Когда вмешалась жизнь (ЛП) - Энн Джуэл Э.

Руки Паркер замерли, и она медленно оторвалась от чемодана.

— За последние несколько месяцев? О чем ты?

Он несколько раз покачал головой.

— Мы с Сабриной довольно часто созванивались. Я видел, что она сама на себя не похожа. Мы никогда ничего не скрывали друг от друга, но я знал, что она мне что-то не говорит. Наконец, однажды она не выдержала и призналась, что у нее роман.

Мир вокруг Паркер начал исчезать вместе с кислородом в комнате.

— Я так злился на нее. Гас был не просто моим зятем, мы были друзьями. Он был настоящим мужчиной — трудолюбивым, добрым, честным, семьянином, и он любил Сабрину. Боже… как он ее любил.

Паркер начала медленно разрушаться изнутри, но ей приходилось скрывать любые эмоции. И это казалось невыносимым.

— Я не знаю, что на нее нашло. Возможно, дело было в ее новой работе или в парне, с которым она встречалась, но… я даже ее не узнавал. Все ее поступки казались такими отчаянными. Я просил ей рассказать все Гасу: либо сохранить свой брак, либо отпустить его, но…

Паркер вернулась в гардеробную, смахивая слезы и изо всех сил пытаясь сохранить ускользающее самообладание. Больше одежды ей не требовалось, но она продолжала доставать ее из ящика и с вешалок.

— Она боялась и стыдилась сказать ему. И, чтобы ты знала, я не защищаю ее действия — ее измену. Я знаю, что ты чувствуешь по этому поводу. — Он подошел к гардеробной.

Она держалась к нему спиной. Спасения не было. Больше нет причин не рассказывать Леви о ней и Гасе. Паркер знала, что может потерять его, но отказывалась удерживать его ложью.

Он боялся потерять ее из-за правды. Она боялась потерять его из-за лжи. От такой иронии ее замутило.

— За несколько недель до несчастного случая Сабрина позвонила мне. Сказала, что отношения между ней и Гасом ухудшились, но есть «хорошая новость».

— Хм? — Гул — это все, что Паркер могла дать ему, не сломавшись.

— Она думала, что Гас нашел себе увлечение.

Паркер замерла.

— Я сказал, что это чушь. Только не Гас. Парень смотрел на мою сестру так, будто остального мира не существовало. Также, как я смотрю на тебя.

Одно моргание, и боль бесконечной струей полилась по ее щекам. Ее губы приоткрылись, когда она попыталась дышать вместо того, чтобы разрыдаться под сокрушительной тяжестью, навалившейся ей на грудь.

— Я стоял над ее могилой, скорбя о потере сестры, но часть меня все еще злилась на нее за то, как она поступила с Гасом. Как она могла быть такой глупой: изменить ему, а потом думать, что есть другая женщина, что он может хотеть большего, чем она?

Конец. Им конец. Он никогда не простит ее. Если он все еще злился на свою покойную сестру за ее проступок, то он никогда не простит Паркер того, что она сделала, и того, что она ему не рассказала. Это нормально. Она тоже никогда себе этого не простит.

Прижимая одежду к груди, с мокрыми от слез щеками, с разрывающимся от сожаления сердцем… она медленно повернулась.

На лице Леви мгновенно отразилось беспокойство. Он шагнул к ней и остановился.

Когда жизнь вмешивалась, она делала это мгновенно. Это был миг между временем. Первый вдох, последний выдох. Рассвет осознания, преддверье того, что было и чего никогда больше не будет. Вот что Паркер увидела на лице Леви.

Паркер ждала, что он потянется к своей груди и вытащит нож, а она будет неподвижно стоять с окровавленными руками, не в силах произнести ни единого слова и ощущая на своих ногах обувь Пайпер. Невозможно было представить, что она пройдет эту милю в чужой обуви. Однако понимание этого пришло только после того, как она завязала шнурки и отправилась в путь (прим.: здесь идет отсылка к цитате Далай Ламы: «Прежде чем осуждать кого-то, возьми его обувь и пройди его путь, попробуй его слезы, почувствуй его боли. Наткнись на каждый камень, о который он споткнулся. И только после этого говори ему, что ты знаешь, как правильно жить»).

— Разумеется, — прошептал он, закрывая глаза.

Ей была знакома обувь Пайпер. Ей также была знакома обувь Леви. Поэтому она ничего не сказала. Паркер не могла сказать ничего такого, чтобы что-то изменить. Как бы ей ни хотелось унижаться, объяснить, что произошло на самом деле, и просить прощения, как это сделала Пайпер, она знала, что это только усугубит ситуацию. Это только вонзит нож глубже.

Леви прижал ладони к глазам.

— Что же ты наделала?

Тишина. Это был ее прощальный подарок ему. Это стало большим извинением, чем любые слова. Тишина признавала ее вину и уважала его право — его потребность — злиться. Никто не уважал право Паркер злиться, и это только усиливало ее токсичные эмоции.

Когда Леви опустил руки и встретился взглядом с ее заплаканными, покрасневшими глазами, это причинило такую же боль, как и новость о смерти Гаса. Любовь и жизнь причиняли одинаковую боль, что и смерть.

Он отвернулся. Паркер проглотила рыдание. С поникшими плечами и опущенной головой он подошел к кровати, вытащил из кармана клочок бумаги, бросил его на чемодан, а затем щелкнул пальцами, так что Рэгс последовал за ним из комнаты.

Упав на колени с охапкой одежды, Паркер погрузилась в боль и слишком знакомую скорбь.

*

Билет в один конец. Вот, что Леви бросил на чемодан Паркер, прежде чем забрать Рэгса и уйти.

Она закончила собирать вещи. Заказала Uber. Села в самолет. И полетела домой.

Еще один Uber отвез ее из аэропорта Де-Мойна домой.

Дом. Где он был? Двенадцать часов назад она бы сказала: «в объятиях Леви». Волоча чемодан по душной августовской влажности в старый фермерский дом, она знала, что ее домом был скрипучий пол под ее ногами. И им он останется навсегда.

— Паркер! — Ее мама пробиралась по кухне через разбросанные картонные коробки. — Почему ты не сообщила нам, что сегодня возвращаешься домой?

Джейни обняла ее.

— Хотела сделать сюрприз. — Ее задор умер под обломками разбитого сердца, оставив после себя лишь безжизненные слова, вылетающие из пустой души.

— Мы готовимся к великому переезду. Большая часть вещей пока на складе, но я разрешила Пайпер забрать бабушкин фарфор, поскольку ты не проявила к нему никакого интереса. А он просто пылится на чердаке.

Паркер кивнула, не совсем понимая, чему кивает.

— Добро пожаловать домой. — Пайпер, держась рукой за живот, протянула Калебу упаковочную ленту. — Где Леви?

— Э-м… — Паркер на мгновение закрыла глаза. Ничто не казалось реальным. Голоса звучали как эхо во сне, где ее худший кошмар пересек черту реальности.

— Дорогая, ты в порядке? — Джейни погладила руку Паркер.

Ее взгляд переместился с мамы на Калеба, а затем на Пайпер, и там и остановился. Пайпер выдержала ее взгляд, улыбка на ее лице сменилась грустью и сочувствием, такое может почувствовать только близнец, не задавая больше вопросов.

— Просто устала. Пойду распаковывать вещи.

— Хочешь, я подниму наверх твой чемодан? — спросил Калеб.

Добрый поступок с его стороны. Слишком добрый. Паркер не заслуживала ничьей доброты.

Паркер покачала головой.

— Распаковывать? Означает ли это, что ты остаешься? Ты не ответила на вопрос Пайпер. Где Леви?

Паркер боролась со слезами, но убегать не собиралась. Она не хотела, чтобы мама их видела, не хотела, чтобы мама задавала больше вопросов.

— Он не смог приехать. Объясню позже.

Поднимаясь по лестнице, она затаила дыхание, когда все сдерживаемые эмоции ударили по ней, отчаянно пытаясь вырваться наружу.

Бросив чемодан и сумочку на пол, она рухнула на кровать и уткнулась лицом в подушку, чтобы заглушить горе. Миллион вопросов «что, если» не собирались сдавать своих позиций.

Что, если Леви знал бы всю правду?

Что, если она сказала бы ему, что они с Гасом никогда не занимались сексом?

Что, если она рассказала бы ему о найденных презервативах?

Что, если она рассказала бы ему, что Гас собирался бросить Сабрину, несмотря ни на что?

Что, если бы она могла объяснить, почему не рассказала ему всего?