Эдна Миллей - Любовный хлеб

Кто ты таков, что я, стремясь
К тебе, ночей не сплю?
Зачем из-за тебя и днем
И ночью слезы лью?

Кто ты таков, что, по тебе
Томясь, я ветра шум
Все слушаю лицом к стене,
В плену тяжелых дум?

Есть люди похрабрей тебя
И, верно, подобрей:
Кто ты таков, что ты один
Всегда в душе моей?

Что женский разум неказист,
Вам всякий подтвердит…
Кто я такая, что в любви
Мне высший смысл открыт?..

Ища, отчего печалится сердце,
Я постигла, о чем грущу:
Речи людские невмочь мне слушать;
Город постыл мне. К морю хочу!

Хочу я волны соленую сладость
И ветер морской опять ощутить;
Пусть будет то грохот, то шелест прибоя —
Гул его никогда не избыть.

А раньше, за мой палисад цепляясь,
Душистый горошек остовы нес
По кромке земли и зимнего моря…
Тогда мне, конечно, легче жилось.

А раньше на волны взбиралась утром,
Под вечер из туфель песок трясла.
Сейчас я — пленница зданий-громадин.
От шума, от света жизнь не мила!

Услышать бы снова, как стонут сваи —
Над ними ветром корежит причал;
Увидеть бы груз грохочущих бочек,
Запруду, что частокол ограждал;

Увидеть бы снова коросту ракушек,
Наросшую на обломках судов,
Услышать бы крики голодных чаек,
Кружащих над пеной морских валов;

Почуять бы снова качку хибарки
В час, когда наступает отлив,
Понять, что вздымается пресная влага,
Страшиться сирены, глаза закрыв…

Боже, каким это было бы счастьем —
Вновь очутиться в родных краях,
На Мэнском прибрежье толк понимая
В судах, в ракушках и в якорях!

А стало все это таким несчастьем!
Здесь мне счастья не знать никогда.
Без моря я прожила так долго —
Была бы рядом морская вода!..

Сердце голодное жаждет того,
Что приелось сытым сердцам.
Красоту и добро я из ничего
Добуду и сердцу отдам.
Ненасытна его нужда,
Ибо сердце растет всегда.
Когда оскудеет моя душа,
Утолит свой голод сполна,
Быть может, я не дам и гроша
За землю — на что мне она?
Не стану бродить под ночным дождем,
Запах травы различая в нем…

Могучий Дух, всех превзойдя,
Мнет землю мерными шагами.
Велик он, даже в скорбь уйдя
По тем, кого уж нет меж нами.

Для смерти люди рождены,
И каждому свой срок положен.
Стенанья Духу не важны —
Так ровен он и бестревожен,

Не то что я. Я боль приму:
По разным меркам нас кроили;
Справляю тризну по тому,
Кого вчера похоронили —

Я среди ржавчины и слез,
Оплакиваю ум безбрежный,
Что прахом, словно мхом, порос, —
Добыча Смерти неизбежной.

Вечер. Густеют тени, медлит речное теченье.
Одетая в легкое платье, с соломенной шляпой в руке,
Кто та, что подле тебя в лодке меж зарослей ивовых
Сейчас пленяется звуком голоса твоего?

Снова, как прежде, когда был ты со мной неразлучен,
Ива глядится в воду, узкой листвой шурша.
Тихо журчит река — там, у речных излучин,
Врачует тоску душа.

Любить тебя в разладе с собою мучительно:
Ты так беспечен, так далек, что в глазах темно!
Но безмятежность реки в сердце нисходит целительно,
Боль с преодолением боли соединив в одно.

Не я — другая под ивами, у гущины прибрежной,
Горько смыкает уста, затаив банальный обет;
Взгляд свой, полный признаний,
на тебя устремляет нежно…
А во взгляде твоем ни любви, ни презренья нет!

Усталые, веселые, не ведая забот,
Всю ночь мы прокатались на пароме взад-вперед.
Там было голо, чисто и пахло, как в хлеву.
Но мы в костер смотрели, в ночную синеву;
Мы на пригорке прилегли, где от луны светло.
Гудели пароходы, и скоро рассвело.

Усталые, веселые, не ведая забот,
Всю ночь мы прокатались на пароме взад-вперед.
Тебе досталось яблоко, а мне досталась груша:
Мы их купили где-то — по дюжине на душу.
Подул холодный ветер, светало над землей,
И из ведерка-солнца дождь лучился золотой.

Усталые, веселые, не ведая забот,
Всю ночь мы прокатались на пароме взад-вперед,
И свежую газету не стали мы читать;
Старушке прокричали: «С добрым утром, мать!»
Всплакнув из-за дареных груш, за нас молила бога.
Мы дали денег ей, себе оставив на дорогу.

Не все ли равно, куда мне бежать,
Какой дорогой — не все ли равно?
Прочь отсюда, чтоб сердцу дать
Простор, не то разорвется оно!

Откуда мне знать, что в сердце живет,
Откуда мне знать, какая беда?
Но все-таки что-то во мне восстает:
Уйду — не все ли равно куда!

Вот бы весь день, всю ночь мне идти,
В краю пустынном встречать рассвет —
Там, где ни тропки, ни колеи,
Ни крова, ни лиц надо мною нет.

Вот бы идти из последних сил,
Пока я замертво не упаду
На берегу, где прилив отступил,
На мшистых скалах дождь пережду.

Куда мне дорога — в овраг или в порт, —
В конце концов, не все ли равно!
Пускай по мне причитает сам черт,
Коль сгинуть в канаве мне суждено.

Что с тобой случилось, дружок?
Притихла за пяльцами, как посмотрю.
Так. Ничего. Застрял узелок
В канве. Давайте я чай заварю.

Здесь, над городом, от ливней
Тишина все неизбывней.
Этот плачущий голос — где он?

Наконец-то снег не тает,
На деревьях оседает.
Этот плачущий голос — где он?

Время править челноку
Ко прибрежному песку.
Этот плачущий голос — где он?

Все нахмурено: хлопот
У земли невпроворот.
Этот плачущий голос — где он?

Весна наступила, весна наступила!
Я шла по дороге, со мною мой милый.
Влажно чернела деревьев кора.
Будто вчера весна наступила.
Цветущий персик поодаль рос —
Он ветвь обломил и мне преподнес.

Осень пришла, то осенью было…
Я шла по дороге, со мною мой милый.
С криком взлетела грачиная стая.
Я вспоминаю: осенью было —
Он высмеивал все, что меня восхищало,
Разбивая мне сердце мало-помалу.

Осень приходит, весна наступает,
Капель звенит иль грачи улетают —
Во многом я нахожу отраду
Весенней порой и порой листопада.
Мне больно не то, что любовь миновала,
А то, что истаяла мало-помалу.

Зачем, апрель, ты приходишь снова и снова?
Одной красоты ведь мало.
И не уймет мою мысль красноватость
Едва распустившихся клейких листьев.
Что знаю, то знаю.
Солнце мне припекает затылок, а я все смотрю
На побеги крокуса.
Пряно пахнет земля…
Как будто и смерти нет.
Что же все это значит?
Не только в земле погребен человеческий мозг,
Добыча могильных червей.
Жизнь сама по себе:
Ничто —
Пустая чаша, лестничный марш без ковра.
Нет, все-таки есть что-то большее в том,
Что ежегодно сбегает с холма
Апрель,
Как деревенский придурок,
лопоча и разбрасывая цветы.

Мой сокол на руку ко мне
Слетел
Не с небесных высот.
Туда, где солнце в туманном огне,
Лететь он хотел,
Но не вышел полет.

Коготь его тепловат, уязвим,
С чудом клюв его незнаком,
А перья скованны страхом моим —
Дрожа, я слушаю гром.

Ты, жалкая птица, я зренье тебе возвращаю — лети!
Покинь мой стих, с руки моей сорвись!
Узри невиданное и прядай в пути
Ввысь!