Ее бешеные звери (ЛП) - Бали Э. П.

— Но, Лия, — шепчет она, — дядя Титуса мертв.

Я киваю, не в силах сказать им что-то еще. Остальную ужасную правду, которую, как мне казалось, я оставила позади.

Генри прижимается к моей шее, и, заметив это, мои анима больше не задают мне вопросов. После этого Дикарь постоянно обнимает меня одной рукой на каждом занятии в течение дня и рычит на любого, кто хотя бы посмотрит в мою сторону. Но затем он, Ксандер и Ракель неохотно оставляют нас, чтобы заняться делами с Косой.

Я тащу остальных своих анима и Юджина в библиотеку после последнего на сегодня занятия «Взаимодействие с людьми». Мы берем пару ноутбуков под предлогом выполнения домашнего задания, но я нахожу время, чтобы рассказать своим друзьям-кошкам о заповеднике дикой природы Ульмана. Я не рассказываю им о том, что вижу воспоминания Лайла, но как только они слышат о жестоком обращении с кошачьими, они бросаются в бой, как бешеный тигр на тушу оленя.

Поначалу это сложно, потому что парки такого типа были закрыты десятилетия назад, но Стейси очень изобретательна и находит газетные статьи в онлайн-хранилище газет.

— Итак, это Фрэнк Ульман, — говорит Минни, вглядываясь в экран компьютера Стейси. — Похоже, он владел частным заповедником дикой природы в Дарвине. Есть куча статей, в которых говорится о его великих деяниях, но нет ничего свежего.

Это соответствует красной почве и засушливой погоде, которые я видела в воспоминаниях Лайла.

— Он даже писал научные статьи, — говорит Коннор, доставая научный журнал. — Смотрите, это все о способах спаривания анималия кошачьих орденов.

— А эта, — мрачно говорю я, — про львят и их перевоспитание.

— Мне становится дурно от одного взгляда на это, — говорит Минни. — Какой жуткий тип.

— Там что-нибудь говорится о том, что случилось с заповедником? — осторожно спрашиваю я. — О том, как его закрыли?

Но мы не находим статей об этом. Их словно стерли с лица земли.

— Я нашла отчет коронера, — тихо говорит Стейси. — Похоже, они погибли в результате несчастного случая.

Открывается тьма, подобной которой я никогда не видела.

— Лия, ты в порядке? спрашивает Минни.

— Да, мне просто нужна минута, — я встаю из-за нашего столика и подхожу к окну, пытаясь успокоиться. Беру Генри на руки и прижимаюсь щекой к его щеке.

Кровь на человеческих руках.

Обжигающий зной.

Крик, надломленный и мучительный, вырывается из пересохшего горла.

Это сделал Фрэнк Ульман. Как бы Лайл это ни воспринимал, этот человеческий самец ломал львят, и в случае Лайла это превратило его анимуса в нечто, что могло защитить не только его самого, но и тех, кто был ему дорог. Моя пара так сильно страдала из-за… чего? Развлечений. Любопытства. Власти?

Окно выходит на заднюю часть Академии, где группа волков гоняет футбольный мяч по зеленому полю. Какая-то парочка целуются на одеяле для пикника на краю поля. Это школа Лайла, его гордость и радость. Он пережил невыносимые страдания, но посвятил свою жизнь помощи молодым, заблудшим зверям. Только это и успокаивает меня настолько, чтобы я могла вернуться за стол.

— А что говорится в остальной части отчета? — тихо спрашиваю я.

Мои друзья настороженно смотрят на меня. Минни закусывает губу.

Стейси показывает мне выделенный абзац.

— У всех людей были признаки жестокого обращения. Они были так сильно изуродованы, что невозможно было определить, кто из них кто. Можно было только строить догадки. Но… животные остались невредимыми. И… — она вздыхает. — Один лев пропал.

Я бросаю взгляд на Минни.

— Это был Лайл, — говорю я ей мысленно. — Там он и вырос.

Лицо моей лучшей подруги становится пепельным.

— Когда имеешь дело с опасными мужчинами, — тихо говорит Коннор, — всегда есть последствия. Будь то люди или анималия.

Глава 62

Коса

Мне не нравится, что меня вызвал Титус Клосон, но, будучи сыном криминального авторитета с соседней территории, тигр имеет полное право просить меня о встрече.

Меня и, судя по всему, всех остальных членов Академии.

После ужина он вызвал Ракель в общежитие анимусов и заплатил волку-аниму наличными, чтобы она передала сообщение всей школе. Поскольку Ракель верна Дикарю, она сначала рассказала об этом ему, дав мне пять минут форы, чтобы я умерил свое раздражение.

Сообщение, переданное остальной школе, несло в себе оттенок черного намерения. Я подозреваю, с чем это связано. И к этому шло уже давно.

С предыдущего суда прошло всего четыре дня, а Титус уже пытается вернуть себе власть. Если он и дальше будет создавать проблемы, его отсюда вышвырнут, хочет того его отец или нет. Если я его убью, начнется война. Это единственная причина, по которой я до сих пор не встал на этот заманчивый путь.

— Это не предвещает ничего хорошего, — мысленно говорю я Лайлу. С тех пор как Аурелия поселилась в его квартире, лев стал более откровенным в телепатических контактах со мной.

— Он⁠…

— Это не из-за Аурелии, — быстро отвечаю я.

— Я тебе там нужен?

— Нет. — Я замолкаю на мгновение. — Но будь поблизости. И сообщи леди Селесте.

Директриса никогда не вмешивается в повседневное управление школой, каким бы серьезным ни было дело. Это работа Лайла, а она только хозяйка этих земель.

Когда я выхожу на сцену и встаю рядом с Ксандером и Дикарем, в комнате отдыха больше народу, чем на предыдущих судебных разбирательствах, потому что были приглашены даже охранники, консультанты и учителя. Три люстры над нами отбрасывают золотистый свет в сгущающихся сумерках и создают длинные, колеблющиеся тени по бокам зала.

Тереза, консультант-казуар Аурелии, стоит у стены за хищными птицами и хмурится, пока Коннор ведет Аурелию, Минни, Ракель, Сабрину и Стейси. Нимпины прижимаются к шеям своих хозяев, обхватив круглые тела крошечными крылышками.

Они чувствуют, что грядет. Чувствуют это мрачное, нечестивое присутствие в энергетике комнаты. Словно вздох, сделанный миром, перед тем, как случится что-то по-настоящему разрушительное. Что-то, что имеет полное право уничтожить человека.

Это то, о чем даже я в своих самых мрачных, кошмарных состояниях никогда бы не задумался. Это глубина, о которой я никогда бы не помыслил. Я был близок к этому с Аурелией, когда мы только встретились, но я выбрал ее смерть как более разумный путь. Сейчас от этой мысли меня пробирает дрожь. Заставляет мою акулу щелкать челюстями.

Титус стоит в центре комнаты. Драматичный, гордый, эгоистичный. Его аура излучает черный, серый и темно-зеленый цвета. Она маслянистая и острая, как топор палача.

Минни мертвенно-бледна на фоне смуглой кожи. Осознает это ее человеческое «я» или нет, ее анима знает, что должно произойти.

И когда Титус указывает на нее длинным толстым пальцем, съежившуюся за спинами своих растерянных друзей, она начинает дрожать, как новорожденный птенец.

— Минни Деви, — зовет Титус, его резкий голос сочится презрением.

Герти, ярко-желтая нимпинка Минни, утешительно щебечет ей на ухо, устроившись на плече тигрицы.

Это единственный раз, когда я позволяю себе вмешаться.

— Уберите нимпина, — приказываю я.

Я стараюсь минимизировать сопутствующий ущерб, где это возможно. Это всегда было моим правилом.

Ракель быстро выходит вперед и обхватывает Герти руками, но нимпинка визжит и цепляется своими крошечными лапками за плечо Минни. Звуки отчаяния и протеста эхом разносятся по комнате, заставляя вздрогнуть каждую аниму. Ракель отрывает Герти от кожи Минни, но птенец кричит и пищит, словно сама ее жизнь зависит от того, останется она с крошечной самкой или нет.

Только когда Минни говорит:

— Все в порядке, Герти, — Герти тихо и мелодично щебечет и позволяет отнести себя к другим анимам.

Минни, кажется, делает глубокий вдох и выходит вперед. Ее жвачно-розовые волосы ниспадают на спину волнистой массой, и она одета в длинное черное платье, которое не соответствует ее обычно игривому характеру. Глаза тигрицы покраснели и опухли, вероятно, с тех пор, как Титус запретил ей видеться с ним несколько дней назад. Но она стоит во весь свой рост, метр шестьдесят, а на лице — маска благородной храбрости.