Перепрошит тобой (ЛП) - Хайд Жаклин

Я скольжу взглядом к ее обуви, любопытствуя, какова будет ее реакция, когда она обнаружит устройство слежения, которое я туда положил.

— Все равно пора вернуть Брома в конюшню, — говорю я. — Я и так потратил на вас двоих больше времени, чем следовало.

Когда мы подъезжаем к конюшне, я резко останавливаю коня и расставляю ладонь на груди и животе особи, чтобы не дать ей перелететь через голову животного.

Спрыгнув с седла, с энергией, потрескивающей в ладонях, я заставляю себя замереть, пока она ухмыляется мне, восседая на Броме, словно какая-то укротительница диких зверей из древних легенд. Румянец на ее щеках заставляет бледную кожу светиться почти неземным сиянием в лучах полуденного солнца, чего я прежде не замечал.

Улыбка расползается по ее губам, и она насмешливо приподнимает одну темно-рыжую бровь.

— А кто бы не расстроился, лишившись своей ежедневной прогулки? — дерзко заявляет она.

Не успев среагировать, я ловлю ее, когда она внезапно бросается мне в объятия и обвивает руками мою голову, утыкая лицо прямо в свои объемистые груди, скрытые свитером. Легкие перехватывает от сладкого запаха цветков апельсина, опаляющего мой мозг, но прежде, чем я успеваю поддаться низменным порывам, я заставляю себя отстраниться от нее, благодаря судьбу, что она не сопротивляется.

Я бросаю на нее укоризненный взгляд, когда замечаю, куда она смотрит с самодовольным огоньком в глазах. На моих брюках образовалась неприличная выпуклость, будто член одной лишь силой воли готов разорвать изящные швы.

— Веди себя прилично, — говорю я, и слова скорее похожи на рык. Я сжимаю ее нежные плечи и отступаю прочь.

Она трясет головой и кружится на месте, прежде чем направиться к самому большому зданию конюшни.

— Что еще ты тут прячешь, мистер Штейн? — спрашивает она, и в ее тоне явственно слышно возбуждение.

Я оглядываюсь на Брома, опустившего голову к корыту, наполненному еще утром свежими яблоками и стручковым горошком, и замечаю, что поводья волочатся по земле.

Я отмахиваюсь от него рукой, зная, что если лошадь что-то стеснит, он и сам сможет сбросить с себя эту чертову штуку. Уму непостижимо, на что способна эта коротконогая девчонка за такое короткое время. Я поворачиваюсь и обнаруживаю, что она пропала, а боковая дверь в конюшню распахнута настежь.

— Где ты? — реву я, входя в помещение, в полной уверенности, что не смогу быстро отыскать ее среди всех этих стогов сена.

— Здесь, — отзывается она, и ее голос звучит гораздо ближе, чем я предполагал. — Я не собираюсь уходить далеко, раз знаю, что существуют такие создания, как Бром.

— Здесь есть и другие животные, хотя ни одно из них не похоже на него, — отвечаю я. Ее искренность скручивает мои внутренности и почему-то заставляет желать рассказать ей больше.

Наполненная и естественным, и искусственным светом, конюшня внутри имеет два этажа в высоту, с арочными потолками и более чем тридцатью стойлами… и все для Брома. Возведенная и перестроенная с течением времени, нынешняя внутренняя отделка была изготовлена людьми на заказ и доставлена сюда, а собрали ее упыри. Пока что это строение продержалось дольше всех, пусть и стоит всего месяц.

— А где другие животные? — спрашивает она, приподнимаясь на носочках, будто это придаст ей достаточный рост, чтобы осмотреться.

Я вспоминаю, как она наклонилась, чтобы погладить Брома Бонса, создание столь свирепое, что даже самые отчаянные упыри не решаются связываться с ним, а она скачет на нем, словно родилась для этого. Эта женщина, которая, казалось бы, взломала мою компанию с темными целями — то, чего десятилетиями пытались добиться мужчины, движимые жадностью, — стоит здесь и умоляет показать ей животных, вместо того чтобы выкачивать мои счета. Резкая морщинка прорезает ее лоб, когда она не находит ничего в следующем маленьком стойле. Она ничего и не найдет. Не здесь.

Мне почти хочется рассмеяться от причуд этой человеческой особи.

— Чтобы заглянуть поверх стенок стойл, тебе понадобятся ходули.

— Это что, шутка, Фрэнк? — ахает она, с театральным видом прижимая руку к груди и продвигаясь дальше в конюшни. — Серьезно, рычи сколько влезет, мы оба знаем, что ты душка.

Душка?

Я наблюдаю, как она бродит по помещению и заглядывает за каждую дверь в надежде увидеть еще одно существо, подобное Брому.

— Откуда ты знаешь, что я держу животных здесь, а не в своей зловещей лаборатории?

Выражение ее лица становится комичным, когда она порхает обратно, прихрамывая на одну ногу, и широкая ухмылка расползается на ее лице, трогая зеленые глаза.

— Так значит, зловещая лаборатория у тебя все-таки есть!

— Поправь обувь, женщина, и пошли уже.

Глава 18

БЕРНАДЕТТ КРЕНШОУ



Оу, Фрэнк, теперь ты в моих лапах.

Дедушка всегда говорил, доброе слово и кошке приятно.

Я сажусь на голую деревянную скамью перед пустым стойлом, в голове рождается идея, и я болтаю ногами. Интересно, сколько секс-фантазий можно прожить за один день.

Его взгляд сужается, а мои брови смыкаются в гримасе досады.

— Если бы ты просто вернул мне мои туфли, ничего бы этого не случилось, — бормочу я. Не ложь. Даже если эта соломинка застряла там еще до того, как мы начали всю эту карусель с огненными конями, это почему-то привело к тому, что Фрэнк Штейн мне в самом деле начал нравиться.

То, что начиналось как шпионская авантюра, обернулось куда лучше, чем я могла представить. Конечно, это не тот отдых, о котором я мечтала, но и тут есть определенные плюсы.

Мой нос вздрагивает от приятного чистого запаха свежей соломы. Я скольжу взглядом по высоким деревянным балкам конюшни, понимая, что содержание этого места должно стоить целое состояние. Не хуже, чем в поло-клубах, что я посещала в юности.

А сам мужчина…

Он приподнимает бровь, заметив, что я разглядываю его, и по мне прокатывается дрожь. Он тяжело приближается, а я принимаюсь расшнуровывать ботинки, взятые из комнаты.

Необъяснимое чувство сжимает мою грудь, когда он наклоняется передо мной, отчего его белая рубашка натягивается на плечах.

Прекрати, Берни.

Быстро сняв ботинки, я поправляю очки на носу, вытягиваю ноги и шевелю пальцами.

— Шевелись быстрее, — рычит Фрэнк, ни капли не охлаждая моего любовного пыла. Увы, плак-плак.

Видимо, у меня есть тип, и мудаки обычно в него попадают.

Но мне казалось, мы сдвинулись с мертвой точки, я ведь видела проблеск улыбки на его лице ранее.

— Как я уже говорила, это ты похитил меня и привез сюда, помнишь?

Его ноздри раздуваются, но он не отвечает, а по его лицу скользит растерянное и подозрительное выражение.

— Ты пробыла здесь целый день и даже не попыталась добраться до телефона или компьютера. Вместо этого, когда я предположил, что ты пытаешься сбежать, я нахожу тебя на улице, возящейся с моим конем, — бросает он обвинение, пока я как раз натягиваю ботинок.

— Ты говорил, что он не твой, — отвечаю я, поворачивая к нему голову, и снова выпрямляюсь.

Он сокращает дистанцию между нами, загораживая меня от всего на большой скамье, которая уже не кажется такой просторной, теперь, когда он передо мной.

— Заткнись и надень уже гребаную обувь, — говорит он, наклоняясь за вторым ботинком и швыряя его между нами.

Я моргаю.

Оуу.

Его явная попытка напугать меня — это даже мило.

Я прячу улыбку, приподнимаюсь и прижимаюсь к его губам, игнорируя ботинок, упавший на пол. Раз он не сразу отстраняется, я поднимаю руки и провожу ладонями по его широкой груди, как мне и хотелось с тех пор, как я увидела его бегущим в гору.

Тело надо мной словно камень, но его резкий вдох и ответ говорят мне куда больше, чем он, уверена, хотел бы, потому что Фрэнк Штейн ведет себя так, будто его никогда по-настоящему не целовали. Или, если и целовали, он явно не привык к этому, судя по тому, как мгновенно напряглись его мышцы под моими ладонями.