Шахразада - Грезы Маруфа-башмачника
Но делать нечего — и Алмас решительно шагнула во дворик. Вот вдалеке послышался голос матери (Алмас вздрогнула), смех дочери, потом голос мужа (Алмас вздрогнула еще раз). И все стихло…
— Неужели я ошиблась? — спросила женщина сама у себя. — Неужели они все-таки сумели договориться? Или решили не ссориться хотя бы в присутствии детей…
О, ей бы и такого было вполне довольно. Но то, что предстало перед глазами Алмас в верхней общей комнате, было во сто крат лучше. Оно было и вовсе похоже на сон: Маруф сидел в своем любимом углу, прикрыв глаза, и рассказывал новую историю. Дети расположились у его ног и с обожанием смотрели на отца. А рядом с детьми, на куче ярких шелковых подушек сидела уважаемая Саида, ее добрая и непредсказуемая матушка. На лице ее был тот же восторг, что и у внуков…
— Аллах всесильный, — прошептала Алмас, опускаясь на подушку у самых дверей. — Такого я и представить себе не могла.
— Тс-с, девочка, помолчи! — едва слышно проговорила Саида, поворачиваясь к ней. — Ты отвлекаешь нас от удивительнейшей из историй, которую я когда-либо слыхала в своей жизни.
Алмас несколько раз кивнула. «О чудо из чудес! Почтенная Саида слушает рассказ Маруфа и не кричит, что он все это выдумал… Ну что ж, послушаю и я, чем удалось пронять мою недоверчивую матушку…»
Макама двадцать пятая
…В этот день солнце почти не показывалось из-за облаков, скрывавших далекие вершины гор.
— Увы, — проговорил Бан Юйфен, — скоро осень. Еще несколько дней, и полетят желтые листья… А потом на облетевшие деревья ляжет снег… Закончится мое послушание, и я смогу до весны заниматься в библиотеке и на каменных площадках монастыря.
Его верный Ветер, как всегда, ничего не ответил. Да и что было отвечать, если и впрямь осень приближалась куда быстрее, чем этого хотелось всем — и в монастыре, и в деревушках внизу… Хотя, конечно, Ветер вовсе не собирался, когда на склоны ляжет снег, оставаться за каменными стенами или усердно заниматься в монастырской библиотеке.
Ибо для него зима была порой раздолья: кролики все так же суетились в попытках под слоем снега найти корм, лисы по-прежнему выслеживали их, стараясь спрятать свою огненную шубу в густом кустарнике. Но настоящая охота начиналась у него, Ветра, когда он громким лаем выгонял из засады сначала охотника, а потом и добычу.
Бан Юйфен гордился тем, что носит то же имя, что и один из основателей великой «школы пяти», которую сейчас чаще называли «школой пяти зверей» по имени тех, кому подражали бойцы, — тигра, леопарда, дракона, змеи и журавля. Учителя Бана не раз говорили ему, что «школа пяти» придет на выручку в любой час, какой-то из ударов всегда окажется к месту.
Но сколько бы ни упражнялся Бан, он все не мог себе представить, для чего же может понадобиться удар, например, кончиками пальцев… Конечно, его нельзя было назвать совсем уж нерадивым учеником, но и в прилежании его упрекнуть было трудно. И потому юноша проводил куда больше времени на склонах гор, присматривая за стадом, чем на тренировочных площадках, засыпанных песком, или на каменных террасах, где другие ученики часами отрабатывали движения, доводя их не просто до автоматизма — а воистину превращая из боевых движений в танец под слышимую только им музыку.
Внезапно Ветер насторожился. В тот же миг и Бан превратился из ленивого пастуха в туго сжатую пружину — ибо его верный пес никогда без нужды не облаивал путников, не бросался на трепещущие кусты только потому, что ветерку вздумалось поиграть с листвой. Ветер был во всем подобен настоящему бойцу, и Бан пытался стать таким, как его пес, жалея лишь, что нет в «школе пяти» стиля собаки.
Тропинка, что вела к монастырским воротам, проходила чуть ниже поляны, которую Бан избрал на сегодня для пастбища. По ней, не озираясь опасливо по сторонам, вполне спокойно и даже расслабленно шли люди. Увы, даже Бану, далеко не такому опытному, как его наставники, было ясно, что мирными их назвать нельзя. Грудь и спину каждого прикрывали кожаные жилеты с нашитыми железными пластинами, руки сжимали длинные копья, а за спиной висели колчаны со стрелами и луки. Суровые лица прятались под кожаными шлемами с назатыльниками.
— Солдаты, — прошептал Бан.
О нет, то не была «армия» местного помещика — каждого из этих солдат любой послушник монастыря знал в лицо. И знал хорошо, потому что мудрости этого помещика вполне хватало, чтобы привечать бывших монахов и находить им хорошие должности и работу по умениям, все равно, в поле или в войске. По тропинке поднимались люди вовсе незнакомые, более того, говорящие на каком-то не совсем понятном языке. Ухо юноши различало лишь отдельные слова — ему стало казаться, что язык этих незнакомцев и его, Бана, собственный язык когда-то были близки. Но, должно быть, близки многие столетия назад.
Сейчас же по тропинке шагали суровые воины с вовсе недетским оружием. И тут Бану стало страшно. Он понял, что не успевает добежать до монастыря и предупредить наставников… Не успевает вообще кого-то предупредить… В одиночку вызывать на бой этих странных людей он не решался. Не решался, хотя понимал, что единственный способ остановить их, пусть на время — это ввязаться в драку. Увы, исход ее Бану был отлично известен. И он, совсем еще юный боец, понимал, что она может стать и первым и последним его сражением.
— Но как же мне предупредить? Скажи мне, Ветер, как?
Пес крутился под ногами юноши, конечно, пытаясь подсказать какой-то очевидный выход. И должно быть, ужасно жалел, что его хозяин не владеет собачьей речью или хотя бы ее пониманием и что он, Ветер, вовсе уж ничего не может человеку сказать.
Но, видно, юноша все же что-то понял. Он наклонился к собаке и, погладив ее лобастую голову, тихо произнес:
— Беги вниз, малыш… И зови на подмогу. Я попытаюсь их задержать…
И глядя вслед собаке, которая прекрасно поняла хозяина и мгновенно исчезла, чтобы выполнить его просьбу, закончил:
— Я попытаюсь… Хотя еще не знаю как.
Юноше было понятно, что битвы не избежать. Но что это будет за битва, если он один попытается сражаться против полутора десятков хорошо вооруженных и, слепому ясно, более чем умелых солдат? И в ответ на эти сомнения, вспомнились юноше слова наставника, сказанные уже более чем давно, в то, первое занятие на площадке для тренировок:
— Дети мои, вы должны быть подобны Чаньшанской змее, символу непобедимости — когда ее ударяют по голове, она бьет хвостом, когда ударяют по хвосту — бьет головой, когда же ее ударяют посередине, она бьет и головой и хвостом.
