Марджори Иток - Рассвет на закате
Но, в конце концов, чувство долга возобладало над страхами. Она открыла свои утомленные глаза навстречу снежному ноябрьскому дню, увидела старое обеспокоенное лицо Бена, вздохнула и шагнула навстречу неизбежному.
Джулия, Мэтт и Бентон были мертвы. А она нет. И неважно, как она будет себя чувствовать, она жива.
В субботу она уже сидела на стуле и старалась выслушать, что расскажет ей Бен о Бентоне. На самом деле он знал не намного больше, чем сама она вычитала из газет.
Погода в горах окончательно испортилась: вначале не удавалось даже обнаружить самолет и извлечь погибших. И только через некоторое время, прежде чем снег окончательно покрыл землю, спасателям все-таки удалось найти безжизненные тела, которые лежали на склоне. Соединенные Штаты и Россия обменялись соболезнованиями по поводу погибшей сельскохозяйственной делегации. Затем сообщения о катастрофе отошли на вторые страницы газет, и на смену пришла информация об аварии газопровода в густонаселенном районе.
И это было все.
«Но не для меня, — горько подумала Элинор. — Не для меня. Я потеряла Бентона Бонфорда. Я не могла себе представить, что можно потерять человека, которого не имеешь. Но это возможно. Я его потеряла. И теперь я понимаю, что, наверное, любила его — сильнее, намного сильнее, чем какого-либо другого мужчину в своей жизни, и, наверное, ничего подобного в будущем не встречу. Но жизнь продолжается. Так ведь?»
Да, так. По какому-то странному предопределению решено, чтобы я жила, а он — нет. Здесь должен крыться какой-то смысл. Как мне найти его? — В ее утомленной голове ответ возник сам собой: надо выполнять обещания. Как это делал он. Но, Господи, как? Я теперь даже не знаю, кому принадлежит магазин. «Я могла бы позвонить младшему помощнику Мэтта, — подумала она, свесив ноги на холодный пол. — Кажется, его зовут Питер. Но что у нас сегодня? Сегодня воскресенье. К двум часам за мной приедет Бен и отвезет домой. — Подступили слезы, слезы жалости к себе, и она с трудом поборола их. — Ради Бога, Элинор Райт, не надо превращаться в плаксу. Сожми зубы. Живи сегодняшним днем, черт возьми! Надеюсь, твоя страховка сможет покрыть медицинские расходы и ты не вылетишь в трубу окончательно. Надеюсь, что Джон Джиаметти не передумал, и у него все еще найдется работа для тебя. Надеюсь, что кому бы теперь ни принадлежал магазин, владелец не прогонит Бена и Мэри Энн или продаст магазин еще кому-нибудь, кто оставит их. В конце концов, хватит тебе витать в облаках. Вернись назад, к проклятой реальности».
Элинор встала на ноги, схватилась за кровать, потому что перед ее глазами все поплыло, и поняла истинность выражения: «Легко сказать, да нелегко сделать».
Но головокружение прошло через несколько секунд. Все еще осторожно придерживаясь за кровать, она передвинулась к стулу, решила, что пока этого вполне достаточно, и села. Дверь в холл была открыта, и она увидела на стене яркую бумажную индюшку, которую прикрепили кнопкой.
«Как эта птица похожа на Тони Мондейна», — ехидно подумала Элинор, затем причина попадания на стену именно индюшки заняла ее воспаленный мозг.
День Благодарения? Это не может быть день Благодарения — так долго она не могла пробыть здесь.
Однако именно так дела и обстояли. Из ее жизни выпали две недели, о которых она ничего не помнила. Две недели без Бентона. Три без Мэтта. И более четырех без Джулии.
«Бену следует быть более осторожным: вероятно, он может стать следующим», — подумала она и поняла, что это вовсе не смешно.
Наполненные яростью глаза Элинор вдруг натолкнулись на ее собственное отражение в маленьком зеркальце на стене, и она сама себя не узнала. Под глазами пролегли такие глубокие морщины, что и целого галлона крема не хватило бы, чтобы их замазать. Она напоминала цветом лица восковую куклу, а губ почти не было видно. Она выглядела на все семьдесят лет. Или на все сто. На самом деле с такими сальными свалявшимися волосами, свисающими на лицо, она отлично может подойти для роли одной из ведьм в «Макбете» и варить зелье, приговаривая: «Пузыри, пузыри, горе-беду навари».
Ну ладно. Одно хорошо — клетчатая юбка теперь будет ей впору.
Надо возвращаться из больницы домой, но есть ли у нее какая-нибудь одежда? Наверное, она должна позвонить Мэри Энн и попросить, чтобы та заехала к ней и захватила что-нибудь.
Элинор снова осторожно поднялась и шаг за шагом добралась до шкафа. Она сможет выйти в этой одежде.
Какого черта теперь наряжаться? Для кого устраивать показ мод? Для Тони Мондейна?
Едва ли. Элинор невольно взглянула на красивые розы в вазе, которые стояли на подоконнике. Они уже начали опадать, пора расцвета миновала, как и у нее, но чем теперь можно объяснить поступки Тони Мондейна?
Вот еще одна загадка, которой нужно найти объяснение по возвращении в реальный мир.
Неделя обещает быть интересной.
Тут в холле раздалось дребезжание колесиков по полу, и круглолицая маленькая санитарка появилась на пороге, держа в руках поднос.
— Здравствуйте, миссис Райт. Сегодня вам определенно лучше. Пододвинуть ваш стул к окну? И посмотрите-ка, это настоящая еда, а не какие-нибудь соки.
Элинор снова села, сознавая, что настало самое время поесть, и устроила поднос на коленях. Она не включила телевизор, чувствуя, что земля прекрасно вертится и без ее участия.
Когда Бен приехал за ней к двум часам, она сидела на стуле, уже одетая, и ждала его. Симпатичная медсестра одолжила ей кое-что из косметики, и настроение Элинор немного улучшилось после того, как она воспользовалась румянами и губной помадой. Но юбка стала ей велика и была заколота булавкой, чулки морщились, а единственной обувью, которая оказалась с ней в больнице, были старые войлочные шлепанцы. Элинор явно не собиралась участвовать в показе мод.
Поскольку на улице было холодно, Бен прихватил из магазина ее старое потертое пальто, которое она иногда надевала в машине, с пятнами лака на локте и одну из своих плотных зеленоватых шляп, которую получил от племянника, служившего в армии.
Элинор надвинула шляпу на уши, и все рассмеялись.
Нянечка, которая прикатила ей каталку, хихикая, спросила:
— Может быть, вам дать оловянную кружку, чтобы просить милостыню?
Элинор осторожно уселась в каталку и сказала:
— О, большое спасибо, Айрин. Надеюсь, что у вас имеется черный ход?
— Но вы же не выглядите настолько плохо. К тому же вас все знают. И вы рассмешите их всех. Что делать с розами?
— Оставьте их. Они не смотрятся рядом с «нищенкой». Мне надо что-нибудь подписывать?
— Все уже оформлено. Вы можете ехать. И теперь будьте осторожны. А в четверг покажитесь доктору. О’кей?
— Хорошо. Спасибо вам за все.
— Всегда пожалуйста. И если вам попадется крышка от сахарницы «Краса Америки», позвоните мне.
— Позвоню.
Бен подогнал старый фургон к боковому выходу, где он стоял тихо-мирно, поблескивая позолоченными буквами «Антиквариат Бонфорд» под лучами солнца. Из выхлопной трубы вырывался дымок.
— Машина что-то капризничает, — сказал Бен, заботливо помогая Элинор забраться внутрь. — Бент сказал, что дело в карбюраторе или еще чем-нибудь. Я еще не успел посмотреть.
Прежде чем он захлопнул дверцу, Элинор поняла по выражению его лица, что он тоже оплакивает Бентона Бонфорда. И почему-то ей не стало легче.
Старик уселся рядом с ней, включив обогреватель до отказа, и тронул машину.
— Куда, Элли? Я знаю, что Мэри Энн принесла тебе кое-какие сладости в дом Джулии. И она сказала, что вечером наведается к тебе.
— О, спасибо. Это так мило. — Помимо ее воли глаза Элинор увлажнились, и она осознала классическую истину: болезнь оставляет мало сил, чтобы сопротивляться эмоциям. Пытаясь обрести твердость, она сказала: — Отвезите меня на минутку в магазин. И потом я поеду домой.
Воздух был прозрачным и обжигающим, а небо — холодного голубого цвета. Она обратила на это внимание, когда он помогал ей выбраться из фургона. Элинор заметила, что сорная трава, растущая в трещинах бетона, похоронена под сугробиками снега, а по платформе кружат маленькие вихри, которыми играет ветер, словно морскими волнами. Сосед из скобяной лавки вышел наружу и жег картонные коробки в проволочном контейнере. Языки огня бросали оранжевые отсветы на красноватые и тускло-серые стены зданий, а дым, словно пух, поднимался к небу в ледяном воздухе. Сосед взмахнул рукой и сказал что-то неразборчивое насчет того, что он рад ее возвращению. Они кивнули и помахали в ответ. Бен отпер заднюю дверь и ввел Элинор внутрь.
В помещении было тепло и пахло плесенью. Он включил свет, и привычные тени заиграли на знакомых предметах. Откидная крышка письменного стола была поднята, а исцарапанная поверхность — завалена почтой. Томасин, который, свернувшись клубком, дремал на кресле Джулии, вскочил, лениво потянулся всеми четырьмя лапками и задрал хвост. Вместо приветствия он издал требовательное: «Мяу-мяу!» — что означало: «Хочу есть»!
