Перепрошит тобой (ЛП) - Хайд Жаклин

— А теперь слушай сюда. Бром Бонс — не домашний питомец, с которым можно приходить играть, когда вздумается. Он вспыхивает, когда в ярости. Достаточно случайной осы у его головы, и ты превратишься в пепел просто за то, что была рядом, — слова звучат правдиво, и мысль начинает обретать вес, ведь она знает слишком много, чтобы ей можно было позволить жить. — Если ты так мало ценишь свою жизнь, верни мое, и тогда сможешь гладить его сколько угодно.

Жеребец делает шаг в сторону под нами, словно споря, но я видел, как он поступал с людьми куда хуже, и он это знает.

Влажное ощущение, сопровождаемое чувством теплого металла, скользящего по моей ладони, заставляет мое лицо исказиться в ужасе.

— Ты только что лизнула меня? — я отдергиваю руку от ее рта, чтобы она не попыталась это повторить.

— Не впервой, Фрэнк. И кроме того, Бром не причинит мне вреда. Я ему нравлюсь больше, чем ты, — объявляет она, словно знает это существо всю жизнь, а не какие-то двадцать минут.

Бром ржет, будто в согласии, и мои ноздри раздуваются.

Я не утруждаю себя ответом на ее нелепость. Становится ясно, что она готова спорить хоть со столбом, и у меня нет ни малейшего желания доставлять ей такое развлечение.

— Ты просто злишься, потому что я права, — говорит она напевая, будто я вслух ей возразил.

— Замолчи, — я выжимаю слово сквозь стиснутые зубы, изо всех сил пытаясь удержаться от того, чтобы не придушить ее прямо в седле.

— Ладно, — бормочет она, пока Бром неспешно шагает под нами, ведя себя смиреннее ягненка, и все из-за этой ведьмы.

Мой глаз начинает дергаться, когда она, вместо того чтобы продолжать болтать, ерзает у меня на коленях, вызывая раздражение уже совсем иного рода, отчего мой член приходит в боевую готовность.

Она вздыхает, откидываясь на мою грудь. К счастью, не замечая моего затруднительного положения, в то время как в брюках становятся все теснее.

Из нее вырывается тяжелый вздох, когда она поворачивается, устраиваясь поудобнее, и впирается в меня задом. Мышцы моего лица каменеют.

Я заставляю каждую молекулу своего тела не реагировать, отказываясь уступить даже дюйм, в то время как ее аромат цветов апельсина дразнит меня, а она продолжает растягиваться на мне, как кошка.

Она снова вздыхает, не получив ответа, но когда она принимается насвистывать какую-то мелодию, я окончательно теряю терпение.

— Какого черта ты делаешь? — грохочу я.

Она слегка поворачивается, чтобы взглянуть на меня из-под своих кошачьих очков.

— Ты ко мне обращаешься? — ее голос звучит абсолютно невинно.

— Да, — отрезаю я и резко дергаю поводья, разворачивая Брома обратно к двору конюшни, сдерживая мое иссякающее терпение.

— Таааак, надо было уточнить. Знаешь, ты очень горячий на ощупь, почти как грелка, — замечает она, потираясь спиной о мой живот и грудь. — Ха, и как я вообще могла принять тебя за вампира.

Вот именно.

Хоть они и бессмертные, вампиры, при всех их сверхъестественных способностях, по сути паразиты, уязвимые более чем одним способом, и в их природе много недостатков. Я нашел решение для большинства из них. Факт, который Влад ненавидит, особенно когда я пользуюсь любой возможностью напомнить ему о моем очевидном превосходстве.

— И ты определенно не оборотень, — бормочет она, словно лично общалась с шавками.

Я поджимаю губы, чтобы удержаться от расспросов, но в конце концов любопытство берет верх.

— И ты знаешь это потому что…?

Она пожимает плечами.

— Я встречала одного.

Мои брови резко сходятся в строгой складке, прежде чем я вспоминаю, что Влад редко появляется без Дойла, и не так давно я читал отчет с шокирующей новостью о его поездке в Штаты. Должно быть, это он, ведь оборотни обычно держатся своих и редко, если вообще когда-либо, забираются так далеко на юг.

— Хмф…

— Так, посмотрим… Каким же сверхъестественным существом может быть великий мистер Фрэнк Штейн, генеральный директор? Может, ты доктор Франкенштейн? Было бы круто!

— Нет, — отвечаю я, мой тон тверд, как взрыв гнева в грудине от больного места, которого она невольно коснулась своими расспросами. Одетт и вся их компания, включая Влада и Дойла, сравнивали меня с монстром из ужастика Мэри Шелли с тех пор, как узнали о его появлении, но на деле я ни капли не похож на создание из ее сказки.

Полагаю, в этом вина Одетт, как это обычно и бывает, — меня так назвали после одной дискуссии с дамой в гостиной, но я на столетия старше.

Влад и Дойл, идиоты, продолжают говорить это лишь потому, что я яростно с ними спорил. Если бы только было так просто оживить труп.

— Эээээх, ладно. Не вини меня за вопрос.

Я откидываюсь в черном кожаном седле, тщетно пытаясь создать между нами больше пространства. Жаль, что это не помогает. Бром бил все рекорды — еще никогда он не носил на себе седло так долго, не сжигая его тут же после затягивания подпруги. Но разъезжать со стоящим колом на чужом коне с человечкой — не так я планировал провести день.

— Могу и виню, особенно когда ты делаешь нечто столь глупое, как покидаешь дом, зная, что находишься среди сверхъестественных созданий, — признаюсь я, желая, чтобы она хотя бы осознала, насколько глупо поступила. Чудо, что лошадь хорошо вела себя так долго. Боже упаси, чтобы она нашла еще что-нибудь, что содержится в имении.

На этом она замирает и наконец-то умолкает.

Солнце пробивается сквозь полог деревьев над грунтовой дорогой, рассылая искры по ее рыжим волосам, которые, не могу не заметить, едва достают до моих грудных мышц, беспорядочными локонами растекаясь по белизне моей рубашки.

— Вау, ивы просто огромнейшие, — замечает она.

Напряжение в плечах ослабевает на йоту, когда в поле зрения появляются красно-белые конюшни, а пруд и ивы, посаженные мной в первое лето по приезде, создают идиллический фон.

Расположенный в дальнем углу владений, вдали от любопытных глаз по задумке, загон Брома обычно заставляет его бросаться в противоположную сторону, но сегодня он словно совсем другое животное.

Из нее вырывается резкий выдох, прежде чем она обмякает на моей груди, словно используя меня как кресло-качалку.

— Какого дьявола ты творишь, женщина, — вырывается у меня, и складка на моем лбу углубляется, когда она лишь прижимается теснее.

— Помолчи, ты разрушаешь мою фантазию о скачке по холмам с мужчиной, который меня хоть как-то терпит, — бормочет она и игриво шлепает по моей руке.

Я не могу сдержать смешок, что, вероятно, удивляет нас обоих.

— Как давно ты скрываешь Брома? — спрашивает она.

— Сколько себя помню, — отвечаю я.

— Что ж, значит, ты не такой уж и болван, раз заботишься о Броме.

От этих слов в горле появляется ком. Эта ничтожная человеческая особь делает такое замечание, пробыв здесь едва ли день, в то время как никто и никогда не благодарил меня за защиту, что я здесь обеспечиваю. Все видят в этом лишь долг, ибо это место было рождено необходимостью выживания, создано как убежище, где мы можем жить среди себе подобных, не опасаясь быть обнаруженными внешним миром.

Я бросаю взгляд вниз, на эту дьявольскую женщину у себя на коленях. Одна человеческая особь вряд ли считается угрозой обнаружения, убеждаю я себя.

— Он поджигает поля, если не получает ежедневной прогулки, — произношу я, вдавливая пятки, чтобы придать ему ускорения.

Не мне разрушать фантазии дамы, особенно когда мой день и так пошел наперекосяк. Какая теперь разница.

Ее смех разливается в воздухе, когда Бром ускоряется. Она пронзительно визжит, когда я подстегиваю лошадь двигаться еще быстрее. Я не позволяю ему выложиться по-настоящему, но ослабляю поводья и понимаю, что зря тревожился: он ведет себя как истинный джентльмен, несется ровно настолько, чтобы это можно было назвать галопом.

Смех женщины стихает, когда мы замедляемся, и она с силой вдыхает.

— Черт, кажется, у меня солома в ботинке, — бормочет она, наклоняя голову и возясь с ногой.