Милена Иванова - Женщина на грани...
Когда он явился, я уже докуривала вторую сигарету. Это был один из тех мужиков, что сотнями ходят по улицам, никогда не обращая на себя внимания. Взгляду не за что было зацепиться. Среднего роста, глаза ничего особенного, губы ничего особенного, волосы самые обыкновенные. Он выглядел абсолютно настолько, насколько что-то из себя представлял. И выдавал себя абсолютно за того, кем и был. Короче, ничего примечательного. Он сразу протянул мне бумажник и проронил:
— Привет! А вот и он. Выглядишь клево, лучше, чем в прошлый раз.
— Спасибо, — ответила я скромно, не уточняя, благодарность это за бумажник или за комплимент. — Что будешь?
— Виски-кола.
Заказав, что требуется, я судорожно принялась шарить по всем углам своего мозга, о чем бы с ним поболтать. Начнем просто, чтобы начать.
— Так ты сегодня не работаешь?
— He-а. Шатаюсь по городу. Навестил пару подружек. Завтра опять за поднос. А как твоя голова?
— Все в порядке. Я хорошо выспалась и теперь как новенькая.
— С кем это ты выспалась? С тем самым вчерашним тихим уродиком?
Это замечание было уже откровенно неприличным, но я ответила без лишних эмоций:
— Нет. Как бы не так. Это просто мой знакомый. Правильнее будет сказать, сын лучшей подруги моей матери.
Закончив, я почувствовала себя задетой. Причем из-за своих же собственных слов. Какого хрена я объясняю такие вещи совершенно незнакомому мужику, ни имени которого не знаю, ни кто он такой.
— Ты где работаешь сама-то? Судя по одежке, ты срываешь неплохой куш.
— Твоими бы устами да мед пить. Я просто секретарша. Обычная секретарша, — произнесла я скромненько, не вдаваясь в подробности, потому что на самом деле терпеть не могла, когда вот так вот, с порога, без всяких церемоний, на второй минуте разговора начинали лезть в мою личную жизнь, как говорится, не переобувшись.
Взяв себя в руки, я сменила тему. Через час мне было известно, что мой новый знакомый увлекается мотоциклами и все свободное время ремонтирует своего железного коня, что живет он в одной квартире со своей старшей сестрой, которая замужем, что работает барменом, просто чтобы как-то сводить концы с концами, а на самом деле хотел бы быть гитаристом в панк-группе… Итог был таков: у нас много общего. Мы могли бы часами говорить о погоде и природе.
Я заплатила по счету, и на выходе он вдруг самым невинным тоном предложил:
— Слушай, поедем со мной на вечеринку. У меня тут одни знакомые кое-чего отмечают. Это недалеко, пара шагов отсюда, в Новисьядо.
— Нет, спасибо. Правда, спасибо, это очень мило с твоей стороны, но мне завтра вставать ни свет ни заря. Надо как следует отдохнуть перед работой. Я домой.
— Да ладно тебе, детка. Не будь занудой. Сейчас только половина девятого. Вечер только начался. До ночи еще целая вечность. Пойдем посмотрим, что там творится, и, если тебе не понравится, уйдешь на все четыре стороны. Никто тебя держать не будет. Мне тоже неохота не спать всю ночь. Заглянем, выпьем по стаканчику, посидим часок — и по домам. Просто там будет группа, которую я давно хотел послушать. Все чисто. Заметано? Пжалста!
Мне совсем не улыбалось куда-то идти и общаться с какими-то незнакомыми людьми, но часом меньше, часом больше, в этом он был прав, никакого значения уже не имело, и я сдалась:
— Ладно, пошли.
Такси остановилось возле старинного дома на одной из узких улочек Новисьядо. Он достал ключи и открыл входную дверь. На мой вопросительный взгляд он быстро пояснил:
— Это мои близкие, очень близкие друзья, мы доверяем друг другу, поэтому у меня есть ключи.
Мы поднялись по деревянной лестнице на третий этаж. С улицы было совсем не слышно типичного развеселого гула вечеринки. Он открыл дверь, и мы вошли. В квартире не было никого. Гостиная была похожа на свинарник: стол застелен засаленными газетами и усыпан хлебными крошками, плитка, которой был выложен пол, местами разбита в осколки. В углу, вплотную к стене, стояла кровать с коричневым одеялом. Подушка была заляпана кетчупом. Вонь стояла невыносимая: запах плесени и нечистот. Машинально я подошла к окну, чтобы распахнуть его. Желтоватая лампочка едва освещала весь этот беспорядок. Ни дать ни взять, бандитский притон. Чутье подсказывало, что все это добром не кончится. Я повернулась к Армандо и сказала:
— Послушай, мне кажется, это не самая удачная твоя идея. Короче, мне все это не нравится, я ухожу.
— И думать забудь. Мы уже пришли, детка. Расслабься. Не обращай внимания на беспорядок. Сама же знаешь, что такое богемная жизнь.
В его поведении появилось что-то, пришедшееся мне совсем не по вкусу. Как будто скрывая свои настоящие намерения, он сосредоточенно впился глазами в стену, избегая встречаться со мной взглядом. Я оттолкнулась от подоконника, на который опиралась, и решительно шагнула в сторону двери, которая вела в прихожую:
— Не знаю и знать не хочу. Ты оставайся, а я пошла.
В два прыжка он очутился передо мной и загородил дверной проем, перекрыв путь к отступлению.
— Увы и ах! Не торопись, куколка! Знаешь, как весело мы проведем с тобой время. Развлечемся на славу.
С этими словами он запер дверь на ключ и сунул его к себе в карман. Все это произошло так быстро, что я не успела опомниться и среагировать надлежащим образом.
— Слушай, парень, ты сам-то хоть понимаешь, что сейчас делаешь. Лучше выпусти-ка меня отсюда по-хорошему. Открывай дверь! И брось эти глупые речи, мне скучно тебя слушать!
Он даже не стал терять время на то, чтобы со мной спорить, а сгреб меня в охапку и потащил обратно. Когда он скинул с моего плеча дамскую сумочку, я заорала:
— Ты что делаешь, придурок?! Ты что себе позволяешь?!
Я попыталась освободиться, но он стиснул меня своими стальными руками, и я почувствовала, как его мускулы напряглись и затвердели. Вот те на!
— Спокойно, детка. Все в порядке. Все будет хорошо. Я же сказал, мы отлично проведем время, все будет чики-пуки, я да ты, да мы с тобой.
Все происходило, как в дурном сне. Я ни на одну секунду не могла заставить себя поверить, что все это правда и происходит сейчас со мной. В душе я умирала от страха, настоящего, животного страха, и в то же время судорожно пыталась придумать, что и как ему сказать, чтобы хоть как-то его урезонить, отвлечь, сбить с толку, чтобы ослабить его хватку.
— Ну ладно-ладно, пошутили, и хватит. Шутки в сторону. Давай обойдемся без глупостей. Выпили, посидели, поболтали. Что еще надо? Какая тебя собака укусила? Дай мне, пожалуйста, пройти, пообщаемся с тобой в другой раз, если хочешь, только по-нормальному и в спокойной обстановке.
Господи, только бы этот придурок ненормальный отпустил меня сейчас, и мы с ним больше никогда в жизни не увидимся. Ни за какие коврижки. Но он, к несчастью, оказался не таким идиотом, чтобы купиться на все эти сказочки. Он не обратил на мои слова никакого внимания. Этот подонок рванул меня за волосы, прямо за хвост, и, не разжимая своих грязных когтей, стал целовать меня. Это было тошнотворно до судорог. Его двухдневная щетина скребла мне щеки, когда я пыталась увернуться. Его рот был хуже помойки, слюна воняла луком и виски. Чем настойчивее я старалась отстраниться от его слюнявых губ, тем крепче он держал меня за волосы.
— Да тише ты, не дергайся, шалава! Только не надо говорить, что тебе не нравится. Да я знаю, ты от этого тащишься! Тебя ничего так не возбуждает…
Почувствовав, что силы меня покидают, я начала почти умолять его, чуть не плача:
— Оставь меня! Мне больно, слышишь, больно! Ты же не хочешь меня изнасиловать! Я ничего не хочу, клянусь тебе. Я просто хочу домой!
Он заткнул мой рот своим и сильно укусил за губу, до крови. Ее соленый вкус внезапно привел меня в ярость. Прежде всего я злилась на себя саму, потому что оказалась настолько безмозглой, чтобы притащиться сюда вслед за этим похотливым подонком, за этой сволочью развратной, за этим извращенцем!
И тут вдруг мне стало страшно не на шутку. Я испытала такой страх, от которого накладывают полные штаны. То, что меня сейчас будут насиловать, уже стало для меня как бы свершившимся фактом. Единственное, о чем я теперь горячо и неподдельно молила бога, чтобы этот извращенец не сделал мне ничего больше, чтобы он меня не пытал и не мучил. Перед моим мысленным взором появилось мое собственное тело, лежащее на этой постели, труп, по которому ползали гусеницы и черви. От этого видения мне стало еще хуже.
Он расстегнул мою блузку одним рывком, и отлетевшие пуговицы покатились по полу. Я не сопротивлялась, я была скована страхом, мне казалось, что, если я начну дергаться, он сделает со мной что-нибудь похуже. Вдруг неожиданно мой мозг сам собой пришел в порядок и начал быстро просчитывать возможность за возможностью. Убежать прямо сейчас, вырваться… Ноль возможностей. Дверь заперта, ключ в кармане его джинсов. Есть ли у него соседи и дома ли они сейчас? Да, но соседи в таких случаях всегда ведут себя одинаково, к сожалению. Они ничего не предпримут. Надежды, что, если я закричу, кто-то придет на помощь, не было даже смутной. А между тем один бог знал, чем все это кончится и что со мной на самом деле теперь произойдет. А он — подонок, это ясно, сильный, как псих, это понятно. В любом случае у меня не хватило бы смелости с ним бороться. Моя жизнь была мне слишком дорога. Он находился в состоянии аффекта, и, если бы двинул меня как следует, чтобы я заткнулась, одного удара могло оказаться достаточно. Мне было невыносимо стыдно за свой страх, но желание выжить почему-то брало верх, и надежда выкрутиться из этой переделки не покидала меня. Я подвела итог и начала молиться про себя. Пока суть да дело, он сорвал с меня лифчик и повалил на кровать. Я позволила ему раздеть себя, и в мертвой тишине, где слышно было только его сопение, он продолжил свою грязную работу. Он был так поглощен ею, что, казалось, вообще не обращал внимания на мое присутствие или отсутствие, в смысле соучастие или сопротивление… Может, его правда только это и интересовало? Может, мне повезло, он покончит со всем этим и просто отрубится? С себя он только приспустил джинсы и трусы. Слава богу, его голое тело не будет елозить по мне. Я лежала, как сломанная кукла, не шелохнувшись. Не сдвинувшись ни на миллиметр. Как мумия, мертвая и свеженькая, как и сотни тысяч лет назад. Он задрал мои ноги и всунул в меня свое орудие пытки. Слава богу, ничего больше, без лишних действий. Тем легче будет терпеть. Если честно, боль была просто невыносимой, он раздирал мне кишки, как отбойным молотком, но я благодарила бога за то, что она была, за то, что мне было больно. Я словно очнулась от какого-то дурмана самолюбования и самоуверенности и сейчас ненавидела себя. Я принимала эту боль как кару, как расплату за свою бездумную неосторожность. Получай, шлюха, ты это заслужила! Слишком умной себя вообразила! Я была несчастна, по-настоящему унижена. Мое человеческое достоинство… ему была нанесена кровавая рана. Господи, только бы он меня не изуродовал! И не заразил чем-нибудь, Господи, спаси! Я быстро высчитала дату и, к величайшему облегчению, обнаружила, что месячные у меня должны начаться через пару дней. Господи, спаси меня, неужели пронесло, неужели есть шанс? В глубине души я была почти уверена, что не забеременею.
