Марджори Иток - Рассвет на закате
— Поеду и заберу шины.
Она было начала:
— Нет, вам не надо…
— Я поеду, — перебил он ее, — Билл сказал, что заменит одну покрышку, раз уж они с Мэри Энн здесь вдвоем. А вы нужны в магазине? Если нет, то встретимся у тети Джулии.
Она была к этому готова: его отъезд слегка затянулся, и она была рада. Беспомощно осознавая, что из огня, да в полымя, Элинор сказала:
— Договорились. — И посмотрела, как он ли хо подал машину назад, держа на руле лишь одну руку, развернулся и поехал вперед по переулку.
Муж Мэри Энн произнес как бы невзначай:
— Отличный парень.
Неужели все подряд должны сообщать ей об этом?
Она сказала:
— Да. — И этим ограничилась.
Затем Элинор сообщила Мэри Энн, куда она направляется, села в свой автомобиль и уехала.
Она не заметила, что Бентон слишком много времени потратил лишь на то, чтобы забрать покрышки. Она заехала по пути в закусочную, взяла пару гамбургеров и двойную порцию жареного картофеля, миновала контору «Транс Америкен», где подзарядила аккумулятор, проехала по четырем переулкам, четыре раза ждала зеленого сигнала у светофора, но к моменту ее приезда домой он еще не появился.
Но когда Элинор начала подниматься по ступенькам заднего крыльца, Бентон Бонфорд затормозил у дома и пошел к ней, отмахиваясь от сухих листьев. Он что-то радостно насвистывал и, протянув руку, опередил ее и открыл дверь.
— Четыре с половиной доллара за установку и два за монтаж, — сказал он, имея в виду покрышки. — Я положил счет на письменный стол в магазине. Осторожно, Чарли разбросал еду. Я допустил промах, держу пари: я забыл оставить ему что-нибудь.
Она обошла беспорядок, учиненный Чарли. Он разлил масло, и пол был скользким.
— Все в порядке. Я сейчас возьмусь за метлу. Вам помочь?
— Нет, спасибо, я путешествую налегке.
Бентон прошел мимо нее и вошел в холл. Она крикнула ему вслед:
— Я взяла вам гамбургеры.
— Вы мудрая женщина. Придется мне вернуться побыстрее.
Она поставила сумку на стол рядом с помятой шляпой и принялась сгребать в кучку круглые сухарики. Некоторые из них были изгрызены до размеров игральных костей, некоторые напоминали формой теннисные мячики. Как мило! Среднему американцу — любителю животных просто слабо купить такую глупую животину.
«Однако случается, — угрюмо подумала она о слове “слабо”,— встретить и такое».
После того как сухари были сметены в одно место, Элинор механически принялась вытирать пол, ни о чем не думая.
Бентон спустился вниз. Его сопровождал застенчиво поглядывающий сенбернар, который явно получил взбучку, и от топота шести могучих ног в буфете зазвенела посуда.
— Вот! — приказал Бентон собаке, распахнув ногой дверь. Затем улыбнулся Элинор. — Я должен извиниться за то, — сказал он, ставя холщовую дорожную сумку на стол рядом со шляпой и удерживая беспорядочно скомканные рубашки и джинсы, которые держал под мышкой, — что моя собака сделала свой выбор и из двух наших кроватей выбрала вашу. Так что извините за то, что осталась шерсть. Ему, конечно, лучше знать, но я должен признать, что вкус у него отменный. У вас есть какой-нибудь пакет, куда я мог бы сложить свои грязные вещи?
— Позади вас.
Бентон повернулся, наступил на собранные в кучку собачьи объедки, поскользнулся, тщетно попытался удержать равновесие, хватаясь за бесплотный воздух, а его рубашки и джинсы прочертили в воздухе крылатую параболу и плюхнулись на пол. Элинор попыталась помочь, но с таким же результатом лыжник мог бы попытаться остановить снежный обвал. Она повалилась прямо на него, а на ее голову каким-то образом приземлились пара джинсов и помятая тенниска. Оба они издали «Уф!» с различным оттенком. Они принялись возиться и барахтаться, сводя на нет усилия друг друга. На пороге возник Чарли. Он зачарованно таращился на них некоторое время, а потом присоединился к всеобщему веселью, облизывая всякую оголенную поверхность, какая попадалась ему, своим шершавым языком.
Элинор ахнула и уткнулась лицом прямо в грудь Бентона. Бентон, указывая на пса, сказал:
— Проклятье, пошел вон, тупица!
Элинор и Бентон рассмеялись.
— Шевелись, буйвол! Отцепись! Если уж здесь положено целоваться, то я сам займусь этим, о’кей? По правде говоря, — добавил он, — я так думаю.
Элинор почувствовала, что его могучая рука скользит по ее волосам, заставляя повернуть голову. Туманным взором она скользнула по губам Бентона всего в нескольких дюймах от ее лица, прежде чем он сомкнул их и прекратил смеяться.
А затем она почувствовала его поцелуй. В первое мгновение он был как бы случайным, теплым и приятным. Она не поняла, когда он изменился. Элинор знала, что Бентон не может ощутить, как отчаянно бьется ее сердце и вздымается грудь. Рубашка и толстый свитер служили отменной преградой для этого. Но что-то переменилось, и она очутилась в колыбели из его могучих рук и услышала, как Бентон прошептал ей на ухо, касаясь ее губ и скользнув по шее к открытому вороту рубашки:
— О, Господи!
Элинор вцепилась в него как безумная, когда он с трудом попытался встать, желая почувствовать, как каждая клеточка ее тела прижимается к нему.
Полы ее рубашки распахнулись. Рука Бентона скользила по теплой голой спине Элинор, лаская ее, нашла застежку на бюстгальтере и расстегнула ее. У него перехватило дух, когда он коснулся нежной атласной плоти, по которой так изголодался. Его другая рука уже начала стягивать свитер и рубашку; пальцы его были теплыми, и Элинор чувствовала, как они дрожат.
И вдруг она почувствовала, что Бентона словно окатили ледяной водой.
Сердце оборвалось в ее груди.
Он замер и опустил свитер обратно. Но не отпустил Элинор. Он все еще крепко обнимал ее, и она по-прежнему чувствовала его напряженное желание, прижимаясь к нему бедрами.
Бентон шевельнул губами, почти касаясь ее щеки:
— Надо остановиться. Я не знаю, что из этого выйдет. Может быть, и ничего. Но если все-таки что-нибудь настоящее возникло между нами, Элинор Райт, то начать все надо по высшему классу, а не на середине кухонного пола в доме моей тетки. Но, конечно, — продолжил он, переходя на шепот, — я поцелую вас снова. Еще раз. — Бентон сделал это, оборвав свои слова и жадно впившись в ее губы. — О, проклятье! Проклятье, проклятье, проклятье! — торопливо сказал он, убирая руки, но сжимая ее ладони и заставляя Элинор взглянуть на него, чтобы она могла видеть боль в его глазах. Бентон сдвинул брови и сказал все тем же прерывистым шепотом: — Это может оказаться слишком важным. Я должен знать меру, детка. И должен понять, что к чему. Я уже обжигался, детка. И я знаю, что женщины могут отлично притворяться, имея дело с мужчиной, от которого хотят чего-нибудь добиться. Больше я себя провести не дам.
— Вы считаете, что я притворялась?
— Я думаю, что вы не знаете, что делаете. Я думаю, что мы оба пытаемся выжить. Я думаю, что никому из нас не нужна еще одна глубокая рана. Я думаю… — И его голос изменился, словно он пытался рассмеяться, — …что мне чертовски хорошо с вами, но что мне надо ехать.
— Но ведь вы вернетесь?
Притворство это или нет, но жалоба в ее голосе наполнила радостью его истосковавшееся сердце. Он торжественно ответил:
— Верно, как и то, что папа римский — католик. — Бентон поцеловал ее еще раз, коснувшись губами растрепанных серебристых шелковых волос на макушке. Затем он отпустил ее, отступил назад и сказал: — Пакет для одежды. Вот с чего все началось.
— Ваша собака всему причина, — сказала Элинор, но повернулась и сняла пакет с вешалки.
Она спокойно смотрела, как он подбирает свою раскиданную одежду и убирает ее. Она мысленно приказывала себе успокоиться, но в ее глупой голове напевал какой-то безумный возбужденный голосок — скорее, триумфальный голосок.
Он подобрал свою кепку с пола, также уложил ее в сумку и напялил на голову шляпу.
— Униформа для путешествий, — сказал он и перестал улыбаться. — Проклятье! Я не понимаю, отчего, но мне не хочется уезжать.
— Я понимаю в этом не больше вашего, но мне тоже не хочется, чтобы вы уезжали.
Элинор сказала это тихо и просто, безо всяких уловок.
Они посмотрели друг на друга, не говоря ни слова, потому что не знали, что сказать.
Он взял свою сумку и сказал собаке, тихонько притулившейся у открытой двери:
— Пошли, Чарли.
Оба они забрались в красный «пикап», причем сенбернар расположился всей своей внушительной массой на пассажирском сиденье с таким видом, словно он вернулся в родной дом.
Внезапно Элинор сказала:
— Ой! Банни Бургеры!
Она вбежала в дом, схватила сумку и протянула ему. Он опустил окно, высунулся и сказал:
— Спасибо. Я позвоню. Обещаю. Какой номер телефона?
Элинор дала ему домашний номер и еще телефон магазина. Взяв маркер с истрепанным наконечником, он вытянул руку и написал цифры на потолке.
