Татьяна Устинова - Седьмое небо
Неужели мог бы?!
“Вот до чего ты дошел, придурок!”
— Неизвестный осведомитель оставил мне контейнер с документами за водосточной трубой соседнего дома. Все по правилам.
— Почему вы решили, что они подлинные?
— Это допрос? — спросила Лидия с подозрением. — Или я ошибаюсь?
— Почему? — переспросил Егор. Не мог же он сию минуту объяснить ей, что ему дали неделю на то, чтобы спасти свою жизнь и, возможно, остатки репутации.
— Да идите вы к черту! — произнесла она устало. — Я не знаю, о чем эта пьеса. Если вы думаете, что о том, как злые люди оболгали честного и умного бизнесмена…
Егор вдруг вновь взбеленился до такой степени, что перед глазами у него поплыли зеленые и красные круги.
— Слушайте, вы! — Он не сделал ни одного движения, но Лидии показалось, что он надвинулся на нее, как черная тень. — Из-за вас я лишился работы. Навсегда, понимаете?! И я пока не знаю, как мне спасти свою шкуру. Вы ни черта не понимаете, что натворили. Вы выпустили из бутылки не одного, а полтора десятка джиннов, и меня в том числе. Вы просто вздорная, подлая и тупая особа, которую кто-то использовал! Поэтому отвечайте, пока у вас еще есть возможность.
Его тирада не произвела на нее никакого впечатления, за исключением замечания о ее тупости. Он обозвал ее тупой, этот хренов персонаж, материализовавшийся из ее статьи! Сначала он чуть не задушил ее, а потом обозвал тупой!
— Это вы тупой! — взвизгнула она и закашлялась. Почему-то Тамара Петровна все не возвращалась. — Вы, а не я! Теперь вы хотите, чтобы я с вами разговаривала, а две недели назад чуть не силой вытряхнули из своей машины! Конечно, тогда вы были на коне и в бо-ольшом почете, а сегодня вам наступили на хвост! И кто же?! Какая-то недоделанная редакционная крыса, которую вы три месяца отшивали по телефону!
— В этом все дело? — спросил он таким тоном, что она, как разгулявшаяся собака, на которую прикрикнул пьяный прохожий, присела на задние лапы от страха. — В том, что я не желал разговаривать с вами по телефону и отказался участвовать в низвержении вашего начальника?
— Вот и я! — проговорила Тамара Петровна, просовывая длинный нос в приоткрывшуюся дверь. — Вот кофта, вот колготки. Помочь тебе, Лидия?
— Спасибо, Тамара Петровна, — пробормотала та, боясь повернуться спиной к этому сумасшедшему в черном пальто. — Вы меня просто спасли. Не знаю, что бы со мной было…
— Нам нужно договорить, — настаивал сумасшедший. — Да не бойтесь вы, ничего с вами не будет!
— Я не хочу с вами договаривать. — У Лидии вдруг застучали зубы. — Идите к Леонтьеву и договаривайте с ним. Третья дверь налево.
— Почему вы решили, что бумаги подлинные?
— Лидия, идем, — поторопила Тамара Петровна. — Не ровен час кто-нибудь покурить выйдет, а тут ты, вся такая… необыкновенная.
— Потому что если неизвестный зверь пахнет, как собака, лает, как собака, и выглядит, как собака, значит, это и есть собака!
— Они пахли, выглядели и лаяли, как подлинные документы?
— Идите на!.. — крикнула Лидия в полном отчаянии. — Идите к Леонтьеву! Вы еще будете умолять меня, чтобы я не подавала на вас в суд за попытку покушения в присутствии свидетелей!
Это было сильно сказано — “в присутствии свидетелей”. Егору неожиданно стало легче дышать, как будто чуть отступили, раздались своды штольни, которая обрушилась на него сегодня утром.
Однажды на него и вправду обрушилась штольня. Это было давно, но до сих пор самый худший из его кошмаров — это те сорок шесть часов.
Дверь закрылась.
Егор осторожно привалился к стене. Он еще не осознал до конца, что и вправду пытался задушить эту девку. Что с ним стало?! Он научился в совершенстве владеть собой еще лет в двадцать, почему же эта наука изменила ему сейчас?! У него нет времени на слепые эмоции, он должен быстро и толково добыть доказательства того, что он не причастен ни к какой фирме “Континенталь”, и тогда Кольцов просто уволит его. Если Егор не добудет этих доказательств, в будущий понедельник его не будет в живых. Тимофей Ильич, конечно, человек терпеливый и законопослушный и вообще на виду, но еще не было случая, чтобы он отпустил врага живым. В данный момент его врагом был Егор Шубин.
“У меня нет сил унижаться еще и перед этим неизвестным Леонтьевым”.
“Можешь не унижаться, а пойти вытащить из-под сиденья пистолет и застрелиться. Выход просто изумительный”.
“Он не даст мне никаких бумаг, даже если они и вправду существуют в природе. Он вызовет охрану, и меня вышвырнут отсюда”.
“Тебя сегодня уже вышвырнули с работы. Говорят, второй раз это не так болезненно. Тебя теперь отовсюду будут вышвыривать, а ты будешь влезать в окна и двери, умолять, унижаться, просить и клянчить. Неужели ты так этого и не понял?”
Егор еле слышно застонал сквозь стиснутые зубы и, как на эшафот, шагнул в редакционный коридор.
Человек, куривший на лестнице пролетом ниже, хмурился и сосредоточенно думал. Он совсем не ожидал, что этот полоумный Шубин помчится в редакцию объясняться. А что, если он найдет бумаги, или — хуже того! — кассету?! Босс был совершенно уверен, что никаких шагов Шубин предпринимать не будет — кишка, мол, тонка и вообще… дерьмо, аристократишка. А он довольно… прыткий. И не особенно похож на человека, два часа назад потерявшего все.
Нужно звонить, рассказывать об увиденном и услышанном. Может, имеет смысл поторопиться и не ждать никакого Нового года? Почему его нельзя пристрелить, например, вечером? Застрелился от стыда и горя, да и все дела.
Девчонку жалко. Вот с ней вполне можно потянуть. Она еще пригодится. Она разжигала его воображение, раздувала его прямо-таки до размеров пожара. Он был опытным мужчиной, и одного взгляда на женщину ему хватало, чтобы определить — весело с ней будет в постели или не очень.
* * *
С этой — он знал совершенно точно — будет не просто веселье, а фейерверк. Салют. Феерия.
С самого порога в нос шибал острый, как бритва, запах валерьянки и еще каких-то лекарств. В голову толкнулось предчувствие беды и растеклось внутри, заполняя все свободное пространство, так что тяжело стало дышать.
Дед.
Позабыв закрыть дверь. Егор большими шагами пошел в глубь квартиры, заглядывая во все комнаты подряд. Откуда-то выскочила Наталья Васильевна, у нее было испуганное и встревоженное лицо.
— В чем дело? — не повышая голоса, спросил Егор издалека.
— “Скорая” была час назад. Сделали три укола, полчаса посидели и уехали, когда давление стало понижаться. Вроде обошлось, Егор Степанович.
Егор еще постоял посреди коридора, потом нагнулся и стянул ботинки.
— Когда приступ начался?
