Майкл Прескотт - Когда отступит тьма
Эрика взглянула в его серые глаза. Мельком увидела, как розовый язык облизнул бескровную нижнюю губу.
Она сглотнула.
— Роберт.
Брат смотрел на нее, серые глаза были решительными, холодными, лицо полускрыто густой бородой и массой каштановых волос, длинных, спутанных, пронизанных преждевременными седыми прядями, с запутавшимися кусочками древесной коры и припорошенных известняковой пылью.
Лампа освещала его снизу. Причудливые тени пересекали лицо, делали черты какими-то нереальными. Эрике пришли на ум маски.
«Это маска, — мысленно сказала она себе. — Мы оба их носим». Эта мысль была странной, чужой, будто обрывок чьего-то сна. Эрика отогнала ее.
— Роберт, — снова сказала она, надеясь на ответ.
Губы его шевельнулись.
— Привет, сестричка.
В голосе его прозвучало что-то похожее на нежность. Эрику внезапно охватило чувство более сильное, чем страх, — мучительная, расслабляющая скорбь, сознание утраты, погребально зазвонившее в душе.
Они были братом и сестрой, они по-прежнему брат и сестра. Товарищи по играм, компаньоны, ближайшие друзья и еще больше. Гораздо больше.
Теперь погибший в капкане енот ассоциировался у нее с братом, с его страданиями.
«О, Роберт, вот что произошло с тобой. Я должна была больше сделать для тебя. Должна была найти какой-то способ помочь».
Эрика хотела заплакать, но тут брат коснулся мозолистыми пальцами ее лица, и она оцепенела от ужаса.
— Красивая Эрика, — прошептал он. — Красивая Эрика в подземелье. На последнем новоселье.
Случайная рифма вызвала у него улыбку. Блеснули желтые зубы, зубы зверя, покрытые налетом, гнилые, и Эрика ощутила кислый запах его дыхания.
— Роберт, — попросила она, — отвяжи меня, пожалуйста.
Он, ничего не ответив, отступил в темноту.
Эрика хотела проводить его взглядом, но это оказалось трудно. Очертания зала исчезали, как и реальность ее тела. То она была привязана к столу, то воспаряла над ним свободно, невесомо.
Усилием воли Эрика взяла себя в руки. Что делать? Поговорить с ним. Общение было единственной ее надеждой.
— Как ты узнал, что я здесь? — прошептала она.
— Как? Некто из твоих друзей заговорил со мной в городе. У тебя их так много, сестричка, а у меня ни одного. Кто будет другом молящему, сестричка? Кто разожжет очаг для отверженного?
Эти слова не имели для нее смысла, и Эрика не придала им значения.
— Кто из моих друзей? — спросила она, думая, что это мог быть Коннор. Она надеялась, что это он. Надеялась…
— Рейчел, как ее там, — беспечно ответил Роберт. — Искала тебя.
Рейчел. Конечно, они договорились встретиться за обедом. Эрика забыла об этом напрочь.
Она задалась вопросом, сообщит ли Рейчел о ее исчезновении в полицию или просто сочтет несостоявшуюся встречу недоразумением. Чем раньше начнут ее искать, тем больше надежды, что обнаружат «мерседес» на лесной дороге.
Если придет в голову искать там. Но с какой стати? По этой дороге никто не ездит.
— Когда она сказала, что ты не пришла на обед, — негромко продолжал Роберт, — я понял сразу же. — Он щелкнул пальцами, звук получился отрывистым, пугающим, как внезапный треск горящих дров. — Понял, куда ты так спешно поехала. Какое зло задумала.
— Не зло, — тихо сказала Эрика. — Я… я хотела помочь тебе. Вот зачем приехала сюда. Подумала…
— Помочь мне. Угу. Ты всегда помогала мне. Была великолепной помощницей.
Краем глаза Эрика видела, как он расхаживает по залу. Слышала, как несколько раз повторил вполголоса последние три слова.
— Роберт. — Она смотрела в потолок и силилась унять дрожь в голосе. — Послушай меня.
Никакого ответа, лишь неразборчивое бормотание.
— Я в самом деле хотела помочь тебе. Честное слово. И хочу до сих пор.
Не то негромкое ругательство, не то сдавленный смешок. Роберт повернулся, прошел позади керосиновой лампы, по стене проплыла его громадная тень.
— Я не могла помочь, не зная точно. У меня были только догадки. Я не могла знать.
Роберт расхаживал позади лампы взад-вперед, тень его перемещалась туда-сюда, будто маятник.
— Я надеялась, это кто-то другой. Не хотела, чтобы убийцей оказался ты. Роберт, ты должен мне поверить.
— Лжешь. Ты, как паук, плетешь, плетешь свои обманы. И догадайся, кто муха?
— Я не лгу тебе…
Роберт метнулся к ней из темноты, оперся ладонями о стол и подался вперед, вытянув шею.
— Догадайся, кто муха?!
Ответ застрял у Эрики в горле.
— Ты, — прохрипела она. — Так? Ты муха.
Лицо Роберта осветилось улыбкой.
— Ж-ж, ж-ж, — негромко прожужжал он.
Эрика уставилась на него. Он находился близко к ней и вместе с тем почему-то в громадном отдалении. Но разве не так было в течение многих лет? Брат всегда был вблизи, но оставался совершенно недосягаемым.
Мысли ее путались. От страха? Она зажмурилась и сделала глубокий вдох, стараясь сосредоточиться.
Когда Эрика открыла глаза, Роберт все еще стоял над ней, пристально глядя на нее, словно ждал, когда она заговорит.
— Скажи, Роберт, зачем ты убил ее?
— Сама знаешь.
— Не знаю. Скажи.
— Ну ладно. Скажу. Я заклал жертву, потому что не хочу больше так жить. Слышишь? Больше не хочу. Козел отпущения взбунтовался. Изгнанник тоскует по дому. По всему, что есть у тебя, сестричка. По друзьям, разговорам, уюту. Я хочу снова стать членом общества.
Эрика старалась сосредоточиться на его словах, но ее отвлекал мерцающий огонек лампы. Он создавал тигриные оранжевые и черные полосы, путаницу нитей, завораживающе движущихся, бесформенных, мелькающих в бессмысленном хаосе.
Потом она снова вгляделась в лицо брата, его серые глаза пристально рассматривали ее, и напряжением воли заставила себя обратиться к нему с вопросом:
— Но… убийством… убийством девушки?.. Роберт, это не способ.
— Ты знаешь, что способ. Лживая ведьма, призрак Медеи — ты знаешь. Знаешь!
Эрика покачала головой, ошеломленная этой вспышкой, этим потоком оскорблений.
— Это способ! — бушевал Роберт. — Единственный. Я пария, нечистый. Мне надо очиститься. Сделать это можно только кровью. Я должен омыться в жертвенной крови. Принести жертву высшим силам. Добиться их благосклонности. Заслужить у них отпущение грехов.
— Убийством?
— Не убийством. Жертвоприношением. Ты понимаешь разницу, жрица тьмы.
— О чем ты говоришь?
— Та девушка была агнцем на алтаре, молодым тельцом, закланным в жертву богу. Была Ифигенией в своей славе, девой, принесенной в жертву вечности. Я знаю, что ты думаешь, — лукаво добавил он.
