Нина Дьяченко - Зеркальные тени
Нина Дьяченко - Зеркальные тени краткое содержание
Нина Дьяченко
Зеркальные тени
Часть 1. Сломленная навеки
Я никогда не боялась темноты. Ночь являлась моей стихией, защитницей, тем одеялом, в которое я куталась, когда все вокруг засыпали.
Я любила это время тишины, когда в нашем с мамой доме становилось пустынно и тихо, когда слышались только скрипы половиц, дыхание ветра, запутавшегося в ветвях деревьев, высохших и старых — они представлялись мне страшными скелетами, призраками и другой нечистью, рвущейся в окно моего чердака.
Я всегда жила на чердаке, сколько себя помнила. Мама приходила раз в день и давала мне поесть и попить. Горшок я выливала прямо в окно, в сад, на землю, которая всё равно почти ничего не родила, так как мама редко ухаживала за садом. Думаю, у неё просто не было на это сил. Иногда мне позволялось спуститься вниз и помыться, тогда я старалась подольше попариться в старой бочке, наслаждаясь горячей водой, понимая, что подобное удовольствие повторится не скоро.
Моя уставшая, постоянно издёрганная, полностью сумасшедшая мама. Мне почему-то кажется, что она всегда полагала, что это я забирала у неё энергию, выпивала все её силы. Хотя я этого и не делала… наверное. Я не помню.
Память о временах прошлого слишком отрывочна, и многие кусочки не желают складываться в четкую картину.
Чаще всего память демонстрирует мне мою комнату. Это моё убежище, мой чердак с устойчивым запахом пыли, большой и светлый, только вдоль одной стены валялись залежи старой мебели, древних сломанных вещей и прочего мусора. Одно небольшое окошко, возле которого я любила сидеть и смотреть на сад.
Небольшой матрац, где я спала и сидела, тонкое шерстяное одеяло с дырками, проеденными молью и мышами.
Мама запирала меня на весь день, так происходило все восемнадцать лет моей жизни. Она почти не разговаривала со мной, так что я искренне удивлялась, что вообще научилась говорить и даже читать.
На чердаке обнаружился сундук со старыми платьями и несколькими старыми книгами. Это была Библия и «Молот ведьм».
Я никогда не задавалась вопросом, почему мама запирает меня на чердаке, так как это казалось мне естественным. К тому же, я инстинктивно не любила людей, и, наблюдая в окно за редкими визитёрами моей матери или соседями, я ощущала только отвращение и глухую неприязнь.
Право, без людей мне было даже лучше. Намного лучше.
Но по ночам я пробуждалась. Я всегда хорошо видела в темноте, и умела каким-то неведомым способом отпирать все двери. Поэтому ночью я могла гулять по дому, словно неслышная тень, призрак. В те мгновения я принадлежала не только самой себе, но и ночи, её теням, тайнам и тёмным деяниям.
Мне казалось, что тени прислушиваются ко мне, разговаривают, находя отклик в чём-то тёмном, заключённом во мне самой. Они словно потягивали ко мне безликие тёмно-серые руки, желая заключить в устрашающие объятия, утянуть меня в мир серости и пустоты. Но я понимала, что там мне не место, что во мне слишком много человеческого, живого, что так будет всегда.
Иногда мне представлялось, что я пришла в этот мир из какого-то другого места, словно спустилась по зеркальному коридору, который возникает, если поставить два зеркала напротив и зажечь свечу.
Однажды я застала единственную мамину служанку, немую сироту, которая гадала таким образом. Увидев чёрный силуэт, который уже спускался вниз, я быстро потушила свечу и опустила осколки зеркала блестящей поверхностью вниз, закрыв путь той тени, которая хотела возродиться.
Испуганная девушка, застывшая в одной белой просторной ночной рубашке с распущенными по плечам грязными русыми волосами, смотрела на меня широко распахнутыми водянистыми, немного выпученными глазами.
Она явно не понимала, что произошло.
«Не делай так больше», — серьёзно попросила я Агнессу. Та кивнула, но явно не приняла во внимания мои слова — и вскоре умерла. Думаю, тень всё-таки вырвалась наружу, попыталась вселиться в её тело, но оно оказалось слишком слабым для носителя такой мощи, как демон из преисподней. И к своему разочарованию, демон был вынужден вернуться обратно после смерти девушки.
Я это знала, так как во мне самой жил демон, но не захвативший моё тело насильно, а являющийся половинкой моей души.
Наверное, мама в некотором роде была права — и я действительно оказалось ведьмой? Хоть никому и никогда — в той жизни — не причинявшей зла. Я просто погружалась в своё сумеречное существование и хотела, чтобы меня оставили в покое.
Ночами мой слух обострялся, так же, как и зрение, и я слышала, как вздыхает во сне моя мать, какое затрудненное у неё дыхание. Её страх пробивался даже сквозь запертую дверь.
Ночью я пробиралась на кухню и кушала, так как всегда была голодна. Также я иногда выходила в сад и обходила дом, стараясь никому не попадаться на глаза.
Лунный и звёздный свет были для меня самыми любимыми светильниками.
Когда мне исполнилось семнадцать, мать попыталась задушить меня, но я мгновенно оттолкнула её, даже без рук, будучи неожиданно придавленной к дощатому полу и ощутив сильную хватку на горле.
«Чудовище!» — выкрикнула мать, со страхом глядя на меня, поднимаясь с пола. «Демоническое отродье! Надо было задушить тебя в колыбели».
Только намного позже я осознала страшную правду её слов, но тогда лишь приняла их как констатацию факта, как будто мне назвали моё собственное имя — Элизабет.
Просто ещё одна моя характеристика — демоническое отродье, полутень, полупризрак. Не человек.
Я ощущала её гнев, ненависть, страх передо мной, которые с каждым годом становились всё сильнее, по мере того, как всё больше расстраивался её рассудок.
Я понимала, что во мне есть что-то неправильное. Наверное, именно то, из-за чего меня ненавидела собственная мать.
Через какое-то время в дом пришли чужие люди. Мать привела их на чердак и указала на меня, пробормотав дрожащим голосом: «Она — дитя демона! И вы убедитесь в этом, посмотрите только в её глаза! Таких глаз не бывает у людей».
Меня схватили чёрные люди с белыми лицами, связали и потащили куда-то, как я поняла, из их разговоров между собой — в секретную тюрьму, куда сажали всех подозреваемых в ереси.
Благодаря прочтению Библии и «Молота ведьм» я знала, что такое ересь. И внезапное осознание того, что со мной собираются сделать, накатило на меня.
Я кричала, пока мне не заткнули рот.
* * *Потом меня кинули в холодную камеру, которая мало чем отличалась от моего чердака, разве что размерами и тем, что в ней всегда было сыро, и я постоянно мёрзла. Но это была такая же темница.
