Наталья Ефремова - Осколки памяти
Через несколько минут чай был готов.
– Мы можем посидеть здесь, а можем пойти ко мне в комнату и пить чай там. Что скажешь?
Кристина неопределенно повела плечами. Она с удовольствием осталась бы и здесь, но увидеть комнату Ника ей тоже очень хотелось.
– Раз так, – решил он, – тогда пойдем ко мне. – Держи.
Он сунул ей в руки печенье и пастилу, а сам взял поднос с кружками и горячим чайником.
Они направились по узкому коридору в обратную сторону. Везде на стенах висели фотографии в рамках. Кристина успела заметить на ходу, что в основном это были виды озера: на закате, в дождь, зимой.
– Твои фотографии? – полуутвердительно спросила она Ника, который в это время толкал ногой дверь в комнату.
– Да, – ответил он, не оборачиваясь. – Согреешься, я тебе покажу и другие. Заходи.
После несколько аскетичной кухни просторная комната Ника поражала яркими красками: здесь тоже повсюду были фотографии: залитые солнцем лесные пейзажи, прохладные волны озера с крошечными белыми барашками, грозовые облака над зелеными холмами. В остальном же это была вполне обычная комната: письменный стол, кровать в нише, книжный шкаф, полки на стенах.
Кристина подошла к окну и отодвинула штору. За окном косыми струями хлестал ледяной ноябрьский дождь вперемешку со снегом. Крепкие мокрые комочки били в стекло и скатывались вниз, оставляя за собой широкие неровные дорожки. Из-за этого за окном в сгущавшихся сумерках не было видно даже ближайших деревьев.
У нее в комнате упругие ветки яблонь всегда норовили попасть внутрь, и жесткие зеленые листья лежали на подоконнике в погожий день, когда она поднимала ставню, чтобы впустить свежий воздух, наполненный ароматами поздних садовых цветов. Если же шел дождь, такой, как сегодня, ветки прижимались к мокрому стеклу, словно бродяжки, и как будто просились, чтобы их пустили обсохнуть и погреться. Поэтому в плохую погоду Кристина задергивала тяжелые шторы, чтобы не чувствовать себя виноватой перед этими несчастными промокшими листьями.
Здесь, рядом с домом Вудов, деревья не росли: они стояли поодаль и в большинстве своем были дикими. Сада у Вудов не было. Их скромные владения граничили с лесом, и в солнечный день из окна, должно быть, открывалась величественная панорама густых хвойных зарослей, покрывавших холм, за которым шла дорога на север. В вечернюю же пору, особенно хмурую и дождливую, при взгляде за стекло возникало неуютное и пугающее ощущение неизвестности, пустоты и ненастного мрака, которому нет предела.
Но только не сегодня, решительно покачала головой Кристина, улыбнувшись своему поэтичному сравнению. Сегодня все было прекрасно, даже этот по-настоящему зимний дождь.
Она обернулась к Нику, который уже заканчивал расставлять посуду на маленьком столике, придвинутом к низкому диванчику в углу комнаты.
– Садись, Кристи.
Кристина забралась на диван с ногами, и Ник укрыл ее ноги шерстяным пледом.
– Ну как? Нравится? – спросил он, когда она сделала первый осторожный глоток из большой дымящейся кружки.
Напиток оказался терпким и вяжущим, зато в животе у нее сразу стало тепло.
Кристина помолчала минутку, лукаво улыбаясь, а потом ответила:
– Ничего, только крепкий очень. Добавь мне воды, пожалуйста. Нет, стой!
Она отпила примерно треть, чтобы воды уместилось побольше, и протянула кружку Нику.
– Лучше поставь ее на стол. Вдруг у меня рука дрогнет, и я тебя оболью кипятком? Прости, я, наверное, совсем не умею заваривать чай, – виновато произнес он.
– Это ничего, – умиротворенно улыбнулась Кристина, прижимая кружку к щеке.
Они пили чай, потом Ник показывал ей свои альбомы и книги. Приемник на подоконнике мурлыкал кантри. Кристине было уютно и тепло. Маленький мир Ника, который он открывал ей сегодня, в который пустил ее и принял, понравился ей, а по-другому и быть не могло, ведь это был мир Ника, это был он сам.
Приемник зашумел, и Ник подошел к окну отрегулировать настройку, но приемник почему-то не поддавался, поэтому Ник его просто выключил.
– Дождь, – сказал он, выглянув в окно, – все никак не кончится.
– Дождь не может идти все время, – ответила Кристина.
– Где-то я это уже слышал, только, хоть убей, не помню, где. Слова вроде знакомые, даже, кажется, песня такая была. А вот кто ее поет…
Он взгялнул на полку с дисками, словно в поисках нужной группы, но, похоже, не нашел. Кристина поставила на полку книгу, которую листала, и подошла к окну. Теперь они с Ником стояли рядом и смотрели на бесконечные потоки воды на стекле.
– А если так? – вновь заговорила она:
Дождь не может идти все время.
Слезы неба кончаются вскоре,
Облегчая чужое бремя,
Заглушая чужое горе.
Лишь тебе он помочь не сможет,
Не уменьшит тоску и ярость.
Долг уплачен сполна. И все же
Непонятная боль осталась.
В мире зла Божий суд не страшен,
А любовь ничего не значит.
…Там, над крышами черных башен,
Небо плачет и ворон плачет.
Ей нравилось читать ему свои стихи, пусть она нечасто на это решалась. Ник был единственным человеком, который знал о ее увлечении и слышал ее стихи. Даже Миранде Кристина ничего не рассказывала о стихах: стеснялась. А с ним все было по-другому.
После долгой паузы Ник глубоко вздохнул и задумчиво протянул, не поворачивая головы и все так же глядя в дождливую тьму за окном:
– Та-ак. С этим надо что-то делать. Определенно.
– Что ты имеешь в виду?
– Твое мировоззрение. Если я правильно понимаю, в стихах автор выражает свое настроение, чувства, переживания, порывы души, в конце концов, так?
Кристина пожала плечами:
– Наверное, а как иначе?
– И мне почему-то кажется, – продолжил Ник, словно не расслышав ее, – что у тебя было не самое лучшее настроение, когда появились эти строчки. К тому же я еще не забыл стихи, прочитанные тобой в парке. И те, которые начинаются вроде как «Смотри, какой жестокий закат – три тысячи красных шпаг…». Я не помню все стихотворение, но его безысходность и то, чем там дело заканчивается, помню прекрасно. Поэтому и беспокоюсь.
– Может быть, я не знаю, честно, не знаю. Я даже не помню, когда написала это, о плачущем вороне. Скорее всего, и в самом деле было неважное настроение или попалась грустная книга. А что тебя беспокоит?
– Твои печальные стихи, которые выдают невеселые мысли. Вот что меня беспокоит.
– Значит, тебе не понравилось, – она поникла.
– Не в этом дело. Понравилось, очень. Но я начинаю думать, что ты пишешь стихи только тогда, когда у тебя плохое настроение. Я прав?
Кристина принялась медленно ходить по комнате, в то время как Ник оставался у окна и наблюдал за ней, присев на подоконник. Наконец она остановилась напротив него и сказала:
