Александра Кравченко - Муж во временное пользование
— Сегодня ты не сядешь за руль, потому что выпьешь вместе с нами, — запротестовала Катя. — А домой я доеду на такси. Слава Богу, папа меня денежками снабжает.
— Ярослав, у тебя есть скатерть? — спросила Нина. — Мы решили сегодня накрыть стол в комнате. Все-таки первый раз…
— Скатерть… Кажется, есть. В шкафу на антресолях.
Когда он доставал скатерть, Нина заметила глубокий шрам у него на предплечье.
— Откуда это у тебя? — спросила она тихо, чтобы не слышала Катя.
— Ерунда, бандитская пуля, — отшутился Ярослав.
«Я буду не я, если не вызову его когда-нибудь на откровенность», — подумала Нина.
За ужином Катя, порядком захмелевшая, принялась наставлять Ярослава:
— Ты Нину не обижай, это я тебе говорю! Нина — она не такая как все. Она у нас натура утонченная. Ну, например, не выносит всяких там грубостей, хамства, мат. А сцены насилия в фильмах прямо органически не переваривает. Ты думаешь, почему она в библиотеке работает? Окончила историко-филологический. Папа мог бы ее устроить и в редакцию, и на телестудию, и в какую-нибудь престижную фирму. Так нет же, выбрала библиотеку. А все почему? Да потому, что ей нравится жить в книжном, придуманном мире. Ведь там — герои, хорошие манеры. А реальная жизнь ее пугает. Грубости, грязь. Вот она и отгородилась от этой жизни.
— Не слушай ее, Ярослав, — прервала Нина речь сестры. — Вовсе я не отгораживаюсь от жизни. Просто, может быть, не умею жить. Ну, нет у меня практического ума, так что ж делать. А у тебя, Катя, ум есть?
— Ума у меня может и нет, — ответила Катя, — но зато я умею общаться.
— И я умею, когда захочу.
— Вот именно: когда захочешь! А хочешь ты очень редко. Не желаешь тратить усилия своей души на всяких там людишек…
— Не учите меня жить, мадемуазель, — Нина хотела все перевести в шутку, чтобы закрыть неприятную для нее тему. — Лучше позвони отцу, чтоб он знал, где ты, и не волновался.
— Ничего, папа знает, что я по вечерам гуляю. Это ты дома сидишь. Хотя могла бы… С такой внешностью… Одни ножки чего стоят.
— Ужасный ребенок, — пожурила Нина сестру, а сама внутренне поежилась при мысли о темных вечерних улицах и парках, где Катя советовала ей «гулять».
Ярослав встал, взял сигарету и, ни слова ни говоря, ушел на лоджию.
Нина собрала посуду, унесла мыть на кухню. Катя поплелась следом, но не помогала, а только болтала без умолку:
— Какой же все-таки чурбан этот Ярослав. У него одни прибыли в голове, почти не смотрит на тебя. Ну, хотя бы комплимент сказал или взял бы за руку.
— Слава Богу, что он этого не делает.
— Ну, конечно, ты же у нас не выносишь никаких прикосновений. Все в недотрогах ходишь!.. А Ярослав… нет, ей-богу, зла не хватает. Он что, считает, будто тебя можно использовать только как дочку Гаевого? Ну, еще как домработницу. А то, что красивая, нежная… то, что ты сама по себе подарок — ему на это наплевать?
— Ну сколько можно, Катя? Он не должен смотреть на меня как на женщину. Это одно из условий договора.
— Все равно, нормальный человек хоть как-то выразил бы свое отношение. А бесчувственность Ярослава я могу объяснить только одним: у него есть баба. И я не удивлюсь, если она такого сорта, что и в подметки тебе не годится. Зато, наверное, темпераментная и умеет разжечь даже самых холоднокровных типов.
То, о чем говорила Катя, Нине и самой приходило в голову. При мысли о «другой бабе» становилось неприятно вдвойне: во-первых, уплывала возможность проникнуть в тайну Ярослава и тем самым помочь отцу уйти от шантажа, а, во-вторых, страдало уязвленное женское самолюбие. Она представляла себе, что будут говорить в определенных кругах о дочке Гаевого, которой изменяет муж.
В девять часов Катя отправилась домой. Нина и Ярослав проводили ее до стоянки, усадили в такси. Было уже сумрачно, почти темно. Нина, всегда старавшаяся попасть домой до темноты, по привычке ускорила шаг.
— Куда ты торопишься? — остановил ее Ярослав. — Все равно нам надо с тобой поговорить. Думаю, лучше сделать это здесь, на свежем воздухе. Заодно и прогуляемся.
Они пошли вдоль набережной. От Днепра тянуло прохладой, приятной свежестью реки. Дневная пыль осела и во влажном воздухе царил сладкий запах цветущих акаций. Да, с удивлением подумала Нина, цветут акации. Как это она раньше не заметила? Впрочем, что ж удивительного: уже вторая половина мая.
Ярослав молчал, и Нина, чувствуя себя неловко и стараясь этого не показать, заговорила первой:
— Будем обсуждать нашу семейную жизнь?
— Нет. Тебе придется принять мои условия. Они несложные. По вечерам обязана возвращаться не позже шести. Готовишь ужин, а по утрам — завтрак. Если ко мне придут знакомые — будешь выполнять роль хозяйки дома. Посторонние люди не должны знать, что наш брак — фиктивный. Что еще? Поскольку таскать сумки ты не привыкла, будешь составлять мне список продуктов, я их привезу. Белье можно сдавать в прачечную. Убирать в доме будем вместе. Ну, а готовить… С этим, думаю, справишься сама. Кстати, где ты научилась? Для девушки твоего круга…
— Я никогда не считала, что принадлежу к какому-то «кругу», — рассмеялась Нина. — А готовить меня научила мама. Так вышло, что примерно за год до ее… до маминой гибели я стала ужасной домоседкой. Ну и поневоле начала вникать в домашние дела. Вот и научилась. У меня и книжка с рецептами блюд осталась от мамы…
Нина замолчала. Побоялась, что голос задрожит, а показывать свою слабость не хотелось.
— Твоя мать погибла? — спросил Ярослав после паузы.
— Да. С тетей Клавой, сестрой папы, разбились на машине. Дорога была плохая, да еще пьяный водитель на грузовике… В общем, это было… — она судорожно сглотнула. — Я тогда чуть с ума не сошла.
Некоторое время они шли молча, и Нина, глядя прямо перед собой, чувствовала, что Ярослав время от времени на нее посматривает. И вдруг он заговорил:
— Моя мать тоже погибла. Только не в автомобильной катастрофе, а на заводе. Производственная авария…
Нина внутренне напряглась, удивленная его внезапной откровенностью. Общее горе, пережитое когда-то, на мгновение, казалось, сблизило их. Они помолчали еще немного. Нина, справившись, наконец, со своим волнением, предложила:
— Пойдем домой. Я что-то устала, спать хочу. Мы с Катей сегодня половину набережной прошли пешком. Да и потом здесь как-то пустынно. И фонари почти не горят.
Они повернули обратно. Внезапно сбоку, в прибрежной посадке, послышался шорох и оттуда вынырнула тень. Это оказалась просто собака, но до того, как безобидное животное шмыгнуло прочь, Нина успела вскрикнуть и оступиться на кочке. Ярослав придержал ее за плечи, но она тотчас же отстранилась от него.
