Анархия в школе Прескотт (ЛП) - Стунич С. М.
— Где Аарон? — спросила я, потому что думала, что он мог бы залезть ко мне в постель, когда вернется.
— Снаружи с Виком, — сказал Хаэль, оценивающе осматривая меня. На мне была одна из футболок Аарона и его боксеры, которые уже обвисли в районе бедер. Не нужно, чтобы гребаная ткань касалась швов, и еще я не хотела, чтобы Хизер видела мои раны и начала задавать вопросы. — Полагаю, докладывает о случившемся.
Хаэль прикусил нижнюю губу и поднял на меня взгляд, карие глаза были открыты и полны веселья. Это выражение лица было полной херней. За этим красивым личиком происходило куда больше, чем ему хотелось бы признать. Он делал вид, что жизнь — одна большая шутка, вечеринка с сексом, наркотиками и алкоголем. В действительности, он ненавидел ее. И, вероятно, себя тоже. Я помнила, что он сказал о том, что хочет быть супергероем.
Осторожно опустилась на один из стульев со стоном, положила локти на стойку и обхватила голову руками. Меня убивала не только боль в боку, еще у меня была гребаная мигрень из-за пули, пробившей мой череп. Динь-дон, сука мертва. Так почему же я не чувствую себя из-за этого куда более радостной?
Ох, точно. Потому что я взрослая, уже как несколько лет, и должна думать о последствиях всего.
«Как ты и говорила себе все те ночи, когда мечтала о кровопролитии, а затем ссыканула в последнее время? Ты жалкая, Бернадетт». Призрак Кали все еще был там, на краю моего зрения, мерцающая галлюцинация, посланная мучить меня из могилы.
— Кали..? — начала я, и Хаэль издал резкий смех.
— Навещает Тома, — не-настолько-загадочно сказал он, а затем замолчал, когда вошел Оскар.
Мгновение мы смотрели друг на друга.
— Мы пойдем на вечер матери Виктора в следующее воскресенье, — коротко сказал Оскар. — Тебе понадобится новое платье, — замолчал он и прищурил серые глаза в мою сторону. — Раз ты своим непослушанием испортила другое.
Я упорно смотрела прямо на него.
— Мы идем на эту идиотскую, гребаную херню? — спросила я, но знала, что идем. Мы должны были. Речь идет об изменении правил игры. Мы не играли против новичков, это большая лига. — Ты знаешь так же хорошо, как и я, что дешевый кусок дерьма, который я надела на День Снежка, не помог бы пройти охрану подобной вечеринки. Перестань быть гребаным придурком и просто скажи это.
— Что сказать? — Оскар бросал вызов, вскинув темню бровь.
Его нос рассечен посередине, по бокам слегка припух, кожа покраснела. Из-за этого на него неприятно смотреть, настолько совершенны рот и глаза, настолько прекрасно разрушен нос.
— Что ты беспокоился обо мне, а потому сейчас зол, что я жива и вполне в порядке, чтобы можно было на меня злиться, — я стучала ногтями по столешнице. Прежде чем спуститься вниз по лестнице, потратила полчаса на то, чтобы отодрать под ними кровь. Не терпелось узнать о членах банды, которых ребята убили на вечеринке. Война банд, настоящая война банд — это будет весело. Еще и против расисткого, крупного криминального круга, параллельно беспокоясь о тестах по биологии и работах по английскому языку. В южной части Прескотта мы просто бочка смеха. — Просто признай этой и перестань выставлять себя дураком.
Оскар посмеялся, и мы с Хаэлем подпрыгнули. Я могла на пальцах одной руки сосчитать, сколько раз слышала от него что-то более яростное, чем мягкое, насмешливое хихиканье.
— Хочешь, чтобы я признался в вечной любви? — спросил Оскар, подойдя к столешнице и растопырив длинные пальцы поверх нее.
Я уставилась на них и подняла взгляд на него, на резкое и прекрасное лицо, на лицо аристократа. Может, сейчас он и был бедным, но в его венах должна была течь какая-то голубая кровь. Он выглядел именно так.
— Было бы неплохо, да, спасибо, — ответила я, откидываясь назад на табуретке и застонав. Я скрестила руки на груди, и, блять, ждала. Наши взгляды встретились, между нами вспыхнула искра, разрыв в реальности, сотканный из воли и бреда. — Я жду.
— Я жду тебя в тоске, без осужденья, — промурлыкал Оскар, смотря на меня через верхнюю оправу своих очков.
Он снова цитировал Шекспира, думаю, какой-то сонет с номером вместо названия.
Спасибо, что я была внимательной на уроках.
— В часы твоих забот иль наслажденья6 , — ответила я, договаривая последнюю строчку поэмы. Он лишь уставился на меня, на его лице застыла эта зловещая улыбка. Я его удивила, и он это ненавидел. — Что? Не можешь принять то, что кто-то играет на твоем уровне? — пошутила, но затем раздвижные двери открылись, и внимание Оскара переместилось с меня, и через мое плечо он смотрел на Виктора и Аарона, когда они вошли.
Клянусь Богом, когда я повернулась, все было как в замедленной съемке.
— Берни, — выдохнул Аарон, мое имя прозвучало, как отчаянное обжигающее обещание, и обнаружила, что слезла со стула и выругалась. Я бросилась в его объятия, и он проворчал. На правой руке у него гипс, на ноге черный медицинский ботинок — по сути, гипс из жесткого пластика с ремешками на липучках. Сломана малая берцовая кость или.. что-то еще. — Ох, малышка, — промурлыкал он, потираясь об меня своей головой. — Блять.
Мы обнимались словно двое, знающие, что у них не остается шансов на то, чтобы все получилось, понимающие, что завтра никому не обещано. Мои пальцы впились в его спину, и он обнимал меня так крепко, что я не могла дышать.
— Господи Иисусе, — сказал Виктор с длинным вздохом и пронесся мимо нас.
К тому, что я показываю им обоим свои чувства, при этом не выводя другого из себя, придется привыкнуть. Сейчас Вику придется отойти назад. Он просто должен. Я думала, что потеряла Аарона навсегда.
— Она не касалась тебя, не так ли? — спросила я, когда он прикоснулся пальцами левой руки к моей щеке, смотря прямо мне в глаза своими золотисто-зелеными, похожими на весну с вкраплениями осени. Хотя на самом деле сейчас зима, закрывая глаза, я чувствовала сандаловое дерево и розу.
— Она пыталась, — сказал он, что напомнило о его словах прошлой ночью. — Она не могла сделать так, чтобы я стал твердым, — я открыла глаза, когда он ухмыльнулся мне. Улыбка не была милой, она была уставшей, настороженной. — Я бы не сдался.
— Кто ж знал, что твоя импотенция когда-нибудь сыграет на руку? — пошутил Хаэль, сочувствуя Аарону.
Ему довелось пережить то, чего многие мужчины не понимают: страх плотских пыток.
Я положила руки ему на грудь и наклонилась ближе.
— Я не могла, блять, ей поверить, — прошептала, потому что изнасилование — другой уровень испорченности. Убийство можно по-разному оправдать, но изнасилование? Никак.— Думаю, я должна быть благодарна ее странной одержимости, иначе ты бы уже был мертв.
— Офелия собиралась использовать его против нас, — сказал Виктор, играясь с оружием. Теперь я увидела, что гребаным нечестивым нет покоя. Он посмотрел своими обсидиановыми глазами в мои. Его эбеновыми глазами. Эбеновый, эбеновый, эбеновый. Выкуси, мистер Дарквуд, долбоеб, это настоящее слово. — Нам повезло, что у нее нет денег. Она – змея, — Вик зарядил две гильзы и задвинул ствол на место. — Как ты себя чувствуешь?
