Марджори Иток - Рассвет на закате
Там не с кем поговорить. Элинор остановилась. Она вернулась наверх и прошла в свою комнату. Она взяла пурпурную корову и опять спустилась вниз. Она поставила корову на стол так, чтобы ее было видно, если стоять у плиты.
— Тилли, — сказала Элинор, — хорошо, что хоть ты у меня есть. Кто-то должен меня выслушать.
Разбив яйца, она взбила их и механически поджарила омлет на остатке молока. Затем она присела к столу и посмотрела на Тилли, прямо в ее керамические глаза с длинными ресницами.
— Я хочу, чтобы Бентон вернулся, — произнесла Элинор. — Итак, я — ветреная школьница. Ну и что? А еще мне идет шестой десяток, и пусть в мире происходит что угодно, но я хочу вновь встретиться с Бентоном Бонфордом. Я не могу объяснить, но это правда. И более того, при нашей встрече не все будет зависеть от меня. Вот так, Тилли. Можешь запомнить мои признания и промычать.
Элинор съела свой омлет, поставила посуду в моечную машину, сунула корову под мышку и опять направилась наверх, но тут она услышала телефонный звонок.
Она не решалась ответить. Ей не хотелось снова разговаривать с Тони. Затем ее посетила внезапная сумасшедшая мысль, что это звонит Бентон. И она рванулась к телефону по холодному полу, на котором плясали отблески витражей.
Элинор сняла трубку и, запыхавшись, сказала:
— Алло?
Оказалось, что звонит Бен. Ей следовало бы насторожиться, когда он произнес:
— Привет, милая! — Бен высказывал свои нежные чувства к ней, только когда находился в стрессовом состоянии.
Она ответила:
— Привет, Бенджамин! — И стала ждать, что он ей скажет.
— Плохие новости, — промолвил Бен.
— Что случилось?
— Мэтт умер. Сердечный приступ. Жена нашла его в прихожей.
Элинор понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить сказанное. И необъяснимый гнев захлестнул ее. Это должно прекратиться! Две смерти. А она ведь сделана не из железа.
— Элли! Элли, почему вы замолчали?
— Где Марта? — тихо спросила Элинор.
— Сейчас она дома. Но их дочь появится здесь только через пару часов.
— Я прямо сейчас иду туда. Спасибо, Бен.
Ей надо было пройти всего два квартала. Элинор натянула на себя свитер и слаксы, взяла сумку и вышла за дверь. Она шагала по ковру из сухих листьев, ветер трепал ее одежду и путал волосы. На подъездной дорожке у дома Мэтта стояли две машины. Элинор открыла дверь и чуть не столкнулась с Мартой.
Поверх ее растрепанной седой головы Элинор спросила стоящего рядом соседа с непроницаемым лицом:
— Как это случилось?
Он качнул головой.
— Мы думаем, что у него был клиент, потому что на столе Мэтта разложены бумаги. В любом случае похоже, что, когда клиент ушел, Мэтт закрыл дверь и пошел назад в спальню. Тут-то и случился удар.
Элинор взглянула в сторону холла на дверь маленького кабинета, где прибиралась жена соседа, раскладывая по ящикам и коробкам бумаги и вещи. Жена Мэтта вздохнула и сказала с отчаянием:
— Мне не следовало бы оставлять его одного. Но он сказал, чтобы я не беспокоилась, поскольку это простуда.
— Марта, вы не могли знать. Этого нельзя было предвидеть. — Элинор погладила ее по поникшей седой голове. — Давайте-ка идите и прилягте. Я разбужу вас, когда приедет ваша дочь.
Элинор вместе с женой соседа отвела убитую горем женщину в кровать и дала ей валиум с теплым молоком.
Осторожно прикрыв за собой дверь, соседка сказала:
— У него точно был клиент. Я видела фургон, который отъехал от дома, а Мэтт помахал ему вслед. Но тогда с ним все было в порядке.
Элинор кивнула. В глазах щипало, а все тело болело.
«Только не Мэтт. Это не могло случиться с Мэттом. И не так скоро после Джулии».
Глупая мысль. Джулия тут ни при чем. Ей следует взять себя в руки, а то ей будет еще хуже, чем Марте.
Они прошли в чистенькую зеленую с белым кухню, где пили кофе двое других соседей. И все бессознательно прислушивались в ожидании шума мотора на подъездной дорожке.
Машина подъехала около половины одиннадцатого. Дочь Мэтта торопливо вошла в дом в сопровождении мужа, двоих внуков Мэтта и священника. Элинор тактично ретировалась.
Но снова оказавшись в одиночестве во мраке ночи, где даже луна не светила, она пошла медленно, шаркая по безлюдным тротуарам, сунув руки глубоко в накладные карманы.
Она испугалась, что жизнь, которая долгие годы текла без перемен и потрясений, внезапно повернула на сто восемьдесят градусов, что не просто пугало ее, а вселяло ужас.
Элинор остановилась на дорожке перед домом Джулии, который со своими покрытыми мелом стенами и башенками теперь казался ей похожим на замок с привидениями.
А когда-то в благословенные времена он стал ее домом. Ее родным домом. А что теперь? И даже если все осталось по-прежнему, то надолго ли?
Элинор устало обошла дом, сняла мокасины, чтобы ее шаги не издавали звонкого стаккато на изношенных бетонных плитках, поднялась по ступенькам и вошла в теплую кухню. В подвале гудела отопительная система, раньше этот звук был для нее символом уюта, а теперь ей казалось, что какой-то чужак беспрестанно и тревожно стучит в барабан.
Что за чушь! Ей надо взять себя в руки.
Она не хочет больше кофе; она чувствовала себя слишком разбитой.
Пурпурная корова стояла там, где Элинор оставила ее, — у телефона, безобразная до великолепия, неуклюжая пародия.
Элинор взяла ее и пробормотала:
— Ты и я, детка. — И пошла в постель.
День, наставший после бессонной ночи, был не лучше, и все печальные эмоции этого дня распространились на последующую неделю.
Обязательства, связанные с похоронами Мэтта, оказались бесконечными. Тони выразил свои соболезнования и прислал массу цветов, но сам не приехал.
Бентон не позвонил.
Уже прошло пять дней, а от него не было ни слуху ни духу.
На десятый день, когда она уныло похоронила всякую надежду и еле-еле справлялась с каждодневными делами, пришло письмо-жалоба: «Где вас черти носят? Я звонил уже четыре раза, и нигде никто не отвечал, а с проклятыми автоответчиками я разговаривать не хочу! Охота назначена на следующий уик-энд, так что я скоро приеду, и тогда берегитесь. Можете быть уверены, что я вас крепко отшлепаю, если к моему появлению вас не окажется дома».
По необъяснимой причине вдруг засияло солнце и светило, не переставая, пока не настал Понедельник. В этот день, что-то про себя напевая, налив свежий кофе в свою высокую чашку и усевшись у стола в бледном мареве холодного ноябрьского утра, Элинор развернула газету, сделала глоток, оперлась на локти, чтобы лучше видеть, поскольку очки снова были потеряны, и всмотрелась в заголовки.
В горах разыгралась неожиданная метель. Самолет потерпел катастрофу. Среди пассажиров были представители сельскохозяйственной делегации из России и двое американцев. Характер катастрофы указывает на то, что все погибли.
Одним из американцев был Бентон Бонфорд.
Глава 17
Элинор смутно помнила, как соскользнула на пол, потому что сквозь ватный туман подумала: «О, мои таблетки от давления! Где я их оставила? У меня, наверное, удар!»
Это было ее последней мыслью. Она не почувствовала, как от порыва ветра распахнулась кухонная дверь, как ледяной воздух овеивал ее, принося с собой крохотные, похожие на соль, снежинки, и они таяли на потрескавшемся кафеле, как спустя несколько часов пришел Бен и в ужасе сказал:
— О, Господи, и вы тоже!
Элинор очнулась, с большим удивлением обнаружив, что лежит внутри кислородной палатки. Почти бессознательно она попыталась ощупать то, что находилось вокруг нее, решила, что на самом деле это ее не волнует, и погрузилась назад — в прекрасное, бесчувственное забытье.
В течение всей долгой недели она смутно осознавала присутствие Бена и Мэри Энн, которые на цыпочках ходили взад-вперед по палате с озабоченными лицами, да еще она припоминала, как над ней склонился Тони Мондейн поверх букета розовых роз. А еще были сны. Ей снился Бобби, который улыбался ей, говоря, как часто бывало при его жизни: «Держись, мама». Ей снилась Джулия, которая ворчала, насупив брови: «Сама я так не делала, но тебе велю. Держи при себе свои проклятые таблетки, детка». А еще ей снился Бентон Бонфорд, говоривший своим звучным голосом: «Темны деревья прекрасного сада, но выполнить мне обещания надо…»
Так хорошо было слушать их всех, завернуться в одеяла, закрыть глаза и забыть об окружающем мире.
К счастью, современная медицина творит чудеса: инфекция сдалась, воспалительный процесс в легких остановился, и сильная боль в груди исчезла. Силы постепенно возвращались к ней. А вместе с ними вернулось утомительное чувство ответственности за то, что находится вокруг нее.
Элинор противилась этому чувству. Она совершенно не желала его испытывать и, пока было возможно, цеплялась за своих призраков, как ребенок, пряталась от опасности под спасительное шерстяное одеяло.
