Йоханнес Линнанкоски - Песнь об огненно-красном цветке
И вот теперь молва утверждала: в воскресенье состоится состязание! Обе артели сплавщиков славятся на этот счет великими мастерами. Начальники поспорили между собой — чей гонщик лучше, но решить этот спор иначе, как состязанием, нельзя. Тот начальник, который проиграет, угостит кофе и всем прочим обе артели.
Вокруг порога Кохисева было шумно и многолюдно. Люди пришли сюда даже из соседних деревень, — до того невероятным казался спуск по этому порогу.
На мосту суета и споры:
— Кой черт их дернул биться об заклад?
— Говорят, спьяну это было.
— Да уж, наверно, не на трезвую голову — разве трезвый до такого додумается?
— А кто спускаться-то будет?
— Один совсем без царя в голове, его только стоит чуть подзадорить — он и в огонь полезет.
— То-то. Дураком надо быть.
_ Рано еще дураком-то звать. Он своими спусками прославился.
_ Кохисева — не чета другим порогам! А второй кто?
— Неужто вы его не знаете? Это же Олави-десятник — вон он там стоит.
— Это тот, что на барина похож?
— Он самый!
— Что за человек? И одет-то по-господски.
— Поди знай, о нем никто ничего толком не ведает. Говорят, и школу он кончил, и по-иностранному разговаривает, но все называют его просто Олави.
— Вот так тип!
— Среди нашей братии всяких навидаешься. Одно я вам скажу: если кому-нибудь из них суждено спуститься, то только Олави.
— Хватит пророчествовать-то, больно ты грязный для пророка, — вставил кто-то из партии противника.
— Чего это старик Мойсио так спешит к начальникам?
Начальники стоят посреди моста. Один из них, Фальк, прислонился к перилам и курит длинную красную трубку, курит и ухмыляется. Второй зовется Вянтти. Этот — что смолистый пень, ноги расставит, руки в карманах, и пыхтит цигаркой. Ну и горд же этот пень! Он горд своим карельским акцентом, своими карельскими сапогами — с загнутыми носами и голенищами до бедер. Поглядишь снизу — не мужчина, а одни сапоги.
— Я слыхал, что вся эта каша заварилась из-за вашего спора, — решительно говорит Мойсио. — Мой вам совет — уладить дело, пока не поздно. На моей памяти этот порог уже пятерых лишил жизни, и для нашей деревни этого достаточно.
— Да бросьте вы, Мойсио! — отвечает Вянтти, вынимает изо рта цигарку и сплевывает. — Мы покойников плодить не будем, просто позабавим народ.
— Как хотите, — твердо продолжает Мойсио, — но я вам скажу при всей деревне: если случится несчастье, я как староста подам на вас в суд за то, что вы бились об заклад на человеческую жизнь.
— Мойсио правильно говорит, — кричат отовсюду. Начальники поворачиваются друг к другу и тихонько совещаются.
— Так и быть! — говорит через минуту Вянтти и протягивает руку Фальку.
— Мы при всех отказываемся от нашего спора, — добавляет Фальк, — чтобы никто не смог нас обвинить. А согласятся ли сплавщики отменить состязание — это их дело.
Все оборачиваются к двум гонщикам. Каждый из них окружен толпой.
— Я покойников не боюсь и сам тонуть не собираюсь. Просто спущусь по порогу — и все, — надменно кричит один из гонщиков, одетый в ярко-красную куртку.
— Откажитесь вы, — говорит Мойсио, обращаясь к Олави, — он один не понесется. Вы ведь знаете, что по этому порогу никто еще не отважился спуститься.
Олави задумчиво глядит на порог. Окружающие напряженно ждут.
— Это верно, — говорит он наконец. — Но сегодня мы отважимся сделать то, на что не каждый решится, и я не могу от этого отказаться. — Его голос звучит ясно и громко, слова отчетливо слышны тем, кто стоит на мосту.
Мойсио молча скрывается в толпе.
— Кто спустится первым? — спрашивает Фальк.
— Я думаю, я, — говорит сплавщик в красной куртке.
— Я не возражаю, — отвечает Олави.
— Поставьте на всякий случай вон там ребят для охраны! — советует начальникам Мойсио.
— Только не для меня, — дерзко кричит гонщик в красном. — Разве что моего напарника выуживать…
— Ну пусть будет для меня, — коротко говорит Олави. — Это, во всяком случае, не помешает.
Сплавщики идут с баграми к воде. Зрители напряженно глядят на порог.
До чего же красив порог Кохисева, когда он одет в пышную пену весеннего половодья. Через его крутую шею перекинул мощные своды мост. Под самым мостом поток как бы делает разбег, а чуть пониже с шумом и брызгами совершает бешеный скачок. Прямое вначале, русло потом дугой сворачивает вправо, и вода с силой разбивается об огромную скалу, торчащую среди потока. В расщелине на вершине скалы раскачивается пышная черемуха. Скала делит поток на два рукава: левый устремляется к мельнице, правый — в крутое ущелье, через которое и идет сплав. Бег воды в этом узком ложе бешеный, но он длится такое же краткое мгновение, как и всякая радость на земле: с высоких каменных ступеней вода устремляется в похожий на котел водоворот Евы. Здесь она успокаивается, утихает и бежит дальше, к нижнему, более спокойному порогу.
Вот он каков, этот порог Кохисева! Одиноко стояла бы в воде скала-великанша, если бы сплавщики не давали левому рукаву заполниться бревнами. Нередко здесь создавались пробки, подобные мосту, прежде чем бревна втягивались в проток между скал.
Чтобы разобрать такую пробку, смельчакам приходилось спуститься через верхний порог и вспрыгнуть на сгрудившиеся у скалы бревна, но это было нелегким делом. Ни один человек не спустился еще живым в водоворот Евы.
Дозорные занимают свои места, соперники направляются к берегу.
Олави мимоходом бросает взгляд на группу девушек, стоящих на мосту. Одна из них бледна как полотно. Она стоит, опустив глаза.
— Не спустить ли сначала парочку бревен, чтобы заметить, где водовороты и подводные камни? — предлагает Олави.
— Лучше уж тогда землемера нанять — пусть составит карту и все на ней отметит. По карте и спустимся, — со смехом отвечает гонщик в красном.
Его товарищи хохочут. Все взоры устремляются на Олави.
Легкий румянец вспыхивает на его щеках, он закусывает губу, но ничего не отвечает и еще пристальнее глядит на порог.
Противник бросает на него насмешливый взгляд и, закинув багор на плечо, бежит к бревнам, метрах в двадцати от моста вверх по течению.
Он ищет подходящее для спуска бревно и выбирает толстую, очищенную от коры ель, недлинную и легкую. По лицу Олави проходит странная улыбка.
— Видели? — замечает кто-то на мосту своему соседу. — Это не к добру, уж он-то знает.
— Э-эх! — Красный гонщик сталкивает бревно в воду и прыгает на него, потом быстро вертит бревно ногами, вода вокруг клокочет.
— Вот это парень! — кричат с моста.
Гонщик останавливает бревно, горделиво глядит на мост, втыкает багор в дерево и, свистнув, отступает шага на два. Подбоченившись и устремив взгляд на конец багра, он насмешливо и громко принимается читать «Отче наш».
— Ну, ребята, видали вы что-нибудь подобное? — кричит кто-то из его свиты.
— Никогда не видали!
— Хватит! «Отче наш» здесь ни к чему, — доносится с моста чей-то строгий голос.
— А тебе какое дело, хочу — пою, а захочу — проповедь прочитаю! — кричит в ответ красный гонщик. Но он все-таки замолкает и вытаскивает багор — приближается мост.
Гонщик исчезает под мостом, зрители устремляются к противоположным перилам.
Вот злой поток уже лижет бревно, вода заливает сапоги сплавщика. Но он стоит как вкопанный.
Бревно мчится все быстрее и исчезает в пенистой дугообразной волне — зрители на мосту боятся перевести дыхание.
Едва гонщик показывается снова, как волна с размаху бьет по концу бревна: бревно взметается в сторону, сплавщик теряет равновесие, взмахивает багром, но уже через мгновение он снова уверенно стоит на бревне.
На мосту раздается вздох облегчения.
— Тра-ла-ла-ла, — торжествует гонщик и делает несколько танцующих движений.
— Этому парню сам черт не брат! — кричат с моста.
Кое-кто поглядывает на Олави: каково, мол, тебе, когда твоего соперника хвалят?
Но его лицо непроницаемо: он напряженно следит за бревном и ждет.
Вдруг бревно отлетает назад — подводный камень. Быстрые неверные шаги… багор падает в воду, гонщик пригибается, выпрямляется, делает несколько движений назад, и бревно снова мчится вперед, огибая камень.
— Тут уж было не до шуток!
— Как он только удержался?!
Бревно мчится вперед, гонщик стоит уверенно и крепко.
И вдруг раздается новый удар. Передний конец бревна взлетел ввысь. «Вот черт!» — доносится откуда-то из пены, и красный гонщик мелькает в воде далеко от бревна.
Люди на мосту кричат и мечутся. Дозорные, устроившиеся на штабелях, вскакивают.
Гонщик барахтается в пене, делает сильные взмахи руками — и вот он уже в спокойной прибрежной полосе.
