Мулк Ананд - Гаури
Перед лицом такой преданности Панчи не оставалось ничего другого, как сдаться. И Панчи позволил ей исцелить себя, он снова целовал и ласкал ее в приливе нежности, словно копившейся в нем долгие дни его хандры. На этот раз он был укрощен любовью и решил впредь гнать от себя всякую мысль о том, что над этой чистой душой может тяготеть рок. Он понял, что должен терпеливо ждать, пока небо не одарит их счастьем, подобно тому, как она дарит его блаженством любви.
Панчи был всецело погружен в это чудесное состояние, пока однажды утром Гаури, робея, не сообщила ему о естественных последствиях их любви.
— Теперь-то уж непременно должны пойти дожди, — сказала она. — Я жду ребенка, и у нас появится еще один рот, который надо будет накормить.
Это признание сильно подействовало на него. На какое-то мгновение он вспыхнул от тщеславия: он будет отцом! — и тут же помрачнел. Его охватил страх перед отцовством, перед будущим ребенком.
Он сделал попытку взять себя в руки и задал Гаури глупый вопрос:
— Как это случилось?.. Когда?..
— Говорят, у каждого ребенка своя судьба, — ответила она. — Может, нам повезет и наша судьба изменится к лучшему…
Но простая и наивная вера, которую она носила в своем сердце, не могла передаться очерствелой душе Панчи. Он днями ходил сам не свой, в нем бушевал целый водоворот сомнений, сводивших его с ума. И однажды, поддавшись очередному приступу малодушия, он оттолкнул от себя Гаури и крикнул:
— Уходи к своей матери, чертовка! Я откажусь верить моей тетушке Кесаро только в том случае, если пойдут дожди. Если дождя не будет, я умру. И тогда заботься сама о своем отродье!
Гаури, потрясенная и оскорбленная, взглянула на него, но ничего не сказала, надеясь, что его вспышка пройдет, как уже бывало не раз. Но он подступил к ней с поднятыми кулаками, крича:
— Чей это ребенок: мой или кого-нибудь еще?
— Чей же он еще может быть? — как раненая лань, вскрикнула Гаури и принялась умолять его: — Не будь жестоким, Панчи, верь мне! Прошу тебя, как на молитве…
Он дрогнул при виде ее горя и беспомощности, но, закрыв лицо рукой, продолжал кричать:
— Уходи, уходи с глаз моих! Иди к своей матери, потаскушка! Она, наверное, зарабатывает достаточно, чтобы прокормить тебя и твое отродье… Твой дядя Амру не даст помереть вам с голоду…
Она упала к его ногам, молитвенно сложив руки над головой.
— Не прогоняй меня, Панчи, не прогоняй!
Он яростно оттолкнул ее от себя. Она упала. Не в силах слышать ее плач, он быстро вышел из дому.
После его ухода Гаури подняла голову и вытерла слезы. Полная решимости оградить своего ребенка от насилия с его стороны, она встала и начала собирать вещи…
3
— Ай! — вскрикнула Лакшми, доившая корову в углу двора, и едва не уронила маленький медный кувшин: рядом с нею стояла ее дочь Гаури.
После минутного замешательства старая женщина быстро отставила кувшин в сторону, поднялась и обняла дочь.
Сердце Гаури трепетало, когда она переступала порог дома матери, ибо она не знала, как ее примут. Теперь она облегченно вздохнула: по крайней мере мать сделала вид, что обрадовалась ей. Гаури видела отблески огня в кухне, расположенной на веранде дома, и чувствовала, что возвратилась в свой настоящий дом, где она родилась и где все ей близко и знакомо. Быть может, здесь, у источника своей жизни, она обретет спокойствие и мир.
Корова — ее звали Чандари — громко замычала и закивала головой, приветствуя свою так долго пропадавшую хозяйку, которая ухаживала за ней до того, как покинула этот дом. Она чуть не опрокинула кувшин, пытаясь подойти к Гаури.
— Мама, корова прольет молоко!.. — вскрикнула Гаури, высвобождаясь из слезливых объятий матери.
Лакшми поспешно кинулась к кувшину и успела вовремя выхватить его из-под ног беспокойной Чандари.
Гаури подошла к корове, нежно погладила ее по морде и потрепала холку. Наконец животное успокоилось, всем своим видом выражая ей любовь и признательность.
— Эй, Амру! Иди-ка сюда, посмотри, кто к нам пожаловал! Наша Гаури… — Лакшми хотела встретить любую плохую новость вместе со своим двоюродным братом. В голосе ее слышалась тревога — со свойственной ей проницательностью она уже догадалась о причине возвращения Гаури.
Гаури, почувствовав волнение матери, быстро придумала объяснение своего неожиданного прихода и сказала с напускной веселостью:
— Последнее время мне было как-то одиноко, и вот я решила вас проведать…
Она никогда не прибегала ко лжи, и теперь лицо ее так и вспыхнуло. Лакшми заметила ее смущение и сказала:
— Знаешь, Гаури, дела у нас идут плохо… Давно не было дождей, и корма для коровы нельзя достать ни за какие деньги. У дяди Амру погиб весь урожай пшеницы… Кстати, где же это он?.. Эй, Амру, к нам пришла дочь, а ты и не показываешься!..
— В Малом Пиплане дела идут не лучше, — сказала Гаури, положив на веранду узел с вещами и прислоняясь к деревянному столбу, поддерживавшему крышу. — По правде говоря, оттого-то я и…
Но не успела она договорить, как вошел Амру с притворно приветливой улыбкой на усатом лице.
Гаури закрыла лицо концом сари, сложила руки и поклонилась дядюшке, коснувшись головой его ног.
Амру поднял ее, благословляя, к, садясь на низкий плетеный стул, сказал:
— Ты могла бы предупредить нас заранее! И твой муж мог бы проводить тебя!
Гаури не отвечала. Воцарилось молчание, и только слышно было, как Лакшми сбивает на кухне масло.
— Надеюсь, ничего серьезного у вас не случилось? — спросил Амру, пристально глядя на племянницу.
Девушка опять ничего не ответила, с явным усилием стараясь сохранить невозмутимый вид. Ее лоб покрылся испариной от страха, что вот-вот откроется правда и произойдет скандал.
— Возьми веер, детка, — многозначительно сказала Лакшми, собирая в чашку кусочки масла, плавающие поверх сыворотки, и перевела разговор на другую тему: — Я думаю, засуха когда-нибудь да кончится!..
— Да, да! — обрадовалась поддержке матери Гаури. — В Малом Пиплане тоже все время стоит ужасная жара. Посевы гибнут… А их земля заложена подрядчику лалле Бирбалу, и нужно платить большие проценты… И вот теперь…
— Что теперь? — спросил Амру, чувствуя, что каждый момент с губ Гаури может сорваться неприятное признание.
— И вот теперь их тетка… — начала Гаури, но не осмелилась продолжать.
— Детка, давно известно, что свекровь и невестка всегда враждуют между собой, — сказала Лакшми. — Тебе бы следовало быть покорной и не упрямиться!.. А ты всегда была строптивой!
— Дядя моего мужа не очень хорошо с ним обошелся, — сказала Гаури, делая еще одну попытку рассказать о своих неприятностях.
— Для вас все дяди нехороши, — прервал ее Амру. — У вас, молодых, нет никакого уважения к старшим… Я слышал, что Панчи отделился от Молы Рама. И еще я знаю, что он приходил сюда и продал серьги, которые подарил тебе, а деньги пропил!..
— Нет, он купил на них зерна и заплатил проценты Бирбалу, — сказала Гаури, желая, несмотря ни на что, защитить своего мужа.
— И ты еще выгораживаешь этого пьяницу! — закричал Амру. — Как будто я не знаю его!
— На вот, выпей и успокойся, — сказала Лакшми, ставя стакан брата перед Амру. — Зачем ты его ругаешь? В конце концов, он наш зять!.. Было бы хорошо, если б он пришел вместе с тобой. Мы бы могли занять у него немного денег. В конце концов, те серьги, которые он продал…
— Заложил, мама, а не продал!
— Ну, заложил!.. Все равно, он мог бы кое-что уделить нам из этой суммы. Ведь серьги принадлежали тебе. Это была единственная ценная вещь во всем твоем приданом, и мы имеем на нее право…
Последовала пауза, затем Амру заявил со свойственной ему грубостью:
— Панчи просто выгнал ее. Должно быть, эта злосчастная девчонка принесла ему не меньше неприятностей, чем нам…
— Не говори так! — умоляюще произнесла Лакшми.
— Он действительно послал меня к вам потому, что времена сейчас тяжелые и у нас почти нечего есть, — пыталась оправдаться Гаури. — Только не потому, что я приношу ему несчастье!.. И еще…
— Что еще?.. — зло и нетерпеливо спросил Амру.
Гаури молчала.
— Что с тобой случилось, детка? Если ты боишься и своего дяди, расскажи мне одной. — И Лакшми подвинулась поближе к дочери, приготовившись слушать, что она скажет.
— Мама, — начала Гаури едва слышно. — Я жду ребенка… Потому он и отослал меня домой…
— Только этого нам не хватало! Еще один лишний рот! — сказал Амру.
— Ничего, доченька, ничего, — утешала ее Лакшми. Хотя она и была расстроена этой новостью, лицо ее просветлело от мысли, что она скоро станет бабушкой.
Этих признаний Гаури было достаточно, чтобы проницательная Лакшми ясно представила себе, что произошло между ее дочерью и зятем. Разговаривая с нею наедине после полудня, она упоминала о таких вещах, которые, казалось, должны были остаться интимнейшим достоянием Гаури и Панчи. Она не осуждала и не укоряла дочь, а жалела и утешала ее.
