Эдна Миллей - Любовный хлеб

От воскрешенных утром сновидений
Печалью день пронзен. Везде — укор.
Хочу читать — но слез поток осенний
Стекает на руки, туманит взор.

Скорбь на корню сильней, чем грусть в предгрозье:
Та скорбь в плену у тайны роковой
Выбеливает щеки алой розе,
Мертвит бутон и сушит лист живой.

Глубокий пруд у берегов прозрачен,
Искрится солнцем, тянется к цветам,
А в омуте его покой утрачен:
Чернея, бьется чье-то сердце там.

Сны прогоняют сон; я слез не прячу:
Заплачу — и проснусь, проснусь — и плачу.

Ложь! Время боли не смягчит такой,
Такой тоски оно не исцелит.
О милом дождь, рыдая, говорит,
О милом что ни день шумит прибой.

Из сада тянет прелою листвой,
Со склонов горных талый снег бежит,
Но прежней страстью все еще горит
Душа моя; в ней — прежних мыслей строй.

В иных местах мне страшно — там кругом
Жизнь памятью о нем напоена.
Порой скажу, легко войдя туда,

Где мой любимый не был никогда:
«Здесь нет его!» Скажу, и вмиг о нем
Я вспомню, мыслью этой сражена.

Ты — в памяти оттаявшей земли,
Дороги пыльной, вешнего цветенья,
В неторопливом лунном восхожденье;
Ты — в каждой птичьей трели, что вдали

Звенит в разгаре лета, в запустенье
Гнезд, что когда-то свили журавли,
Во всех ветрах и бурях, что прошли
Над миром в годовом круговращенье.

Вверх по тропе, исхоженной рассветом,
Ты не пойдешь, и шума птичьих крыл
Ты не услышишь в воздухе прогретом,

Когда птенец давно уж в небо взмыл, —
Но ты пронизан красотой и светом,
И долгий год тебя не позабыл.

О, если до меня домчится весть,
Что ты погиб, тебя на свете нет —
В газете, скажем, я могу прочесть,
Которую в метро листал сосед,

Что на углу (указано, каком,
С дотошностью газет), толпою скрыт,
Бегущий человек с твоим лицом
Сегодня ровно в полдень был убит, —

Не вскрикну я: в метро, среди людей,
Нельзя же так в отчаянье впадать!
За бегом станционных фонарей
Чуть пристальней я стану наблюдать,

С чуть большим интересом два столбца
Прочту — рекламу кремов для лица.

В беседе нашей я зову вас другом.
Да, вы мне друг; но знаем наперед —
Укоренится чувство, зацветет
Цветок душистый на стволе упругом.

Он выживет наперекор всем вьюгам.
Цветок на нас свой аромат прольет,
Смутимся мы, и голова пойдет,
Как водится, у нас обоих кругом.

Но здесь поддельной страсти места нет:
В нас бьется страсть Изольды и Тристана;
Гиневра Ланселоту свой привет

Как будто шлет из вражеского стана;
Франческа на Паоло нежный свет
Струит, роняя книгу непрестанно.

Обеты я не слишком свято чту:
Не будь ты так прелестен, мой любимый,
С другим нашла бы я свою мечту
В погоне за красой неуловимой.

Не будь ты редким яством для меня
И вечным утоленьем дикой жажды,
Я бы сбежала среди бела дня
Искать другого, как тебя однажды.

Но ты блуждаешь с ветром заодно;
Приязнь твоя изменчивей прибоя.
Непостоянной быть немудрено —
Ведь я меняюсь следом за тобою.

Любовь моя беспечна и вольна:
Я неверна, когда тебе верна.

Опять в мои засушливые дни
Пришли, как ветер, дующий с полей,
Пришли, как пенье ледяных ключей,
Воспоминанья о тебе; они —

Погибель мне: напрасно искони
Я доверяла щедрости твоей;
Твоя земля — пустыня; нет на ней
Ни деревца — пески текут одни.

Опять, неведеньем просвещена,
Стремлюсь я за твоим миражем вслед:
Рыдаю, падаю, лежу без сна,

Встаю, опять бреду на смутный свет,
Туда, где цель желанная видна,
И к ней тянусь… но ничего там нет.

Тебе в лицо глядела непрестанно —
Так, что порой глазам невмоготу.
Ты словно солнце в мареве тумана:
Как вынести такую красоту?

И поневоле взор я отвратила
От света: он — не для моих очей.
Я слишком засмотрелась на светило,
Совсем ослепла от его лучей.

Теперь мне кажется каморкой мрачной
Обыденная жизнь: я здесь брожу,
Среди вещей, их тесноты невзрачной
Мучительно дорогу нахожу,

Не в силах приподнять тоски покрова,
К потемкам жизни привыкая снова.

Любимый мой, подумай о грядущем:
Нас Время горше Смерти разлучит —
Тебя оставит к старости идущим,
А мне расцвет и силы сохранит.

Пока еще мы вместе покоряем
Бессмертную и сладостную высь;
О ней не помним и не вспоминаем.
Но вот все опасения сбылись:

Лежим без сна, и нашему кресалу
Уже не высечь страстного огня —
Была ребенком я, ты снес немало,
Когда впервые повстречал меня.

Проходит ночь. День отчужденно-скудный
Навис над нашей болью обоюдной.

Как пилигрим вновь посещает храм,
Покинутый уже бог весть когда,
Где нынче только мох и лебеда,
А некогда курился фимиам;

Как он при виде стертого следа
Родного имени, прильнув к камням,
Дает излиться скорби и слезам,
Так я в отчаянье спешу сюда.

Ты мне был Сладострастья алтарем.
Твой дух угас, и пепел твой остыл,
И все же здесь твоя стучала кровь:

Вот почему во тьме ночной и днем
Тебя ищу я здесь, моя любовь,
Умершего ищу среди могил.

Когда уйдешь ты — тот, что для меня
Сегодня слов написанных дороже,
Ты ключ от сердца моего, похоже,
Вернешь мне снова, холодность храня.

Твое обличье Фебова огня
Не чуждо, с лунною дорожкой схоже.
Куда ни оглянусь, оно все то же.
Я плачу, прошлому не изменя.

Твоя любовь ко мне цветку подобна —
Отринув смерть, в дремоту влюблена,
На жертву и на подвиг неспособна;
Поникла, словно стебелек, она,

Воззрилась, изумясь, на вихорь тот,
Который лепестки ее сметет.

Когда Любовь меня разоблачит,
Повергнув этот гордый лоб во прах,
На миг не усомнюсь в ее правах —
Какой-то смысл высокий в этом скрыт,

Скупое совершенство; пусть звучит
На улицах, благовестит в церквах,
Что я отведала, себе на страх,
Любовный хлеб. Он мне, как Смерть, претит.

Все сказано. Не стоит продолжать.
Не любишь ты — на том и порешим.
Твоей рабыней, вопреки всему,

Я стала. Плен мой будет нерушим,
И это каждый волен осмеять,
Но муки я не выдам никому!

Я — только лето сердца твоего,
Не все четыре времени в году.
В иных краях достойней существо
Ты встретишь: нет, я большего не жду.

Осенний груз плодов я не коплю,
Нет зимнего прозрения во мне,
И слишком долго я тебя люблю,
Чтобы звенел мой голос по весне.

Вот почему за летом вслед крадусь
И барабаны войск моих молчат.
Подобно лету, я к тебе вернусь —
Ты будешь вновь цветку и птице рад.

Иль даже лета своего черты
В другой поре найдешь невольно ты.