Беззвучная нота (ЛП) - Аларкон Нелия

Я слышу ее милый голос и поворачиваюсь, замечая, что она выходит из ванной в моей футболке и с полиэтиленовым пакетом на голове.

Я смотрю на нее.

— Что это?

— Я делаю глубокое кондиционирование.

В этот момент замечаю на подставке для телевизора несколько предметов, которых там раньше не было. Это разноцветные контейнеры с этикетками, на которых изображены кокосы и масло. Должно быть, она попросила кого-то из отеля доставить их.

— Что такое глубокое кондиционирование?

— Это то, что очень полезно для натуральных волос.

Я не очень понимаю, что такое «натуральные волосы» — разве не все волосы «натуральные»? Но я молчу, потому что не хочу выглядеть глупо.

— В последнее время мои локоны кричат о необходимости увлажнения, но у меня не было времени, чтобы как следует вымыть волосы, и, — она застенчиво хихикает, — … не то чтобы тебе это было интересно.

Я хмурюсь.

— Мне интересно. Я хочу знать о тебе все.

Ее глаза переходят на меня, а затем на пол. В выражении есть что-то тяжелое. А может, это просто я проецирую.

— Ты нашла какие-нибудь подсказки на видео? — спрашиваю я.

— Да, но я еще не готова тебе рассказать. — Она подходит к столу и закрывает блокнот. — Может быть, завтра.

— Почему завтра?

В ее глазах проскальзывает грусть.

Мое сердце замирает в груди.

— О, ты знаешь… — Ее голос слегка дрожит, даже когда она натягивает милую улыбку. — Потому что я просто хочу провести с тобой сегодняшний вечер.

Если бы молния ударила меня в то место, где я стою, это потрясло бы меня меньше.

Ее лицо смягчается, она подходит ко мне, обнимая меня за шею. Ее рука скользит по моим волосам, слегка проводя ногтями по коже головы, заставляя меня хмыкнуть.

— Я всегда хотела спросить, ты красил волосы?

— Нет.

— Значит, они действительно такие черные. — Она проводит пальцами по прядям. Затем линию по моей челюсти. — Хм…

— Что ты делаешь? — требую я, но резкость моего тона прерывается выдохом.

Она наклоняется.

Откидываюсь назад, заставляя ее ухмыльнуться.

— Как прошла встреча с отцом?

— Примерно так же, как и все остальные. Папа все время говорил о том, какие мы ужасные и как мы постоянно рушим его планы.

— И тебя это беспокоит?

— Что? — спрашиваю я, мое дыхание вырывается на очередном трепетном всплеске.

— Когда он врет о том, какие вы ужасные?

— Я бы не назвала это ложью. Никто из нас не святой. Особенно я. Я худший из моих братьев…

Грейс приподнимается и проводит губами по моим губам, заставляя мое объяснение рассыпаться в пыль на языке. Это даже не настоящий поцелуй. Я возвышаюсь над ней, а значит, для лучшего контакта ей потребовалось бы подняться на цыпочки.

И все же даже это едва заметное прикосновение заставляет мое тело реагировать.

Она отстраняется, ее взгляд встречается с моим.

— Ты не самый худший, Зейн. И ты тоже не шутник. Ты добрый, чувствительный и радостный. Ты освещаешь комнату, когда входишь в нее. И если у кого-то плохой день, ты точно знаешь, что сказать, чтобы рассмешить его. Чтобы они успокоились.

Милые, красивые карие глаза поднимаются на меня, и я вздрагиваю при виде того, насколько она чиста. От нее исходит почти видимое сияние. Как будто меня посетил ангел.

— Не только это. — Грейс закрывает мне лицо. — Ты — клей, который держит эту семью вместе. Твои братья суровы и опасны не только для окружающих, но и друг для друга. У них есть шипы, которые выдвигаются при любом резком движении, они всегда в обороне. А ты стоишь посередине. Ты позволяешь пронзить себя.

Я качаю головой, чувствуя себя застенчивым. Стыдливым.

Грейс решительно кивает.

— У меня есть глаза, Зейн. В этой группе было много, много ссор, которые могли бы произойти, но не произошли, потому что ты был там, чтобы разрядить напряжение. Ты держишь эту семью вместе. В тишине. В тени. Ты жертвуешь собой. А потом поддерживаешь их, не ожидая ни благодарности, ни даже признания. Ты проливаешь за них кровь, ты весь в крови, и ты никогда не теряешь эту прекрасную улыбку Зейна. — Она проводит большим пальцем по моему рту. Ее слова — бальзам на рану, о которой я даже не подозревал. К ней больно прикасаться, но чем больше она говорит, тем сильнее она заживает. Грейс слегка откидывается назад и вздергивает бровь. В ее голосе звучит удивление: — Ты действительно этого не знал?

Подавленный и немного смущенный тем, что на глаза навернулись слезы, я наклоняюсь и целую ее вместо ответа. Она начинает страстно целовать меня в ответ, полностью отдаваясь притяжению между нами, бросаясь в темное, опасное течение.

Но я не поддаюсь ее бешеному ритму. Вместо этого медленно глажу ее рот своим. Наслаждаюсь ею, как драгоценным даром, которым она для меня является.

Ее ногти впиваются в мою спину. Когда ее тело отдается моему, она издает звук «ммм» и улыбается во время поцелуя.

Довольный, я добавляю еще одну строчку в свой растущий список «мелочей о Грейс Джеймисон».

Пункт номер 435: она любит медленные, романтичные поцелуи.

Это видно по тому, как она растворяется во мне и вокруг меня. Это определенно скорость Грейс.

И она противоположна моей.

Мое тело жаждет залезть под ее футболку, где, как я догадываюсь, нет трусиков. Мои руки жаждут прикоснуться к ней и дразнить до тех пор, пока она не сойдет с ума. Пока она не начнет умолять, пульсирующей потребностью. К этому времени, сломано запястье или нет, я бы уже поставил женщину на четвереньки, спина выгнута, тело содрогается, пока я пожираю ее на куски.

Но сохраняю медленный темп поцелуя, как любовное письмо.

И этого достаточно.

А почему бы и нет?

Что-то настолько ценное, что-то настолько чистое, что я никогда не думал, что оно будет моим. Я? Зейн Кросс? Парень, который может швырнуть женщину, как тряпичную куклу. Вгрызаться в нее, как жеребец. Вылизывать ее до слез? Парень, который ложится спать с блондинкой, а просыпается с брюнеткой, потеряв сознание между переключениями?

Этот парень сможет обнять Грейс Джеймисон? Называть ее женой?

Нежность ее прикосновений оседает вокруг меня, теплая и манящая. Мягкое место для приземления. Дом.

Я отстраняюсь, вдыхая ее, как кислород.

— Я тоже тебя люблю, — шепчу я.

Ее рот приподнимается.

Наклоняюсь к ней, снова целую ее и подталкиваю обратно к кровати. Когда моя здоровая рука начинает блуждать по ее лицу, я делаю слишком большой шаг вверх и вместо локонов чувствую пластик. Грейс замечает, куда направляется моя рука, и отчаянно толкает меня.

— Ах! — кричу я.

Ее глаза расширяются.

— О, боже мой. Зейн! Ты в порядке?

— Да. — Я заставляю себя улыбнуться, когда боль проникает в руку и простреливает шею. — Я просто… никогда не думал, что женщина с полиэтиленовым пакетом на голове может так меня возбудить.

Грейс нервно смеется.

— Тебе стоит принять таблетки.

Я хочу возразить, но боль, пронизывающая меня насквозь, заставляет согласиться.

— Это еще не конец, — указываю на пространство между нами. — Примерно через полчаса мы сможем продолжить с того места, на котором остановились.

— Мне все равно нужно закончить с головой. У тебя достаточно времени, чтобы заказать что-нибудь поесть, чтобы не принимать таблетки на голодный желудок. Может, встретимся через час или около того?

Я качаю головой.

— Мы превратились в старую супружескую пару, у которой есть расписание секса.

— Это ты женился на старухе.

— Называть себя старой в двадцать четыре года — оскорбительно для настоящих старух.

— Я старуха внутри. — Она постукивает себя по груди. — Вот это, — Грейс показывает на полиэтиленовый пакет, прикрывающий ее волосы, — и чтение книг во время дождя — это то, что я называю хорошим времяпрепровождением.

— Тебе нужно больше гулять, тигренок.

Она смеется.

— Иди, заканчивай причесываться, пока я не передумал и не нарушил расписание.