Перепрошит тобой (ЛП) - Хайд Жаклин

Глава 13

БЕРНАДЕТТ КРЕНШОУ



У него самый сексуальный член, какой я только видела.

Эта мысль кажется до смешного нелепой, особенно если учесть, сколько членов я повидала за долгую вереницу бойфрендов.

После того как у меня рано выросла грудь, я узнала, на что способно мое тело. Гораздо раньше, чем следовало бы. Ради блага всех женщин я научила обращаться с вульвой больше мужчин, чем можно представить, но никогда в жизни я не видела ничего столь же выдающегося, как у Фрэнка Штейна.

Он — воплощение сексуальности.

Его член большой и гордый, бледный, как и все его тело — исполинский и украшенный штангой, венчающей головку. Словно картинка из моих самых сокровенных грез, воплотившаяся в реальность. У него пирсинг «Принц Альберт»²⁹. Это все равно что получить бесплатно самое лучшее в мире мороженое, залитое бельгийским шоколадом, а сверху украшенное самой прекрасной вишенкой.

Я, может, и не переношу лактозу, но даже я готова нарушить правила ради мороженого и… других закусок.

Рот мгновенно наполняется слюной.

— Святая корова, — бормочу я, протягивая руку, чтобы прикоснуться к его длине.

— Прошу прощения? — спрашивает он оскорбленно, но голос его затихает.

Я буду сосать Фрэнку Штейну так, словно потеряла в нем свои ключи, думаю я, обводя руками его толщину. Или по крайней мере сделаю все, что в моих силах.

Он толще моего запястья и, вероятно, даже больше моего самого крупного дилдо. Он великолепен. А сам мужчина такой высокий, что я нахожусь на уровне его паха, это так горячо. Я не могу дождаться, когда он оттрахает мой рот.

Я борюсь с ухмылкой, что так и норовит расползтись по губам, при мысли о том, как легко оказалось вытащить этот член из брюк его хозяина. Я не знала, чего ожидать, ведь он с самого нашего приезда не подавал и малейшего знака, что я ему нравлюсь, но я бы себе лгала, если бы не признала, что именно этого я и хотела все это время.

Облизнув губы, я позволила взгляду стать томным, представляя, каково было бы вместить эту штуку в свою киску, но Фрэнк не шевелит ни единым мускулом, на его лице скучающее выражение.

Он пытается казаться максимально бесстрастным, и это мне только на руку, ведь так проще добиться своего. Я, стоя на коленях, в позиции, которая должна поставить на колени его.

Его член — это нечто, превосходящее все ожидания, и я хочу того же, что получила Белль — ночь с чудовищем³⁰.

Все мои любовные романы вместе взятые не смогли бы подготовить меня к нему, но по легкому напряжению вокруг его глаз я понимаю, что он не так уж безучастен, как хочет казаться.

Он хочет, чтобы я думала, что он не хочет меня. Но ни один мужчина не подпустил бы женщину так близко, если бы она ему не нравилась.

Я сжимаю его огромные бедра, от их размера чувствуя себя маленькой. В его горле поднимается раскатистый звук, и поднимая голову, я вижу на на его лице выражение, говорящее «ну, давай же», от чего внутри меня начинают порхать бабочки, полные нервного предвкушения.

Я скольжу ниже, устраивая голову у него на коленях, и провожу языком вдоль его члена, слева направо, поражаясь его толщине и длине, хотя он явно возбужден лишь наполовину.

Должно быть, все десять дюймов (прим. 25,4 см), да и в диаметре добрых три (прим. 7,62 см) — недаром я не могу охватить его целиком. Я ласкаю его, а он сидит недвижимо, вцепившись руками в подлокотники кресла. Я провожу языком вокруг головки, позволяя нашим пирсингам позвякивать.

Его член твердеет под моими стараниями, и я внутренне ликую. Медленно сжимая его в кулаке, я стону от удовольствия, когда капля предэякулята касается вкусовых рецепторов — соленая, густая, от чего желание во мне взмывает до небес. О боже, какой же он вкусный.

Я принимаюсь за дело, провожу языком по его толстому стволу, покрывая его слюной как можно лучше, чтобы член легче скользнул мне в рот. Учитывая его размер, я знаю, что мое лицо потом будет болеть, но оно того сто́ит.

Взглянув на него, я колеблюсь от его совершенно бесстрастного вида, пока не замечаю, как сильно он сжимает подлокотники. Он не так уж безучастен, как хочет казаться, и в его взгляде мелькает нотка ненависти, будто он ненавидит то, что я могу заставить его что-то чувствовать.

Опустив голову, я закрываю глаза и широко раскрываю челюсть, пока в животе закручивается вихрь вожделения. Я крепко сжимаю его обеими руками и принимаю в рот, уделяя особое внимание головке своей штангой.

Влажные, хлюпающие звуки, с которыми мой рот трахает его, разносятся по пустой комнате, и тогда я различаю это — тихий, учащенный ритм его дыхания. Я разжимаю челюсть так широко, как только могу, стараясь не задеть его зубами, и могу принять лишь несколько дюймов, прежде чем на глаза наворачиваются слезы.

Я сглатываю, дышу через нос, сосу и стараюсь принять его глубже. Мне не под силу взять его целиком, даже при отсутствии рвотного рефлекса, он слишком велик.

Я приподнимаю голову, чтобы коснуться языком щели на головке, позволив нашим пирсингам вновь встретиться, наслаждаясь его вкусом. Продолжая ласкать его одной рукой, другой я касаюсь его тяжелых яичек, ощущая их вес на ладони, а затем снова провожу языком по стволу, зная, что никогда не смогу принять его всего.

Я компенсирую это уверенными, ритмичными движениями, пока мой разум не затуманивается, и я не начинаю ритмично двигать головой на его члене, словно он был создан только для меня. Воображаю, как его серые стальные глаза затуманиваются желанием ко мне, как он встает на колени, умоляя меня дать ему то, что я так хочу ему предложить.

Соски напрягаются под бюстгальтером, и мне приходится сдерживаться, чтобы не заерзать, пытаясь унять нарастающую пульсацию между ног. Я теряю себя, пытаясь принять его глубже, словно стараясь вдохнуть его внутрь.

Моя кожа пылает, пока я представляю, какова была бы его реакция, сними я штаны, чтобы поиграть с собой, пока обслуживаю его.

Щемящее покалывание у клитора заставляет внутренности сжаться в ответ. С той самой минуты, как я увидела Фрэнка Штейна по телевизору, я мечтала трахнуть его до потери пульса. Знание того, что он монстр, сводит меня с ума окончательно, словно сам Господь провозгласил: «Берни, это предназначено тебе». Я не питаю иллюзий, что стану его единственной на веки вечные, но на свете есть мало чего, на что я не пошла бы ради этого члена, пусть и лишь на одну ночь.

Я намерена взять от этого мужчины все, что смогу, после чего мы с Эдгаром отправимся домой с историями о большом хуе и запасом кошачьей мяты, которых хватит до конца наших дней.

Я задаю быстрый темп, работая двумя руками, скользящими без усилий по исполинскому стволу, и втягиваю щеки, насколько это возможно, уже почти утратив в них всякую чувствительность. Я лижу и смачно обсасываю его головку, позвякивая штангой о его пирсинг и заглатывая его так, словно от этого зависит моя жизнь.

Его орган набухает, становясь все толще, пока слезы не начинают ручьем струиться по моему лицу от растяжения, и меня пробивает на рвотный спазм — мое горло больше не в состоянии удерживать его.

И тогда я чувствую это. Я стону при первом же вкусе, что обволакивает мое горло. Он восхитителен, почти как фрукт — терпкий, но очень сладкий и совсем не соленый. Интересно.

Возле моего правого уха раздается скрежещущий, громоподобный звук, с эхом отозвавшийся слева. Мои глаза широко распахиваются, я смотрю на Фрэнка, на его яростный серый взор, и до меня быстро доходит, что он изо всех сил пытается сдержаться, не кончить. Его здоровенные ручищи, точно крючья, впились в кресло.

Если бы я могла улыбнуться, я бы сделала это, но теперь я с новым усердием работаю головой, смакуя влажные звуки, что мы издаем вместе, и отпускаю его одной рукой лишь на миг, чтобы поддеть костяшкой пальца ту самую сладкую точку прямо под его яйцами.