Галина Романова - Чужая жена – потемки
Когда он увидел ее в первый раз, то…
Нет, не влюбился, конечно, взрослый он уже, не пацан, чтобы с первого взгляда влюбляться. Но вслед ей посмотрел, конечно. Очень ему понравилось, как она шла по коридору его собственной фирмы с бумагами. Строгая узкая юбочка до колен, белая блузка, застегнутая почти до подбородка, средний каблучок закрытых туфелек, скромный ремешок простеньких часиков на запястье, дешевые серебряные сережки в ушах и никакой, ну, почти никакой косметики.
Это он уже потом, в кабинете, захваченном его тестем, ее рассмотрел, когда вникал в бумаги, которые Софья принесла ему для ознакомления. Тесть его представил проверяющим и даже на родство их не намекнул. Держался сдержанно и строго. Влада это вполне устраивало – в тот момент. Проверяющий так проверяющий. Главное, что доступ к бумагам ему не перекрыл, старый хрен.
Он начал перелистывать бумаги, время от времени невольно поворачивая голову в сторону Софьи, которую тесть оставил сидеть за столом, на всякий случай. Вот и рассмотрел всю ее, от пяток до макушки. Просто так смотрел, без особого мужского интереса. У него же Ленка была, а это – долг и обязательства. А еще тесть с тещей, это уж долг и обязательства в энной степени.
Потом тестя с тещей не стало, и Влад приехал в фирму уже хозяином. Собрал весь коллектив, представился, и вновь взгляд его дольше положенного задерживался на Соне.
А она будто и не замечала повышенного внимания к себе со стороны нового работодателя. И вообще, сделала вид, что не узнала его. А потом, когда он оставил ее в кабинете, теперь уже своем, и напомнил о том дне, когда он предстал перед ней проверяющим, Соня слегка улыбнулась.
– Надо же… – проговорила она, справившись с первым изумлением. – А я вас даже и не узнала.
– Честно?
– Честное слово, не узнала, – она приложила изящную кисть руки к груди. – Вы тогда были… Как бы это сказать…
– Незаметным? – подсказал Влад и догадливо ухмыльнулся ее смущению. – Обладал, обладал Константин Сергеевич такой способностью – низводить человеческие и личностные достоинства на нет! Да и фигурой он был, видимо, такой значительной, что на его фоне любой другой терялся. Согласны?
– Нет, – без раздумий ответила Соня и быстро приложила свои тонкие пальчики к побледневшим щечкам. – Ой, простите! Наверное, я не должна так говорить.
– Как?
– Ну… Правду не должна говорить.
– Какую правду? Говорите, говорите, Соня, не стесняйтесь, – он встал со своего места, выдвинул стул, стоявший рядом с ее стулом, сел, почти касаясь локтем ее локтя. Глянул доверительно в ее темные глаза, счел, что взгляд у нее открытый, чистый, и решил немного пооткровенничать: – Я ведь и сам, знаете ли… не особо жаловал покойника.
– А говорите, фигура он значительная! – выдохнула Соня с облегчением. – Если честно, то мерзкой фигурой он был! И деньги у вас воровал!
– Как это?! А те бумаги, что вы мне показывали… Они были в порядке, как бы…
– Существовала еще одна бухгалтерия, Владислав Иванович. Кто за нее отвечал, не знаю, но точно – не я! Он обкрадывал не только вас, но также и тех людей, чьи деньги привлекались для всевозможных проектов. Он… Как жил, так и помер, простите меня.
Она так взволнованно и импульсивно рассказывала об этом, вся раскраснелась, прядки волос выбились из ее старомодной прически, и Влад неожиданно для самого себя – и для нее, разумеется, тоже, – взял и заправил ей волосы за ушки. Она почти не отреагировала, лишь благодарно улыбнулась ему, продолжая вскрывать тайные мерзкие коросты, оставленные покойным тестем на девственно чистом теле его личной – Владова – фирмы.
Он же создал чистый, легальный бизнес! Создал сам, своими руками, на свои чистые, честные деньги, с чистыми мыслями и побуждениями! Зачем же он так все, гад, осквернил?! С какой целью?! С целью наживы? Все мало ему было, все боялся – не нахапается…
– Это еще не вся проблема, Владислав Иванович. – Соня, словно запыхавшаяся во время ответа у доски школьница, облизала пересохшие губы. Теперь уже сама заложила прядки волос за ушки. – С двойной бухгалтерий можно все быстро решить, просто прекратив этим заниматься.
– А еще не прекратили?! – Он надул щеки и с шумом выдохнул. – Уволю всех к чертовой матери! Кроме вас, конечно же, Сонечка, кроме вас…
– Здесь много честных людей. Не все работали по его преступной схеме, – заступилась она за сотрудников, чем вызвала новую волну умиления в его душе. – Посвященных было не так уж и много. Человека два-три, не больше. Но тут другая проблема, Владислав Иванович…
И в этот момент их перебили. Кто-то ввалился в кабинет, он уж точно не запомнил, кто именно. Показалось, что их была целая толпа. С какими-то нелепыми букетами, конфетами, фужерами и шампанским. Поднялся гвалт, гогот, его принялись поздравлять. А с чем? Что он свою фирму взял свою в руки. Так состояние-то какое у этой фирмы? И что-то там постоянно Соня говорила о каких-то проблемах. Что еще за проблемы? Какие?
Поговорить им больше в тот день не удалось. И он не нашел ничего лучшего, как взять и заехать к ней домой, чтобы побеседовать в простой, непринужденной обстановке, чтобы никто им не мешал и не вваливался в кабинет без доклада. Порядочки, тоже…
Зачем он к ней поехал? На что надеялся? Что пронесет? Не заденет его? Что его природная порядочность и моральная устойчивость защитят его от красоты девушки? Или он уже давно – в подсознании – грел мысль о том, что ему как воздух теперь нужна какая-то чувственная острота? Устал он давным-давно от Ленкиной духовной безликости, утомился от ее горестной нынешней апатии, вот и решился?
Черт его знает, как там все было, что его подогревало! Да и нужно ли это все анализировать? Он просто взял это великолепное восторженное чувство и примерил его на себя. И оно пришлось его душе как раз впору.
Он поехал к ней в тот же день, поехал без звонка. Вошел беспрепятственно в подъезд, который не запирался, но оказался на удивление чистеньким, не вонючим. Поднялся на третий этаж, позвонил в дверь, обитую черным дерматином. С гукающим сердцем слушал тишину за дверью и все боялся, что она не откроет. А может, куда больше боялся, что откроет. И ждал этого – и боялся.
Сонечка открыла. На ней был короткий ситцевый сарафанчик в желтый горошек. Мохнатые белые тапочки и оранжевая ленточка, перехватывавшая ее темные волосы. Больше ничего! Полная грудь вольготно лежала в вырезе сарафана. А у сарафана был такой глубокий вырез, что Ковригин без конца туда таращился. Где уж тут было обсуждать проблему, ради которой он будто бы и явился к ней.
– Владислав Иванович, вы меня совсем не слушаете, – мягко упрекнула она его минут через двадцать своих безуспешных попыток ввести его в курс мерзких дел, оставленных ему в наследство покойным тестем. – Может, мне следует переодеться?
