Тиамат - ЭКЛИПСИС
– Я не могу, Лиэлле! – в отчаянии воскликнул Итильдин. – Если бы я мог хотя бы посоветоваться с предками, со старшими…
– Ах, вот в чем дело… – протянул кавалер Ахайре. – Не можешь сам принять решение? После того, как нарушил столько правил твоего народа, ни с кем не советуясь?
Итильдин закрыл лицо руками. Альва был прав. Он и так изгой, покрывший себя позором, что для него еще один грех!
Из глаз его покатились слезы. Альва обнял его и прижал к себе.
– Мы еще вернемся к этому разговору, солнце. Что-нибудь придумаем. Я не стану тебя принуждать.
Ширван Одноглазый, хозяин таверны «Ахмани аль-Рияд», что в переводе с фарис означало «Благословенный сад», наливал вино из бочонка, когда на стойку облокотился здоровенный варвар.
– Эй, хозяин, говорить нормальный язык? – громогласно изрек он на ломаном всеобщем.
Ширван чуть не счел себя оскорбленным. Это же был приграничный Исфахан, полный купцов со всего света. Каждый уважающий себя хозяин таверны говорил на всеобщем. Как можно из-за незнания языка терять посетителей? А если узкоглазый варвар думает, что при виде его все онемеют от удивления, то он глубоко заблуждается. Эка невидаль! Исфаханские купцы нередко нанимают их для охраны караванов, а кое-кто держит в качестве телохранителей. Тьфу, нечестивцы! Кто же не знает, каким мерзостям предаются варвары у себя в степи! Не иначе, у этого в хозяевах какой-нибудь смазливый купчишка из Марранги, виляющий задом, как женщина…
Все эти мысли, мгновенно промелькнувшие в голове Ширвана, никак не отразились на его лице. Он широко улыбнулся и сказал на безукоризненном всеобщем:
– Добро пожаловать в славный торговый город Исфахан, господин! Чего изволите?
Эти варвары прямо в детский восторг приходят, когда говоришь им «господин». Небось, пока в степи коням хвосты крутил, никто так не называл…
Варвар задрал нос и важно сказал:
– Моя сопровождать две знатные северянки. Они хотеть самый большой комната, самый большой зеркало, самый большой бадья для купания и самый горячий вода! И смотри, чтобы туда можно было пройти с черный ход, потому что… – тут варвар подмигнул и понизил голос, – эти глупые бабы в пути стать грязный и хныкать: «Ах, мы не можем появиться перед людьми в таком виде!»
Слова «знатные северянки» произвели на хозяина поистине магическое действие. Он пулей вылетел из-за стойки и беспрерывно кланяясь, повел варвара на второй этаж, показывать «самый большой комната».
– Сгодится, – небрежно кивнул тот и высыпал хозяину в руку несколько криданских серебряных монет. – Твоя приказать принести бадья для купания. Прислать купцы со всякий женский барахло и побрякушки. И еще зажарить нам самый жирный барашек и подать огненный вода!
На обоих этажах таверны «Благословенный сад» закипела жизнь, несмотря на полуденный зной и отсутствие посетителей. Мелькали туда-сюда слуги, поварята и мальчишки для поручений. Служанки тащили в комнату ведра с горячей водой, повара хлопотали над ягненком в шафранном соусе, купцы распаковывали тюки с дорогими тканями, открывали ларцы с украшениями. Ширван, блаженно прижмурив свой единственный глаз, с наслаждением прислушивался к этой суете. Мало того, что северянки заняли лучшую комнату и щедро заплатили. Они еще собираются прожить здесь несколько дней, осмотреть город, и кто, как не Ширван, подскажет им лучшие чайханы и лавки! А за то владельцы отстегнут ему небольшой процентик. Без сомнения, слух о заезжих иностранках скоро пронесется по округе, и местные жители валом повалят, надеясь увидеть хоть одним глазком бесстыдно оголенные по северному обычаю женские плечи, а если повезет, и кое-что поинтереснее…
В разгар хлопот в таверну через черный ход проскользнули две фигуры, с ног до головы закутанные в плащи. Женщины были высокими, как и положено северянкам, всего на голову ниже своего сопровождающего. Ширван никакой особой грязи на их дорожной одежде не заметил, но кто их поймет, этих женщин! Его собственные жены все время хнычут, что им нечего надеть, хотя все шкафы забиты шальварами, кофточками да шарфиками! Приложив ухо к двери, Ширван услышал совершенно обычные для женщин вскрики, визги, смех и плеск воды. «Ой, смотри, какая прелесть, настоящая бирюза!» – донеслось до него. Женщины в любой стране одинаковы, философски подумал он и занялся более насущными делами.
Высунув от усердия язык, Альва провел тонкой кисточкой по верхнему веку, оставляя серебристую линию, потом повторил ту же операцию с правым глазом. И откинулся в кресле, инспектируя в зеркале плоды своих трудов.
– Ха, не зря я переиграл столько женских ролей в театре Академии! – хвастливо воскликнул он. – Сейчас я такую девочку нарисую, что у самого на нее встанет!
Кавалер уже был облачен в шелковое платье до пят с атласными вставками, нежного бирюзового оттенка, с широченным подолом, призванным скрыть определенные особенности анатомии. Цвет платья необычайно шел к его рыжим волосам и зеленым глазам, но само оно, на взгляд Итильдина, выглядело на кавалере весьма странно.
– Прекрати пялиться, у меня рука дрожит! – Альва капризно надул губы, совсем как придворная кокетка, и эльф виновато отвел глаза.
Но выяснилось, что Лиэлле адресовался вовсе не к нему.
– Ну, что ты лыбишься? – продолжал он, поворачиваясь к Кинтаро, развалившемуся на кровати. – Сам попробуй подводить глаза, когда тебе смотрят под руку.
– Ты сидишь ко мне спиной, сладкий.
– Ага, и вижу в зеркале, как ты меня глазами раздеваешь и трахаешь.
Кинтаро заржал так, что Альва чуть не выронил кисточку.
– Как можно работать в такой нервной обстановке? – Он указал кисточкой, словно обвиняющим перстом, в сторону степняка. – Иди прогуляйся, разведай окрестности, мы тебя позовем, когда закончим.
– Вот прямо так сразу? – невозмутимо отозвался Кинтаро. – Я, между прочим, с утра не трахался. Может, ты мне отсосешь по-быстрому, пока губы не накрасил?
– Грубый мужлан! – Альва захохотал и кинул в него тем, что попалось под руку. Под руку попалась пудреница, и Кинтаро лениво вынул ее из воздуха в дюйме от своей головы. Потом встал и потянулся.
– Белая госпожа приказать – моя сделать, – сказал он скорбно, но уголки его губ подрагивали от сдерживаемого смеха. – И раз никто здесь не давать себя любить, моя пойти любить седло барашка.
– Кинтаро, нельзя же так смешить, у меня сейчас тушь потечет! – прорыдал Лиэлле, закрываясь платочком. – Где ты научился так коверкать всеобщий?
– У своих же воинов, – ухмыльнулся Кинтаро. – Они-то в монастырях не обучались, примерно так и говорят. Не буду же я в Арислане изъясняться языком классических романов.
