно единственно верное средство от головной боли – гильотина. У нас, как раз такой случай, так, что потерпи немного.
– У тебя, оказывается, есть чувство юмора, – сказал Марат, – вот уж чего не ожидал, правда, юмор висельника.
Направленные на него стволы, не давали осознать весь ужас происходящего.
– Ты тоже веселый парень, – сказал Костин.
– Разве? – удивился Марат.
– Ну да, ведь из нас двоих висельник, скорее, ты, чем я.
– Нет, висельник – это нарушитель закона, а я – жертва.
– Так и я тоже жертва, жертва обстоятельств.
– Ты, скорее жертва аборта, – заметил Марат.
Ухмылка сползла с лица Костина, держа в руках ружье, он приблизился к собеседнику и, вывернув локоть, ударил его прикладом в лицо. Словно что-то взорвалось в голове Марата, охнув, он повалился на пол.
Поверженный враг вызывает у человека определенные чувства. Костин не остался равнодушен к этим чувствам, несколько раз ударил ногой. От этих ударов, Марат быстро пришел в себя, благо, что убийца был в резиновых сапогах – больно конечно, но обошлось без членовредительства. Вот нос возможно сломан – кап, кап капает кровь. Попытался подняться, но в затылок уперлись железные кольца.
– Руки вытащи, – приказал Костин, – чтобы я видел, на спину положи.
– Марат подчинился. Костин отцепил от ружья брезентовый ремень, связал руки. Скомандовал:
– Вставай, – и помог подняться; усадил на стул и привязал к нему своим офицерским ремнем.
– Потом пошел сел напротив, положил ружье на колени.
– Продолжаем разговор, – сказал он.
Марат потрогал кончиком языка разбитую губу, слизал с нее кровь, сплюнул на пол.
– Экий ты парень разговорчивый, – заметил он, стараясь не шевелить губами; каждое движение причиняло боль, кроме того, болел нос, из которого продолжала сочиться кровь.
– Так на чем мы остановились, – спросил Костин.
– Отчаянный ты человек, – сказал Марат, – неужели рассчитываешь остаться безнаказанным.
– Не волнуйся за меня, – успокоил его Костин, – я знаю, на что рассчитывать.
– Шилов скоро должен вернуться. Чего ты ждешь, урод? Стреляй уже, или беги в лес прячься, тебе все равно уже не жить. Кто-нибудь из нас, тебя все равно кончит; Шилов, я, или волки.
Шилова можешь вычеркнуть, – сказал Костин, – вместе с его бабой, что касается волков, то они, наверное, сейчас их и доедают, ну, а с тобой, по-моему, все ясно – поболтаем о том, о сем, потом пристрелю и пойду своей дорогой, а ты пойдешь своей – туда или туда – Костин ткнул указательным пальцем сначала вверх, а потом – вниз, – грехов то много, поди.
– Да уж поменьше, чем у тебя, ублюдок, – сказал Марат.
– Думаешь, я в ад попаду? – с любопытством спросил Костин.
– Не думаю.
– Почему? Думаешь, попы все выдумали? Не существует, по-твоему, ада и рая.
– Церковники все переврали, с ног на голову поставили. Люди не попадают после смерти в ад или рай, они оттуда приходят в этот мир, а после смерти мы перестаем существовать.
– Чем докажешь?
– Доказывается очень просто, Адам и Ева были изгнаны из рая, так началась их земная жизнь, вот и все. Многих ты уже пришил таким образом?
– Ты не поверишь, но это в первый раз, правда, думал об этом давно.
– Сбылась мечта идиота.
– А вот я сейчас врежу тебе, и сразу станет ясно, кто из нас идиот.
– Ну, врежь, на что ты еще способен, кроме как бить связанного.
Костин хмыкнул и поднялся, заметив:
– Пойду отолью, – и вышел из комнаты.
Оставшись один, Марат некоторое время прислушивался к скрипу шагов, а когда они стихли, попробовал высвободиться от пут, но только упал на бок, вместе со стулом, и в этой нелепой позе он вспомнил один из самых красивых и романтических эпизодов романа с Вероникой. В картинке было сине-зеленое море, белый парусник на траверсе, редкие белые облака на бледно-голубом небе, белые столики с белыми стульями, под зонтами на террасе летнего кафе, которое несколько выдавалось над берегом. Они сидели у стены защищавшей террасу от взглядов с дороги. Пирс и дамба создавали между собой теснину, в которой при малейшем волнении моря, начинали пениться и биться волны, иногда брызги долетали до их столика, через плетеную ограду. Слова просились с языка, и Марат произнес их:
Нынче ветрено и волны с перехлестом
Скоро осень, все изменится в округе.
Вероника, поднося ложечку ко рту, с любопытством посмотрела на собеседника. Она ела мороженое, а он пил пиво местного розлива. Вероника уезжала в этот день. Глядя на море, Марат сказал:
– Что-то мне этот пейзаж напоминает, а что, не могу вспомнить.
– Надо вспомнить, – серьезно сказала Вероника, – это очень важно.
– Попробую, – улыбнулся Марат, – какие-то слова – «зелень лавра, доходящая до дрожи», – нет, не то, вернее то, но не совсем, – «стул покинутый, оставленное ложе, ткань впитавшая полуденное солнце, – это уже ближе, а вот, – «Понт шумит за черной изгородью пиний, чье-то судно с ветром борется у мыса, на рассохшейся скамейке – Старший Плиний, дрозд щебечет в шевелюре кипариса».
– Вероника засмеялась, держа в руке ложечку с мороженым и, встретив вопросительный взгляд Марата объяснила:
– Ничего, просто мне очень хорошо.
…Хлопнула дверь в сенях, прожамкали резиной сапоги и остановились у лица Марата.
– Может, че потерял, мужик, а? – глумливо спросил Костин, приподнимая голову Марата мыском заснеженного сапога.
– Да нет, – сдавленным голосом проговорил Марат, – прилег просто, дай, думаю, изменю угол зрения на возникшую ситуацию.
– Ну и как оттуда, снизу?
