Мулк Ананд - Гаури
Обзор книги Мулк Ананд - Гаури
Мулк Радж Ананд
Гаури
Я предпослал моему роману строки из поэмы прославленного русского поэта девятнадцатого века Николая Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Я сделал это потому, что еще много лет назад прочел в переводе ту часть поэмы Некрасова, которая называется «Крестьянка», и роман мой во многом был навеян некрасовскими стихами.
Если в моей книге, как и в поэме Некрасова, много печального, это не оттого, что я утратил надежду. Нет, просто вокруг меня еще много отчаяния.
Мулк Радж Ананд1
Пони, на котором восседал Панчи, неожиданно брыкнул задними ногами и так тряхнул жениха и его двоюродного братишку Никку, который был у него шафером, что чуть не сбросил их наземь. Панчи, украшенный по случаю свадебной церемонии гирляндой цветов, закрывавшей его великолепный розовый тюрбан и смуглое лицо, не мог разглядеть, что так напугало пони. Он почти совсем отпустил поводья, положившись на слугу лаллы[1] Бирбала, давшего ему напрокат пони, и теперь здорово испугался. Сердце его застучало, на лбу выступил холодный пот.
— Держись! — крикнул он Никке.
Но Никка никак не мог ухватиться своими маленькими руками за широкий пояс Панчи. Он съехал набок и пронзительно закричал.
Темнолицего южанина-конюха, словно в издевку, звали Сурадж, что, как известно, означает Солнце. Он журил пони ласково и одновременно насмешливо:
— Ну пошел же, Моти, пошел! Теперь мы уже недалеко. Кто знает, может быть, ты на своем пути еще встретишь кобылу, которая обрадуется тебе!
Однако Моти, всегда такой покладистый, теперь упрямо уперся передними ногами в мягкую землю проселочной дороги и отказывался идти вперед. Сурадж тщетно пытался сдвинуть его с места. Посмотрев вверх, он сначала решил, что Моти испугался высоких гор, маячивших впереди. Но потом он оглянулся назад и увидел бродячих музыкантов с барабанами и флейтами, которые только что заиграли свадебный марш.
— Перестаньте играть! — закричал Сурадж. — Лошадь не любит такой музыки. Не забывайте, что она принадлежит сахибу[2] Бирбалу.
По лицам участников свадебного кортежа, которые в повозках и пешком тянулись за женихом, пробежала тень беспокойства: нежелание пони идти вперед, когда до деревни невесты оставались считанные шаги, было плохим предзнаменованием. Некоторые из них уже шептались об этом и затаив дыхание следили за тем, как Анчи, балансируя всей тяжестью своего атлетического тела, пытается удержать равновесие на спине пони, который, казалось, решил превратиться в осла.
Хотя и не без труда, Панчи все же добился своего. Он уперся пятками в грудь Моти и натянул повод с одной стороны, отчего пони завертелся на месте. Впрочем, если даже это и не входило в намерения Панчи, он делал вид, будто именно таким путем хочет заставить пони подчиниться своей воле. Происшествие это очень взволновало Молу Рама, который беспокоился, вероятно, не столько о племяннике-женихе, сколько о своем сыне Никке.
— Эй! — закричал он громовым голосом. — Осторожнее!
Услышав этот окрик, пони снова начал брыкаться, но Сурадж утихомирил его, стукнув кулаком по морде.
Панчи обрушил на Сураджа и его пони поток отборных ругательств, и это настолько уязвило маленького темнокожего южанина, что он напряг все силы своего хилого тела, чтобы привести Моти к повиновению. Ему это удалось, хотя пони и продолжал время от времени брыкаться при виде колючих кустов, росших у дороги.
После этого свадебный кортеж без особых приключений двинулся дальше. Панчи мог считать, что ему повезло; не очень-то было бы красиво, если бы родственники и друзья невесты, ожидавшие жениха и его свиту у живописных руин при въезде в деревню, увидели, что он не может справиться со своим пони. Панчи успокоился и теперь сидел на Моти, гордо подняв голову, как и подобало в его положении.
Переговоры о свадьбе тянулись долгие месяцы. Трудность заключалась в том, что невеста была родом из древней деревни Большой Пиплан у подножия Гималаев, а выдавали ее замуж за человека из небольшой деревушки того же названия — Малый Пиплан, затерявшейся далеко в долине, около города Хошиарпура. К тому же Панчи, хоть и назывался независимым крестьянином и даже владел полутора акрами земли, был, в сущности, всего лишь безвестным сиротой, «якшался с низкородными» и, кроме этой земли, ничего не имел за душой. А его будущая теща Лакшми, тезка могущественной богини изобилия и богатства, рассчитывала заполучить для своей дочери совсем другого жениха, богатого и знатного. Этого же добивался и ее двоюродный брат Амру, который играл на свадьбе роль тестя — вместо покойного мужа Лакшми — и был отъявленным скупердяем, чего он, впрочем, и не скрывал.
Когда свадебный кортеж подъехал к воротам деревни, одетые в грязные желтые и голубые униформы оркестранты Большого Пиплана, которыми дирижировал Акбар Шах, грянули «Типперери», начисто заглушив писк флейт крохотного оркестра, сопровождавшего жениха. Моти снова натянул уздечку, и Панчи принялся уговаривать его:
— Тише, тише, а то еще кто-нибудь подумает, что ты сам жених и боишься приблизиться к своей невесте!
К счастью, Сурадж крепко держал пони под уздцы. Опасаясь новых попреков со стороны жениха, он принялся шутливо извиняться за Моти, пытаясь перекричать шум оркестра:
— Ах, Панчи-лал[3], этот пони — удивительное животное. Он позволяет ездить на себе только господину подрядчику, и больше никому. Должно быть, его гордость уязвлена тем, что его запродали в такое путешествие…
— Ладно, ладно, — прервал его Панчи, задетый оскорбительным намеком. — Все мучения для него скоро кончатся. По правде говоря, мне самому не по душе все эти фальшивые свадебные церемонии. Надеюсь, ты не скажешь, что я небрежно обращался с Моти?
— Что вы, что вы. Ведь его лоб украшен такими же цветами, что и ваш. Он должен быть просто счастлив… Не бойтесь, я крепко держу его.
Панчи знал, что Сурадж рассчитывает на хороший бакшиш — только этим и объяснялась его грубая лесть. Он был мелкий крестьянин и, сидя верхом на пони, взятом напрокат у богатого ростовщика и подрядчика лаллы Бирбала, не питал на свой счет никаких иллюзий. Конечно, он мог бы сказать этому южанину несколько правдивых слов о его господине… Но тут оркестр Акбара Шаха заиграл новую мелодию, звуки которой заглушили все голоса и довели пони до такого состояния, что он снова стал отчаянно брыкаться, ржать и фыркать, пока Панчи и Сурадж совместными усилиями не утихомирили его. Под конец пони так взметнулся на дыбы, что жених поневоле принял великолепную позу истинного завоевателя, и встречающие увидели в этом своего рода салют древней деревне — Большому Пиплану. Но вскоре все — и непокорность пони, и мелкие булавочные уколы Сураджа, и грубые намеки недоброжелателей из Большого Пиплана и Малого Пиплана, — все было забыто в веселом потоке громких и неритмичных звуков, издаваемых оркестром Акбара Шаха.
Панчи пытался представить себе Гаури, свою невесту. Светлая она или темная? Красивая или некрасивая? Скорее всего — самая обыкновенная девушка. В мечтах он уже видел, как будет обнимать ее, точно так, как обнимали девушек герои фильмов, которые он смотрел в Хошиарпуре… Правда, он отлично знал о той затяжной войне, которую вели перед помолвкой его дядя и тетя с одной стороны, и мать невесты Лакшми и ее дядя Амру — с другой. Переговоры о свадьбе прерывались три раза и возобновлялись снова. И вот теперь, наконец, он, Панчи, едет в Большой Пиплан на свою свадьбу. Но даже и теперь он все еще боялся, что может произойти осечка. Тесть и теща наверняка скажут, что жениха сопровождает слишком много народу! По правде говоря, так оно и есть — даже те его односельчане, которых не пригласили на свадьбу, сшили себе новое платье и присоединились к свадебному кортежу! Сейчас все сидели без дела, ожидая, когда настанет срок убирать яровую пшеницу; потом польют дожди, и можно будет приступать к посеву чечевицы и маиса… Поэтому настроение у всех было праздничное. Только бы они не набедокурили здесь, не обиделись на замечания хозяев… Значит, у него теперь будет женщина: женщина, которую он будет обнимать ночью, на которую будет покрикивать днем, которая будет смотреть за его домом и помогать ему в поле… Он купил для нее дорогое ароматное мыло и держал его под замком, чтобы подарить невесте, когда она придет в его дом. И так как он не очень-то надеялся на щедрость своего дяди, готовившего приданое, то тайно привез с собой пару золотых серег, которые оставила ему в наследство мать для его будущей невесты.
Будучи по натуре оптимистом, Панчи верил, что какой бы ни была невеста внешне, она будет послушной женой. Ведь его будущие тесть и теща неизменно повторяли во время переговоров о свадьбе: «Наша Гаури — сущая телочка, нежная, ласковая, кроткая…»
