Перепрошит тобой (ЛП) - Хайд Жаклин
Впервые за все время, что я знал ее, она замолчала. Тишина расползлась по комнате, и стал слышен только тихий звон приборов.
— Комната подходит? — спросил я, решив ненавязчиво завести разговор.
— Потерплю, — она усмехнулась. — Слишком уж «ванильно», на мой вкус.
На ее губах заиграла та самая дерзкая ухмылка, и я вдруг понял, что ужин только начинается. Я крепче сжал вилку, уже занесенную над куском стейка, который собирался переложить на свою тарелку. Вспоминаю, что велел ей занять комнату в левом крыле — там все в голубых тонах. Правое же окрашено в серый. Она ослушалась.
— Где Эдгар? — спрашивает она, ковыряя вилкой картофельное пюре на тарелке, уткнувшись лицом в ладони и твердо опершись локтем на стол, пока я наливаю себе выпить.
Свет свечей создает красный ореол вокруг ее и без того огненных локонов, делая похожей на демоническую фею. Впрочем, было бы куда логичнее, окажись она действительно порождением ада — упрямая, строптивая, неугомонная.
— Он в безопасности, — отвечаю я, бросив взгляд на то, как неуклюже она орудует приборами в неправильной руке, и с трудом сдерживаю улыбку. — Ты пытаешься довести меня нарочитым отсутствием манер или и вправду провалила все уроки этикета, на которые бабушка таскала тебя в детстве?
Она морщится, потом ухмыляется.
— Оу, я польщена. Сам обо мне читал или велел своим прихвостням нарыть какие-то факты из моего детства, чтобы попугать ими? — губы у нее растягиваются в узкую улыбку, но ледяной тон выдает — я попал в больное место.
— Я редко делаю что-то без причины, — отвечаю спокойно. — Да и смысла тебя запугивать нет. Я всего лишь наблюдаю. Но если ты хочешь есть как детсадовский ребенок, я не стану возражать.
Я отрезаю кусок стейка, позволяя горячему соку разлиться по языку, и наблюдаю за ее лицом. Ее выражение меняется на глазах, и это завораживает.
— Не вижу смысла тратить хорошие манеры на того, кто не умеет слушать, — огрызается она, выпрямляясь на стуле и аккуратно поджимая под себя ноги. — Но запомни, ты очень пожалеешь, если я не увижу своего кота в ближайшее время.
С этими словами она тыкает вилкой в мою сторону, и в ее взгляде блестит тонкая сталь ненависти.
— Твой кот будет возвращен тебе завтра утром. Завтрак в девять, ты присоединишься ко мне здесь.
Она фыркает и с грохотом ставит локоть на стол.
— Не вариант. Я почти не спала неделями, и завтра намерена поспать, — бросает она.
— Ты будешь здесь, когда подадут завтрак.
С другого конца длинного стола она приподнимает бровь. Тишина растягивается, лишь камин потрескивает за ее спиной. Она качает головой, и на лице ее появляется почти сочувствующее выражение. Ее губы складываются в легкую обиженную гримасу, и у меня внутри что-то сжимается.
— Разве что ты лично вытащишь меня из кровати, иначе не дождешься. Я не жаворонок, милостивый сэр. Моя стихия — ночь. И точка, — произносит она, с вызовом скрестив руки на груди.
Мой взгляд скользит туда, где ее руки плотно прижаты к талии. Такая крошечная, злая, неукротимая. Я решаю немного поиграть, просто чтобы узнать, когда эта маленькая человечка наконец сломается.
Насколько я успел ее изучить, она умна. Слишком умна. И, очевидно, воспользуется любым шансом, чтобы обернуть все против меня, осрамить, поддеть, расстроить мои планы — чему последние дни служат прекрасным доказательством. Почти восхищает, если подумать, эта ее настойчивость. Но вот с непокорностью придется что-то делать.
— Хм, это можно устроить, — говорю я, наслаждаясь самой мыслью о том, как вытаскиваю ее из постели, чтобы заставить делать то, что я хочу. Представляю, как она взбесится, и ухмыляюсь.
На ее лице проносится целая буря эмоций: от недоверия до едва заметного любопытства, прежде чем маска снова становится на место. Она быстро берет себя в руки.
— Ну конечно. Затащить двоих здоровенных мужиков, чтобы вытащили женщину из спальни, — для тебя ведь обычный вторник, да? — язвит она.
Люди веками наживаются на войнах, а нападение на мою компанию — это именно война. Просто они подзабыли, что сверхъестественное существует. И я намерен сохранить это невежество, даже если ради этого придется вытаскивать эту женщину из постели в любое время суток.
— Сомневаюсь, что для этого понядобятся двое, — лениво бросаю я.
Она закатывает глаза, и я едва сдерживаю раздражение. Пальцы невольно дергаются, так и хочется наказать ее за дерзость смачным шлепком. Вместо этого я молча принимаюсь за еду, решив пока что ее игнорировать.
— Так вот оно как, значит, вампиры едят мясо. Кто б знал, — говорит она, — и все они такие же отстойные, как ты? Или это твоя особая черта характера?
Снова это. Вампир. Абсурдная идея, но пусть лучше она считает меня таким чудовищем, чем узнает правду о нашем роде.
— С какой стати мне волноваться о том, что ты думаешь о моем характере? — спрашиваю я, намеренно поддразнивая.
Она поправляет волосы, быстро заправляя прядь за ухо, словно пытаясь скрыть раздражение.
— Ты здесь только для того, чтобы выполнить свою работу, — продолжаю я ровно. — Закончи ее, и свободна. Мне безразлично твое мнение обо мне, когда, по сути, ты и сама признала, что ты преступница. Пусть и мелкая.
— Я не веду переговоры с террористами.
— Это вряд ли терроризм, учитывая, что именно ты взломала меня, мисс Креншоу. Не я начал эту игру, а ты, если вдруг забыла.
Она поднимает бровь с лицом все таким же спокойным, будто слова ее не задели, но я замечаю, как крепче сжимаются ее пальцы на салфетке, пока она почти не валится вперед, локтями на стол.
— Ну, как говорится, хрен редьки не слаще. Так когда я получу свои вещи? — спрашивает она, и я невольно задумываюсь, что у нее на уме.
Любой другой, получив доступ к Talbot и миллиардам долларов, давно бы попытался перевести средства, урвать кусок. А она… жертвует деньги в фонд помощи животным. Нелепо. Люди — существа алчные до единого, ведомые жадностью, пока сильные пожирают слабых. Но сверхъестественные так не поступают. Поэтому она — редкий человеческий парадокс, странность, которую мне отчаянно хочется изучить.
— Твоя одежда и прочие вещи прибудут завтра, — бормочу я, глядя на нее уже под другим углом.
Ее поведение, конечно, раздражает до невозможности, но как ни крути, она мне должна. А я всегда получаю то, что мне причитается.
— И ты получишь все обратно, как только покажешь результат.
Щеки ее вспыхивают красным, глаза сверкают яростью, и я внутренне поздравляю себя с победой. «Лунный цветок» все еще у некомпетентных идиотов, скользких, как угри, и я не побрезгую ничем, чтобы вернуть его. Просто не ожидал, что весь процесс окажется столь… занимательным. Хочет она того или нет, но она станет моим инструментом, стоит лишь обуздать ее как дикого жеребца, которого учат носить седло.
Это займет меня на время, пока команда Микаэля ищет остальные партии груза. А может, и отвлечет от мысли, во что выльется эта катастрофа, если хоть слово просочится в мир сверхъестественных.
— Так, значит, тебя интересует только результат? — выплевывает она. Голос ее разносится по залу, отскакивает от стен, и, раздраженно фыркнув, она откидывается на спинку.
— В данном случае, да. Можешь кидаться едой, устраивать маленькие вспышки хаоса, как капризный ребенок, — уверяю тебя, это не сработает. А можешь сотрудничать. Дай мне то, что я хочу, и вернешься к своей жалкой, никчемной жизни, — произношу я, прекрасно зная, что лгу. Она не проживет долго. Ни один человек не может узнать о нашем существовании и остаться в живых. Она уже знает слишком многое о Владе, но, к счастью, пока не проявляет желания сообщить властям.
Я жду. Жду привычной вспышки — крика, злости, гнева, чего угодно, но ничего этого не происходит.
Она вдруг издает странный звук — короткий смешок, потом запрокидывает голову и начинает смеяться, прижимая руки к животу.
— Прости… просто представила, какой бы медийный фурор начался, если бы общественность вдруг узнала, что некий Фрэнк Штейн — это вовсе не корпоративный гений, а буквально Франкенштейн. Что-то прямо из кошмара Мэри Шелли, «живое, дышащее существо среди нас».
