Сандра Браун - Связанный честью
Полом здесь служила утоптанная земля. Неподалеку от места, где стояла Эйслин, кто-то нарисовал песком на полу потрясающей красоты картину с замысловатыми и тщательно выписанными узорами. Она не представляла, что эта картина символизирует, но знала, что такие песочные изображения используют для древних целительных обрядов.
У стены напротив двери стоял узкий невысокий топчан, покрытый индейскими одеялами. Грейвольф опустился около него на колени. На топчане лежал старик индеец. Длинные седые пряди обрамляли худое желтоватое лицо. Скрюченные мозолистые руки судорожно держались за одеяло. А глаза вспыхнули лихорадочным блеском, когда молодой человек заговорил с ним на языке, которого Эйслин не понимала. Она только догадывалась, что это один из языков на-дене[7].
В комнате находилось еще двое – женщина, так радостно встретившая Грейвольфа, и мужчина – к удивлению Эйслин, англо. Он стоял в ногах у старого индейца. Он был среднего роста, с тонкими темными волосами, с благородной проседью на висках. Эйслин решила, что ему около пятидесяти. Он меланхолично взирал на Грейвольфа и старика с высоты своего роста.
Сначала Эйслин избегала смотреть на женщину – по неясным причинам, которые ей не хотелось признавать. Но сейчас она ее рассмотрела. Очень симпатичная индианка. Высокие скулы, черные как вороново крыло волосы до плеч, подстриженные «под пажа», ясные карие глаза. Она была одета как англо: простое хлопчатобумажное платье, туфли на низком каблуке, недорогие украшения. Стройная, но женственная, очень пропорциональная фигура, благородная осанка.
Грейвольф прижался лбом к натруженным рукам старика, а потом повернулся к мужчине:
– Привет, док.
– Лукас, ты сумасшедший дурак.
На строгом лице Грейвольфа мелькнуло подобие улыбки.
– Ну и приветствие.
– Ну и чертов номер ты отколол! Надо же было сбежать из тюрьмы!
Грейвольф пожал плечами и снова посмотрел на старика:
– Он говорит, что не испытывает боли.
– Я сделал все, что можно было сделать в этих условиях, – ответил мужчина, откликавшийся на обращение «док». – Я уговаривал его поехать в больницу…
Но Грейвольф покачал головой.
– Он хочет умереть здесь. Это для него важно. Сколько ему осталось? – хрипло спросил он.
– До утра. Может быть.
Женщина вздрогнула, но не произнесла ни слова. Грейвольф быстро прошел разделявшее их расстояние и обнял ее:
– Мама.
«Его мать!» – ошеломленно поняла Эйслин. Женщина казалась слишком молодой, чтобы иметь такого взрослого сына.
Тот прижался губами к уху матери и что-то забормотал. Эйслин предположила, что он ее утешает. Она с благоговением смотрела, как этот холодный и отстраненный мужчина, с которым она провела почти двое суток, выражает искреннее сочувствие. Веки зажмурены. Резкий контраст света и тени подчеркивает отражающееся на лице страдание и показывает силу эмоций. Наконец он открыл глаза и обратил внимание на топчущуюся в дверях Эйслин.
Он отстранился от матери и показал ей подбородком на Эйслин:
– Я привез с собой заложницу.
Такое откровенное заявление заставило его мать обернуться, и она в первый раз увидела Эйслин. Она прижала к груди изящную руку:
– Заложницу? Лукас!
– Ты совсем спятил? – сердито поинтересовался док. – Черт, парень, тебя же ищут по всему штату.
– Я заметил, – легкомысленно-небрежно ответил Грейвольф.
– Ты и пикнуть не успеешь, как тебя засадят обратно. И выбросят ключ от камеры.
– Я к этому готов, – парировал Лукас. – Я просил у них разрешения повидаться с умирающим дедом перед смертью. Прошение отклонили. Я играл по их правилам, но мне же от этого было хуже. Так всегда бывает. Но на этот раз я урок выучил – ничего не проси, просто сделай.
– Ох, Лукас, – вздохнула мать и опустилась на стул. – Папа же понимает, почему ты не можешь быть рядом.
– Но я не понимаю, – яростно возразил Грейвольф и процедил сквозь зубы: – Что им стоило отпустить меня на несколько дней? Что бы от этого изменилось?
Все трое замолчали, потому что, похоже, ответить на это было нечего. Наконец док шагнул вперед и вежливо обратился к Эйслин:
– Я доктор Декстер. Джин Декстер.
Он ей сразу понравился. Ничем не примечательный внешне, он вел себя спокойно и ровно… Или ей просто так казалось после двух суток в компании вспыльчивого Лукаса Грейвольфа?
– Эйслин Эндрюс.
– Вы из…
– Скоттдейла.
– Вы выглядите уставшей. Не хотите присесть?
Джин предложил ей стул, и она с удовольствием опустилась на него:
– Спасибо.
– А это Элис Грейвольф, – представил Декстер индианку, кладя руку ей на плечо.
– Я мать Лукаса. – Она подалась вперед. Ее темные глаза были полны искренней симпатии. – Вы сможете когда-нибудь простить нас за произошедшее?
– Это ваш отец? – тихо спросила Эйслин, показывая на неподвижную фигуру в постели.
– Да, мой отец, Джозеф Грейвольф, – ответила Элис.
– Мне очень жаль.
– Спасибо.
– Могу я что-нибудь для вас сделать? – спросил у Эйслин доктор.
Она устало вздохнула и вымученно улыбнулась:
– Отвезите меня домой.
Грейвольф насмешливо фыркнул:
– Я стал для мисс Эндрюс неприятным сюрпризом. Вернувшись домой пару дней назад, она застала меня за опустошением ее холодильника.
– Ты вломился к ней в дом? – недоверчиво воскликнула Элис.
– Я же преступник, мам. Помнишь? Беглый преступник.
Он налил себе кофе из эмалированного кофейника.
– Прошу меня извинить.
Он язвительно улыбнулся Эйслин и вернулся к постели умирающего.
– Он сбежал из тюрьмы, ворвался в мою квартиру, взял меня в заложницы – и все ради того, чтобы повидаться с дедом?
В этом вопросе вылилось все недоумение Эйслин, и она не сразу поняла, что произнесла его вслух.
Она вспомнила, как Грейвольф пугал ее, как он угрожал ножом, как издевался и мучил ее, и ей захотелось пройти по грязному полу, дернуть его за длинные волосы и со всей силы дать по физиономии.
Она подчинялась его угрозам, считая, что он способен на насилие. Но сейчас, глядя, как он склоняется над стариком, как шепчет ему нежные слова и гладит морщинистый лоб, она подумала, что он и мухи не обидит.
Эйслин снова перевела взгляд на его мать и доктора. Те наблюдали за ней со спокойным любопытством.
– Я не понимаю.
Элис Грейвольф мягко улыбнулась:
– Моего сына не так просто понять. Он импульсивный человек. У него вспыльчивый характер. Но лает он гораздо сильнее, чем кусает.
