Юлия Шилова - Любовница на двоих
— Это мне? — удивилась я.
— Вам» Если вы обернешься назад, то есть бар. Я сидел там долго и наблюдал за тебя. Ты плачешь, и мне хочу тебя развеселить, и сделать легче. Я угощать тебя мой коктейль.
— Спасибо. Мне ничего не нужно, — сухо ответила я.
Иностранец не вызывал во мне ничего, кроме раздражения. Может быть, в другой ситуации все бы было совсем по-другому, но толь ко не сейчас.
— Мне ничего не нужно, — повторила я. — Я хочу побыть одна.
— Меня зовут Сэм. Я американец. Я работа в области компьютерная игра. Я очень хорошо знаю русский язык. Мне всегда нравится русская девушка. Я был Москва два раза Мне нравится русская душа. Она широкая и добрая.
— То-то вы на ней руки и греете, — произнесла я злобно и придвинула к себе коктейль, решив, что алкоголь хоть немного успокоит нервы.
— Я рад, что ты приняла мой угощение, — расплылся в улыбке американец.
— Хочешь, я тебе за него заплачу? У меня есть деньги, — сказала я все так же зло. — У меня есть баксы.
Вынув из стакана трубочку, я залпом выпила все его содержимое до дна. Иностранец открыл от удивления рот и смотрел на меня ничего не понимающим взглядом. Затем присвистнул и рассмеялся, сопровождая свой смех бурной жестикуляцией.
— Я знал, что русский мужик пьет, но не знал, что так может пить русская девушка! — произнес он восторженно.
— Ты не видел, как пьет русский мужик! Он не пьет эти слабоалкогольные коктейли. Он пьет водку. И пьет он ее литрами.
— О! Литрами. Организм может отравиться.
— Ничего, не травится. Бывают, конечно, случаи, но редко. Ему сколько ни наливай, все мало. А если ему самогон показать или шило, то его вообще за уши не оттащить.
— Шило?!
— Это такая ядреная смесь, похлеще всякого самогона. Взрывоопасная.
Американец вновь расплылся в улыбке и протянул мне свой коктейль:
— Выпей, тебе станет легче.
Я действительно почувствовала себя легче и не стала отказываться. Взяв у него стакан, я снова посмотрела в сторону входных дверей. Никого. Господи, ну почему так долго! Ведь тут совсем рядом. Всего один квартал. Американец взял мою руку и дружелюбно по ней похлопал:
— Выпей. Ты очень смешно пьешь. Мне приятно, что я веселить хоть один грустный русский девушка. Я рад этому. А баксы не надо. У меня есть доллар. Это презент Америка России.
Ну если наш разговор происходит на высоком международном уровне и такое мощное государство, как Америка, делает России презент, то баксы тут и в самом деле не нужны. Представим, что этот коктейль халявная гуманитарная помощь, а наша страна обожает принимать помощь с любой стороны, откуда бы она ни шла, — произнесла я и осушила бокал своего соседа буквально в считанные секунды. Американец не отрывал от меня глаз и с восторгом следил за этой процедурой.
— А как же лед? — спросил он недоуменно.
— Какой еще лед?
— В бокале был лед.
— Надо же, а я не заметила…
Я ощутила легкое головокружение. Слабоалкогольный коктейль подействовал, видимо, я была измотана до предела. У меня выступили пьяные слезы. Я больше не могла молчать, мне необходимо было выговориться.
— Знаешь, мне постоянно не везет, — начала я. — Если ты не понимаешь, о чем я говорю, то не напрягайся и особо не вникай, это не твои проблемы. Тебе повезло. Ты родился в нужном месте и в нужное время. У вас живут плохо только те, кто не хочет работать. Да и то они нормально себя чувствуют на пособие по безработице. Видно, больше не надо…
Американец не к месту улыбнулся и закурил. Мне было совершенно наплевать, понимает он то, о чем я говорю, или нет.
— Знаешь, а я здесь изменилась, — продолжала я. — В самом деле, очень сильно изменилась. У меня появились совсем другие ценности, о которых я не догадывалась раньше. Хотя, если разобраться, то раньше у меня вообще не было никаких ценностей. Я понимаю, что сейчас я очень страшная, но ты не обращай внимания на мою внешность. В твоей американской тепличной голове никогда бы не уложилось то, что я пережила за эти дни. Главное, что я изменилась не в худшую сторону. Понимаешь, не в худшую, а в лучшую.
Вновь посмотрев на входную стеклянную дверь, я увидела, что пошел дождь. Да и дождем его было трудно назвать — самый настоящий ливень с холодным порывистым ветром. Одинокое дерево у входа. Казалось, еще немного и оно упадет. Тайфун был не только в моей душе, он был и на улице.
— Вам плохо?
Американец наклонился ко мне совсем близко, глядя своими испуганными глазами.
— Нет. Просто дождь.
— Ты боишься дождь?
— Дождя боюсь не я, а маленькие дети.
Но ты уже большая девочка. Дождь тебя не пугать. Лучше бы я была маленькая! Знаешь, чего я боюсь? Боюсь, что мне придется вернуться и я увижу, что никого нет. Ни Галины с корзиной, ни машины с братками. Ничего… Она говорила, что очень меня любит и никогда не предаст. Она стала женщиной, а есть такая вещь, как женская солидарность. И все же у нее мужская психология. Медицина не всесильна. Ей Смогли поменять пол, паспорт, но так и не смогли поменять психологию. Она не лесбиянка, но ей по-прежнему нравятся женщины. Она пожалела о том, что с собой сотворила. Пожалела. Ой, как же сильно она пожалела!
Я с размаху ударила кулаком по столу, чем привела американца в замешательство. Он даже вздрогнул.
— Ты же ничего не знаешь, — судорожно замотала я головой. — Да что ты вообще знаешь? Ничего! Неужели у меня никогда не будет нормальной жизни? Ты когда-нибудь ощущал страх? Хотя бы раз? Только не такой, как бывает у всех, а настоящий, похожий на ужас. Я не знаю, что мне делать. Кричать от собственного бессилия, на себе рвать волосы?!
— Тебе надо лечить? — спросил перепуганный американец. — Может, взять еще коктейль?
— Да пошел ты к черту вместе со своим коктейлем! Думаешь, если я напьюсь, то заглушу свою боль?! Я уже пробовала, и у меня ничего не получилось. Нет такого лекарства и никогда не было. Еще не придумали, — я окончательно упала духом. — Знаешь, до поездки в Америку я была совсем другая. Меня вообще ничего не волновало. Никто не мог достучаться в мое сердце. Никто. Я жила сама по себе. А теперь, теперь все совсем по-другому. У меня есть дочь. Понимаешь, дочь. Она красивая, чудная, но еще совсем крохотная. Я очень ее люблю. Ты даже не представляешь, как я ее люблю! У тебя есть дети?
— Нет, — покачал головой американец. — Пока нет.
— Тогда ты ни хрена не поймешь.
— У меня есть младший брат, — сказал американец.
— Это совсем другое. Ребенок, это ребенок… А братья или сестры… Знаешь, меня разлучили с ребенком. Ну скажи, разве можно разлучать мать дочерью?! Конечно, нет. А эти гады… Им все равно, потому что в них нет ничего человеческого. Ничего… Возможно, это Божье наказание за то, что еще совсем недавно я мечтала от нее избавиться.
