Евгений Кабанов - МИССИОНЕР
– Оля-я-я! Оля-я-я! Оленька-а-а! – раздалось откуда-то со стороны Партизанской поляны.
Девочка встрепенулась и, резко выпрямившись, повернулась на крик.
– Меня бабушка зовёт, – сказала она Вивце и, как была, спутанная спущенными на щиколотки трусиками, смешно засеменила в направлении зова предков.
Обескураженный Вивця, видимо, уже пожалев о том, что затянул подготовительный период, заорал, устремившись за ней вослед и натягивая на ходу трусы:
– Дура! Трусы надень! Да смотри, бабушке не рассказывай.
Аполлон облегчённо вздохнул и снова посмотрел на Клаву. Клава, почувствовав на себе его взгляд, тоже повернула голову в его сторону. В её широко распахнутых глазах Аполлон увидел такую жадную страсть, такое неуёмное желание, такую откровенную мольбу, что без всяких слов понял, что ему нужно делать. Он, как был, на коленях, переместился за Клавину, туго обтянутую юбкой, попу, не без усилия сдвинул плотную ткань на самую поясницу и медленно стал спускать трусики. В пространстве между слегка раздвинутых ног он увидел опущенное вниз, к самой траве, перевёрнутое лицо Клавы всё с тем же просящим взглядом. Он перевёл глаза выше, где перед самым его носом внутренние линии Клавиных ног исчезали в пышной растительности. Большими пальцами рук он осторожно раздвинул эти заросли спутавшихся блондинистых волосков и погрузил свой язык в розовые влажные складочки. Уткнувшись носом в Клавину промежность, он всем лицом почувствовал вгоняющий в дрожь жар первозданного естества, уловил дурманящий запах созревшего для любви лона с лёгким оттенком, скорее угадываемого, чем ощущаемого, но такого же опьяняющего своей стыдливой неуловимостью, запахом заднего прохода. Его губы сомкнулись с малыми губами её пизды, обильно сочащейся прозрачной слизью. Он с наслаждением всосал в рот эти сочные солоноватые складки, вдавливаясь всем лицом в жаркое буйство плоти и стараясь как можно глубже всунуть туда свой беспрерывно извивающийся во все стороны язык. И уже был просто на вершине блаженства, почувствовав, как Клава подалась всем телом ему навстречу.
Ощутив нехватку воздуха в лёгких, оторвался от этого сладко-солёного великолепия и, глубоко вдохнув, снова зарылся в него, на этот раз уткнувшись носом в манящую розовыми протуберанцами, призывно раскрывшуюся щель, и втянув в рот набухший клитор. Он уже не слышал ни далёкой музыки, ни щебетания птиц, ни жужжания жуков, а сквозь шум крови в голове улавливал только сладкие, прерывистые стоны женщины, с которой слился в единое целое.
Клитор, который он продолжал атаковать со всех сторон, то осторожно-бережно, то агрессивно-напористо, своим горячим трепетным языком, всё набухал, твердея и наливаясь соком любви. Ещё некоторое время потеребив его одними губами, Аполлон поместил его между зубами и стал легонько, осторожно покусывать. И тут Клава вдруг забилась в предоргастических конвульсиях, на мгновение замерла, и тут же с такой силой вдавилась пиздой Аполлону в лицо, одновременно ритмично сжимая его ягодицами, что он едва выдержал этот напор. На его счастье давление было непродолжительным, и, расслабившись, Клава так и осталась стоять на четвереньках, опустившись грудью на траву.
Аполлон ещё некоторое время осторожно, нежно полизал ей пизду, стараясь не задевать ставший сверхчувствительным клитор, и переместил ещё не растраченный запас нежности на точёные, словно из слоновой кости, ягодицы.
Клава продолжала оставаться всё в той же позе, уткнувшись лицом в мягкую траву.
Аполлон снова переместил своё лицо в центр половинок, и прошёлся кончиком языка от сфинктера вниз, немного не дойдя до клитора. Едва коснулся самым кончиком его подувянувшего тИльца, затем головки. От этих прикосновений Клава слегка вздрогнула, но не отстранилась, а лишь ожидающе замерла. Можно было начинать завершающий этап этого праздника любви.
Он оторвался от Клавы, и ещё раз залюбовался её попой. Попочка была такая белая, такая большая, такая круглая, что он просто не мог не произнести:
– Солнышко моё…
Аполлон расстегнул и спустил свои штаны. Трусы под ними были в мокрых пятнах от выделившейся из члена смазки. Не снимая трусов, он поднял их боковину и выпростал из-под неё набухший, но слегка расслабленный от пережитых волнений, член. Взяв Клаву за попу и потянув на себя, уменьшил её высоту. Подняв одну свою ногу с колена на ступню, приблизил член к влажным зарослям, опушающим горящий страстным ожиданием бутон, и стал медленно погружать в него головку, раздвигая пальцами в стороны лепестки. Введя залупу во влагалище, взял член в руку и стал делать им быстрые вибрирующие движения, всё увеличивая амплитуду и убыстряя темп. Ванька-встанька уже набрал силу и с благодарностью вошёл в плотно облегающее его тело розовое отверстие.
Аполлон начал делать медленные прочувствованные толчки. Руки его обхватывали крутые бёдра Клавы, помогая сильнее и глубже всаживать член во влагалище. Клава начала делать встречные толчки, сама устанавливая наиболее возбуждающий её темп. Они не спешили, стараясь как можно дольше продлить это самое прекрасное из всех явлений природы.
Временами Аполлон дополнительным внутренним усилием заставлял член пульсировать, задержав на время фрикции, и тогда он с благодарностью ощущал ответные сжатия влагалища. Клава оказалась великолепной любовницей.
Сколько времени прошло в таком сладком слиянии, никто из них не мог бы сказать. Как известно, счастливые часов не наблюдают. Но всему приходит конец. Они распалились до предела.
Аполлон уже знал, что, для того чтобы быстрее довести Клаву до оргазма, нужно заняться её клитором. Но в таком положении это воздействие было затруднительным. Тогда он решил осторожно проверить чувствительность ещё одного её места.
Клава так оттопырила попу, что половинки её были широко раздвинуты, и было хорошо видно, как в ритме его толчков сжимается и расслабляется, слегка выворачиваясь, колечко заднего прохода. Аполлон послюнявил указательный палец, и самым его кончиком стал легонько массировать эту коричневую трепетную завязь. Постепенно палец его утопал всё глубже и глубже. Когда в заднепроходном отверстии Клавы скрылась концевая фаланга, он остановил продвижение и увеличил круговую амплитуду, усиливая давление вниз, в сторону влагалища. Клавины стоны стали громче и отрывистей, с кратковременными сладкими замираниями.
Аполлону даже показалось, что её встречные толчки стали акцентироваться вверх. Его предположения вскоре подтвердились.
– Глу-у-убже… – услышал он среди стонов томный голос Клавы, – па-алец глу-у-убже… – снова выдохнула Клава.
Аполлон понял, что находится на верном пути в своём увлекательном сладком исследовании самых глубин Клавиной натуры. Он вынул палец из её попы, отчего она, похоже, разочарованно замерла, сунул его себе в рот, обильно смачивая слюной, затем вновь медленно ввёл его в её задний проход, на этот раз до самого упора. Клава счастливо застонала, насаживаясь сразу двумя своими дырочками на Аполлона:
