Марджори Иток - Рассвет на закате
Она вбежала в дом, схватила сумку и протянула ему. Он опустил окно, высунулся и сказал:
— Спасибо. Я позвоню. Обещаю. Какой номер телефона?
Элинор дала ему домашний номер и еще телефон магазина. Взяв маркер с истрепанным наконечником, он вытянул руку и написал цифры на потолке.
— Вот, — сказал он, закрывая маркер и убирая его в бардачок. — Вы в этом списке идете даже перед «Интернациональным ремонтом уборочных машин» и «Обслуживанием ферм и полей». И можете мне поверить, Элинор Райт, это очень важные номера. До свидания.
— До свидания. Будьте осторожны на дороге.
Она сказала эти слова в тысячный раз, но еще никогда в них не крылось так много.
— О’кей. А вы не беспокойтесь. Я вернусь так скоро, как смогу.
— Хорошо.
— А еще не забудьте того, что я сказал насчет этого Мондейна.
«Господи Боже мой, да она вообще забыла о Тони».
Она тихо сказала:
— Думаю, вам не стоит волноваться на этот счет.
Его губы искривились. Довольно забавный тип улыбки. Он завел мотор. И уехал.
Последнее, что она видела, это был Чарли с развевающимися ушами и лапами на приборной доске. Они свернули направо и поехали вниз по улице, осыпаемые листьями в бледном сумеречном свете фонарей.
Потом Элинор развернулась и пошла назад в непривычно тихий дом.
Собачья еда снова была разбросана по полу. Она взяла метлу, подмела и убрала метлу на место.
И только потом поняла: она отдала ему оба Банни Бургера. Ну и ладно. На самом деле она не голодна. Проклятье! Кухня теперь казалась ей слишком обширной. Она вышла из нее, прошла по тихому темному холлу и поднялась по ступенькам.
Кровать он заправил. Чистюля. А еще открыл окно, но в комнате все еще пахло дымом. Она не закрыла его, вошла в свою комнату, увидела скомканное вышитое покрывало, машинально переступила через него.
И тут она заметила потрепанную картонную коробку с торчащей из-под крышки смятой бумагой и записку, приклеенную сбоку. Записка была написана черным фломастером и гласила: «Я не могу понять, почему вам она понадобилась, но раз уж вы хотите ее, то я хотел, чтобы вы это получили».
Завернутая в смятую бумагу, во всей своей пурпурной красе перед ней была керамическая корова.
Глава 16
Корова смотрела на Элинор своими застенчивыми керамическими глазами из-под длинных ресниц и по-прежнему говорила свое молчаливое «му». Элинор оглянулась назад, не зная, плакать ей или смеяться.
Она очень осторожно подняла вещицу и поставила на свой ночной столик рядом с изящной лампой. В обычной ситуации подобный контраст вызвал бы у нее скрежет зубовный. Теперь же Элинор просто села на край кровати и уставилась на корову с лицом жертвы первоапрельской шутки.
— Ну, Тилли, — сказала она вслух и таким образом наделила фигурку именем. — Вот мы с тобой и остались вдвоем. И некому на это пожаловаться.
«Прости, Мэри Энн, я найду для тебя что-нибудь другое. Обещаю».
Старинные часы мелодично пробили семь, и это испугало ее. Ей казалось, что должно было быть, по крайней мере, за полночь — если вообще не наступило новое столетие. В дополнение к бою часов раздался пронзительный телефонный звонок в холле.
— Я сейчас вернусь, — сказала Элинор корове и пошла ответить.
Елейный голос Энтони Мондейна виновато произнес:
— Здравствуйте, дорогая. Вы не подумали, что я провалился сквозь землю?
Элинор вообще о нем не вспоминала.
Скорчив гримасу, она ответила:
— Нет, по правде говоря. День был насыщенный.
— Дорогая, вы не простудились?
Тут Элинор и сама услышала в своем голосе хрипотцу, возникшую под стремительным, готовым прорваться наружу потоком слез. Когда она начала говорить, хрипотца не исчезла, она не поборола ее и в этот момент, Элинор установила свое алиби:
— Не знаю. Возможно.
— А я-то уже подумал, что это — проявление страсти при звуке моего голоса. Но теперь я допускаю, что ошибся.
На этот раз в ее голосе прибавилось бодрости:
— Вы правы.
— Большое спасибо. — Теперь он понизил голос. — Вы одна?
— Нет, Тилли здесь. Но она не могла сказать это. Да.
— А где же сельскохозяйственный подарочек стране?
— Уехал домой.
— Домой! — Ей было приятно слышать внезапную тревогу, возникшую в его голосе. — Проклятье! А меня с вами не было. Что случилось? Он собирается продавать магазин?
— Не знаю.
— Не знаете? Почему, ради всех святых?
— Мэтт заболел, а у Бентона какие-то неприятности, которые вынудили его спешно уехать домой. Он вернется.
— Когда?
— Когда сможет. Или когда Мэтту станет лучше.
— А пока?
— Магазином буду заниматься я.
— Бедное дитя!
Тем не менее он испытал облегчение. Элинор поняла его.
Она нахмурилась: «Господи, — подумала она, — право на меня оспаривают двое мужчин, и я не понимаю, почему каждый из них это делает. Единственное, в чем я уверена, что причина не в моей молодости и красоте. Я не желаю быть мячиком в их игре. Меня это бесит. Почему я просто не могу влюбиться? Но, Господи, только не в Тони. В Бентона. Лучше уж в ковбоя на тракторе… Правда, как ночь растворяется в дневном свете, так и я могу раствориться в Бентоне, словно легкомысленная школьница, которая отдается капитану футбольной команды, уступая его силе и мужественности. Может, так оно и есть. Разве нет?»
— Элинор, Элинор, вы все еще слушаете меня?
Она вздрогнула и отвлеклась от своих мыслей.
— О, простите. Мне показалось, что я слышу, как кто-то звонит в дверь.
Снова ложь. Вот что борьба за выживание делает с порядочным человеком. Всякая мораль летит к чертям.
— Элинор, вы действительно неважно себя чувствуете. Может быть, будет лучше, если я приеду сегодня?
— О нет, Тони, правда. Я в порядке. Я ездила сегодня на аукцион и думаю, что слишком долго была на свежем воздухе.
— Чушь. Все это — реакция на происходящее. Смерть Джулии и все остальные сложности наконец доконали вас. Почему бы вам не выпить чего-нибудь горячего и не отправиться в постель? В одиночестве, конечно.
Почему это «конечно»? Почему ты так самонадеян, Энтони, и считаешь, что ты единственный мужчина, с которым я могу отправиться в постель, и, следовательно, раз тебя здесь нет, то я должна спать в одиночестве?
Элинор прервала свои гневные мысли. «Господи, — в замешательстве подумала она, — я сегодня просто психованная».
Она вздохнула и сказала вслух:
— Неплохая мысль.
— Это превосходная мысль. Это вдохновение. В конце концов, у меня всегда возникают превосходные и вдохновенные идеи. К тому же у меня еще есть дела с представителем «Сотбис» и я должен задержаться.
Он слегка повернулся и улыбнулся при виде гибких форм, лишь полуприкрытых одеялом на его огромной кровати.
Миранда ничего общего с «Сотбис» не имеет, но если уж она в городе, то он не упустит этот шанс. Разве колибри пролетит мимо цветка с медовым нектаром? Ведь, в конце концов, пока деревенщины нет поблизости, магазин будет в распоряжении Элинор. К тому же старикашка сказал, что если он обнаружит какую-нибудь живопись, то даст Тони знать. За деньги, конечно.
Не подозревая о его истинном отношении к ней, Элинор испытывала лишь облегчение. В данный момент ее совершенно не привлекала перспектива присутствия Тони Мондейна. Она сказала:
— Тони, я в порядке. Я ценю вашу заботу, правда. Но вам совершенно ни к чему ехать сюда из-за меня.
— А по какой еще причине я могу появиться в этом провинциальном городишке?
Элинор улыбнулась, услышав похотливые нотки в его голосе. «Ты приедешь, — подумала она, — потому что ты хочешь что-то получить, очень хочешь. И если предмет твоего вожделения я, то я не вижу в этом выгоду ни для себя, ни для тебя. Ты играл со мной в любовь и понял, что мне было приятно. Я могу признаться себе. Но я не думаю, что мне стоит продолжать игру».
Все, что она сказала вслух, было:
— В любом случае спасибо за то, что позвонили, Тони. Спокойной ночи. — Элинор повесила трубку и пошла прочь.
Он вернется. Хоть и не сегодня, но скоро. Потому что ему что-то нужно. Вероятно, магазин. Без сомнения — магазин. Джулия знала, что предприятие имеет потенциал. Но Джулия о нем не заботилась. А вот Тони это заботит.
Но на данный момент он должен понять одну вещь, важную для нее: магазин она ему не отдаст, так что если ему вновь вздумается заняться очковтирательством, то на здоровье. И удачи ему с Бентоном Бонфордом.
Длинный холл был тихим и темным. Слишком тихим и слишком темным, наполненным обманчивыми тенями. Великан и его могучий пес уехали. И, что хуже всего, Джулия тоже оставила ее, и сегодня сильнее, чем прежде, Элинор до боли нуждалась в звуке ее голоса, в ее улыбке. Она поднялась по лестнице, надела свой толстый немодный халат, шлепанцы и снова прошаркала в кухню.
