Джилл Шелдон - Забвение
Однако странное чувство неловкости только усилилось. Хоуп встала и посмотрела на него сверху вниз.
Клейтон не отвел глаз, и Хоуп по-прежнему читала в них недосказанность.
— Что-то не так? — спросила она.
— А что может быть не так?
Тысяча вещей, подумала Хоуп, попятившись к дверям и решив не поддаваться окутавшей их атмосфере чувственности.
— Не знаю. Что-то… Я ощущаю. — Она начала шарить по столу, отыскивая ручку. Клейтон молча следил за ее суетливыми движениями.
— Нет. Все в порядке, — наконец сказал он.
Но это было не так.
Он что-то утаивал от нее. Что же?
ГЛАВА 22
Хотя от приподнятого настроения не осталось и следа, Трент все же упрямо набрал номер. Когда в трубке раздались протяжные гудки, он нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. Отвечай, черт побери, отвечай!
Хоуп по-прежнему не уступала, хотя Блокуэлл знал, что она давно должна быть в отчаянии. Откуда бралась ее сила? От этого ублюдка, который спит с ней? Трент сжал кулак.
— Отвечай же, Келли! — злобно прошипел он.
Когда она подошла к телефону, у Блокуэлла гора с плеч свалилась.
— Сколько сегодня? — спросил он, крепко сжимая трубку. Ему нужно было восстановить самообладание, но в данных обстоятельствах это было бы равносильно подвигу. — Сколько, черт возьми?
— Ни одного.
— Отлично. — Он перевел дух. — О’кей. Я хочу, чтобы ты подала заявление об уходе. Это покажет, что ей не на кого рассчитывать, кроме меня.
— Нет.
— Нет? — угрожающе повторил он. — Никто не говорит мне ”нет”!
— А я говорю, — упрямо сказала Келли. — Я отвечала на твои вопросы, Трент. Я поступила на это место по твоей указке, но теперь все. Никакой информации, никаких звонков, иначе пожалеешь.
— Ты предъявляешь мне ультиматум? — Он не верил своим ушам.
— Просто прошу оставить меня в покое. И Хоуп тоже. Она не заслуживает такого обращения.
— Я сам буду решать, чего она заслуживает. Твоя песенка спета, Келли. И ее тоже.
Келли положила трубку и закрыла глаза, пораженная собственной смелостью. Трент больше не запугает ее. Черта с два!
— Кто звонил? — спросила Хоуп, входя в комнату.
Келли вздрогнула, подняла глаза и решила, что у Хоуп и без того хватает волнений. Ее заставили шпионить за начальницей, но с этим покончено. Она заставила себя улыбнуться.
— Ошиблись номером.
Час был поздний, но Клейтон не мог успокоиться. Он бродил под высокими деревьями, прекрасными даже ночью. Мощными, покрытыми пышной темной листвой и поразительно живыми. Как его Хоуп. Он подошел к краю поляны позади огромного дома и остановился.
На заднем крыльце сидела Хоуп. Клейтон прищурился и попытался определить, в каком она настроении, но мешала темнота. Впрочем, судя по напряженным плечам и неестественно прямой спине, было не похоже, что она спокойна и счастлива.
Черт побери, это его вина. Хоуп чувствовала, что он что-то скрывает, и была права.
Да, он скрывал, что память вернулась к нему, но делал это из страха, что открывшаяся правда заставит Хоуп отказаться от их соглашения.
Ему нужно время. Время, чтобы доказать, что в ее жизни есть место для любви, что он искренне любит ее. Почему Хоуп думает, что ее невозможно полюбить? Он любит ее, любит отчаянно.
Клейтон молча пошел вперед. В небе сияла луна, заливавшая крыльцо мягким светом.
Возле Хоуп и на ее коленях сидели три кошки, и она по очереди гладила их. У ее ног лежала Молли. Чуть позади стояла клетка с Фриком и Фраком. Попугаи, как ни странно, молчали. Наверное, спят, подумал он, поскольку не мог поверить, что эти твари способны молчать по собственной воле.
Он приближался, не сводя глаз с лица Хоуп. Она казалась задумчивой, взволнованной, испуганной… и одинокой. Это задело его больнее всего.
Ей было спокойнее без него.
Внезапно Хоуп подняла голову и стала всматриваться в темноту. Спустя мгновение Молли заворочалась, поднялась и посмотрела прямо на Клейтона.
Они ощущали его присутствие.
— Это всего лишь я, — сказал он, подойдя ближе и останавливаясь у ног Хоуп. Клейтон поднялся на ступеньку, сел на корточки и посмотрел на Хоуп снизу вверх. — Я думал о тебе не переставая.
Ее карие глаза вспыхнули и погасли. Она отвернулась и уставилась в темноту.
— Ничего удивительного. Тебе больше не о ком думать.
Слейтер поднялся, переступил через Молли, сел рядом с Хоуп, обхватил ладонями ее лицо и повернул к себе. Она прищурилась и посмотрела на его губы.
— Это не имеет никакого отношения к потере памяти, — медленно сказал он и сделал паузу, чтобы до этой очаровательной тупицы как следует дошло. — Зато имеет отношение к тебе.
Судя по выражению лица Хоуп, она сомневалась, верить ему или нет. А Клейтону так хотелось, чтобы она поверила. Он потянулся к ее руке и заглянул в глаза.
— Все это очень ново для меня, — признался он, пытаясь заставить ее понять, что это правда. — В диковинку…
— Что именно?
— Так заботиться о ком-то. — Слейтер посмотрел на окружавших ее животных. — Так отчаянно хотеть тебя, чтобы соглашаться на все. Даже на шестерых зверюг.
— Семерых, — сказала Хоуп. Ее глаза искрились как черные бриллианты.
— Что?
— Семерых зверюг, а не шестерых. — Она ткнула пальцем в темноту, и Слейтер, вытянув шею, с благоговейным ужасом уставился на енота, степенно вышедшего на крыльцо и внезапно застывшего на месте. Зверь что-то держал в лапах.
— Гомер, — с улыбкой прошептал Клейтон. Черноглазый бандит поднял голову и понюхал воздух. Когда енот работал носом, все его тело ходило ходуном.
Хьюи, Дьюи и Льюи быстро отступили. Фрик и Фрак шумно захлопали крыльями, но, слава богу, не загалдели. Молли тихонько зарычала. Хоуп быстро опустила руку на ее голову и прошептала:
— Лежать.
Гомер, застывший при виде кошек, теперь смотрел прямо на Хоуп и бешено крутил хвостом. В его огромных глазах светился ум. Покачивая зажатыми в лапах сокровищами, он повернулся к лохани с водой.
Выждав паузу, енот разжал лапы, и к его ногам посыпались улитки. Затем Гомер наклонился, подобрал одну и поднял ее высоко в воздух. Тщательно обследовав ракушку своими крошечными лапками, он опустил улитку в воду.
— Смотри, — с восторженной улыбкой прошептала Хоуп.
Чтобы снова увидеть эту улыбку, Клейтон был готов смотреть на что угодно. Енот несколько секунд придирчиво полоскал ракушку в воде, а потом поднес ее к пасти и с тихим чавканьем высосал бедного моллюска из его убежища.
Клейтона передернуло от отвращения, но Хоуп следила за этим зрелищем как зачарованная. Слейтер невольно улыбнулся. Врач с головы до ног, подумал он, зная, насколько спокойно относятся медики к крови и даже к вывернутым наружу внутренностям.
Прожевав и проглотив добычу, енот осторожно положил на крыльцо опустевшую ракушку и взялся за следующую улитку.
Не прошло и трех минут, как у ног Гомера лежало пять пустых раковин, уложенных аккуратным рядком. Когда одна из ракушек откатилась в сторону, Гомер с серьезным выражением на меховой мордочке поправил ее.
Клейтон готов был поклясться, что слышал довольный вздох животного, и ничуть не удивился бы, если бы Гомер с видом величайшего удовлетворения похлопал себя по животу.
Видимо, чего-то ожидая, енот повернулся к Хоуп, поднял голову и принюхался.
Хоуп что-то вынула из кармана и протянула ему.
Гомер схватил эту вещь, поднял и рассмотрел при лунном свете. Это был кусочек сахара.
Клейтон не знал, умеют ли еноты улыбаться, но этот умел. Гомер повернулся и опустил сахар в лохань с водой, готовый выполоскать кусочек так же тщательно, как и улиток. Однако через десять секунд растерянный енот поднял вверх пустую лапу. Озадаченно фыркнув, отчего Клейтон едва не лопнул от смеха, Гомер поднял миску и заглянул под нее. Ничего.
Зверь снова окунул лапы в воду и начал искать. Опять ничего. Сахар исчез.
Хоуп издала какой-то странный звук. Слейтер удивленно покосился на нее и не поверил своим глазам. Хоуп прикрывала ладонью рот, но ее плечи тряслись от смеха. Затем она снова хихикнула. Зрелище было редким и оттого особенно ценным.
Ее роскошные волосы мерцали в лунном свете, чудесные глаза не были омрачены тревогой. Внезапно почувствовав себя беззаботным и счастливым, Клейтон улыбнулся ей в ответ.
Гомер обернулся к ним, протрещал какое-то длинное ругательство, спустился с крыльца и растворился в темноте.
— Это нечестно! — сказал Слейтер, смеясь. — Никогда бы не поверил, что вы способны на такое, доктор Бродерик.
— Я отомстила ему за то, что он выстирал мои подсолнухи. — Когда Клейтон обернулся к ней, Хоуп выпрямилась и глубоко вздохнула.
Его голос дрожал от смеха, но глаза выражали совершенно другое — голод, не уступавший ее собственному, страстное желание близости, куда более глубокое, чем простое физическое влечение.
