Анархия в школе Прескотт (ЛП) - Стунич С. М.

— Так, так, — сказал глубокий голос, от которого волосы на затылке встали дыбом. Я могла бы прожить тысячу жизней и при этом никогда не забыть звучание этого голоса. Виктор. — Видимо звездами скрещенные влюбленные нашли друг друга.

Он звучал уверенно, как всегда, но, для меня, чьи уши натренированы прислушиваться к нюансам их родственной души, он точно бесился внутри.

Он хорошо притворялся. Все они. Потому что люди, которые слишком свободно делятся своими эмоциями, потом наказываются беспощадным миром.

— Тебя тоже нужно отшлепать, — сказал Хаэль, указывая на меня, когда я повернула голову в его сторону. Он стоял рядом, его рука тряслась, хоть он и очень старался это контролировать. — Может дюжину раз. Голой. А потом мы с тобой разберемся. Девочка, какого хрена?

Я постаралась улыбнуться, но сегодня эмоций у меня не было. Сегодня это ночь траура, по крайней мере для меня. И не из-за Кали.

— Ты подвергла себя безрассудной опасности, — отчитывал Оскар, и я заметила, что его очки пропали. Нос сломан. Кто-то ввязался в драку. Он опустил на меня взгляд, тень среди теней, загадка, на которую стоит пролить свет. — Ты вполне могла бы загнать себя в раннюю могилу.

— Отвали, — прошептал хриплый голос позади меня. Когда я обернулась, то увидела Каллума, присевшего на одинокий столбик ограды, — он всегда танцует, даже когда играет в монстра. Кто сказал, что темные создания с когтями не могут совершать пируэты? — Она достаточно натерпелась сегодня. Бернадетт, ты истекаешь кровью?

— О, — сказала я, когда внимание Аарона сместилось с моего лица к животу. Он побледнел, что удивительно, учитывая, какого пепельного цвета уже был. — Да.

Это все, что я помнила до следующего полудня.



Должна быть причина, по которой я проснулась с криками, какой-то кошмар, который не всплывал снова без многих лет терапии. Если так и было, то я его не помнила. Лишь знала, что Виктор тряс меня, чтобы проснулась, и смотрел яростно защищающим взглядом.

— Ты не имеешь не малейшего представления о том, через что мне пришлось пройти, не так ли? — спросил он, словно слишком боялся показать мне любовь, иначе бы сломался.

А, возможно, это лишь фантазия, потому что такой мужчина как Виктор Ченнинг не может сломаться.

— Который час? — ответила я вопросом на вопрос, пытаясь сориентироваться, но потом закрыла глаза от ярко белых стен в комнате.

— Около четверти пятого, — со вздохом ответил Виктор, от звука моего голоса его тело расслабилось.

Матрас двинулся под его большим весом. Даже сейчас, в состоянии полудремы, с закрытыми глазами и сильной мигренью, отдающей в затылок, я не могла сбежать от его запаха. Это был бергамот и табак, янтарь и тяжелый вес мускусного самца, положившего глаз на приз.

Я раскрыла веки, чтобы взглянуть на него. Лежала на больничной койке. В больнице.

— Где я? — внезапно произнесла, потому что мне нужны были ответы, и быстро. У этого есть история? Должна быть, раз мы здесь.

— В больнице генерала Джозефа, — сказал Виктор, стиснув зубы и на мгновение отведя взгляд. Здесь он выглядел непристойно, его татуированная, мускулистая фигура выделялась на фоне стерильности больничной палаты. — Но ненадолго. Они сказали, что ты можешь пойти домой, как только проснешься, — Вик снова посмотрел на меня, словно оценивал.

Если так, то я могла показаться ему желанной. Некая Королева Хавок, коей я была, сдерживавшаяся и позволившая Кали взять верх.

Больше не буду колебаться. Пока живу.

— Конечно, сука, конечно, — в голове я слышала голос Кали, и когда посмотрела на открытое окно, то, клянусь, видела ее призрак, стоящий там в зеленом вечернем платье, из дюжины пулевых ранений текла кровь.

Господи, должнобытьпрошлойночьюони дали мнехорошиетаблетки.

— И да, Аарон тоже, — сказал Вик до того, как успела спросить, облизав уголок рта таким образом, что, либо он задумался, либо планировал ужасные вещи, которые сделает со мной в будущем. Он снова посмотрел, украв мое дыхание одним единственным взглядом. Я помнила его руки на горле Логана и пыталась понять, была ли эта метафора все еще уместной. Употреблю ее в одной из своих ужасных, гребаных поэм. — Он в порядке. Странно, не так ли? Как же эти подростковые вечеринки так быстро принимают такой оборот?

Вик положил ладонь на белое постельное белье и наклонился ко мне. Будь я кем-то другим, то сказала бы, что он выглядел угрожающе. Но потому что я была той, кто есть, то скажу, что он был чертовски милым.

Я одержима этим мужчиной и всегда была. Теперь он мой, и я никогда его не отпущу.

Пока живу.

— Ты упала на кусок карусели на заржавелой детской площадке, — прошептал Вик, пробуя на вкус уголок моего рта и заставляя мои пальцы сжимать простыни. Монитор сердечного ритма запищал, когда мой пульс участился, и я резко выдохнула, когда он отошел.

Мы вели себя хорошо из-за врача. Они отсоединили меня от монитора и отправили домой с наркотиками. Швы на боку убивали меня. Место, куда они сделали укол от столбняка, болело еще больше.

Мы ненадолго остановились проведать Аарона, но он спал, а я не хотела его будить. Тем не менее, погладила его по лбу, убрав волнистые волосы, и оставила нежный поцелуй на его тихом рту. В животе запорхали бабочки, а я позволила им парить. Была так рада видеть лицо Аарона в свете солнца, живым и дышащим, что чуть не сломалась и не зарыдала.

Но опять-таки, это не совсем в моем стиле, не так ли?

— Иди домой и поспи немного, Блэкберд, — сказал Хаэль, когда я отвернулась от кровати Аарона и подошла к нему. Он обеими руками прикоснулся к моему лицу и улыбнулся резкой, грустной улыбкой, которая одновременно говорила, что он зол на меня и ужасно рад, что все еще жива. Знаю, я использовала его. Облажалась. Когда он сказал мне вернуться в машину, нужно было послушаться. — Я присмотрю за любовью твоего детства.

— Все вы – любовь моего детства, — прошептала я, голос был ломаным и странным. Призрак Кали смеялся надо мной из-за угла, но я проигнорировала ее, всматриваясь в, как всегда, красивое лицо Хаэля. Он был создан для билбордов, рекламы глянца в Интернете, социальных сетей и постов Инстаграм без фильтров. — Мои парни Хавок.

Хаэль посмеялся в ответ, но звук был немного полым. Когда он провел своим большим пальцем по моей губе и наклонился, чтобы поцеловать, на вкус он был как сладкая агония первой любви, грубый, плотский жар секса на одну ночь и блаженство романа на века.

Я наклонилась для большего, но он отстранился, одарив суровым взглядом, я знала, что уступлю, по крайней мере, чтобы загладить вину за прошлую ночь.