Дорогой Монстр-Клаус (ЛП) - Блэк Мэйв

— Эй, — отвечаю я, желая, чтобы бешеное сердцебиение, отдающееся в голове, успокоилось. Она выглядит так мило с кружкой кофе и еще одной, запасной, для меня. — Что у нас сегодня в планах?

Подозрение на миг мелькает на ее лице, прежде чем она протягивает мне кружку. Я беру её и прячусь за ней, делая глоток.

— Пряничные домики, — наконец отвечает она, словно вопрос о том, чем я только что занимался, испортит настроение. Так и было бы. Нет сомнений, она бы возненавидела меня, узнай, что я подвергаю сомнению её намерения и гадаю, не воздействует ли она на меня магическим образом.

Часть сомнений всё же закрадывается внутрь. А что, если я ей не нравлюсь? Это легко можно было бы объяснить феромонами. Я поглощен ею, это похоже на зависимость, а она кажется вполне спокойной.

— Я никогда их не делал, — признаюсь я. Одно из занятий, которым мы не особо увлекаемся на Северном Полюсе, — это выпечка. Мы развлекаемся, но не так. Мои мысли возвращаются к дракончикам. К тому, что в душе они, по сути, маленькие дети. Прошло так много времени с тех пор, как я проводил с ними время, заботясь о том, чтобы они были счастливы.

— Что?! — ее восклицание застает меня врасплох. Она кладет руку мне на грудь, моргая и смеясь. — Прости, я просто никогда не встречала никого, кто не делал бы их раньше. По крайней мере, никого с твоим происхождением, как у Санты.

— Много ли мужиков в красных костюмах ты знаешь? — дразню я, и она показывает мне язык.

— Только тебя, — журит она. — Но как Санта, ты должен был испытать всё это хотя бы раз. Это же безумие, что ты никогда не делал пряничные домики. Разве это не основы Рождества?

— Инструкции не существует, Радость. Мы не играем по правилам.

Выражение чистого жара на ее лице вызывает у меня желание впиться в ее рот, но блять, мне нужно перестать это делать. Мы не устанавливали границ, когда всё это началось. У нас не было правил. Как, черт возьми, я собираюсь ее оставить?

— Так что там с пряниками? — я разрушаю напряжение, зная, что не могу оставаться здесь намного дольше. Она слишком соблазнительна, а я слишком разбит.

После того как она собирает все ингредиенты из кладовки и холодильника, я жду ее указаний. Она повязывает на талию фартук — зеленый, с оборками по краям и маленькими домиками по всей ткани. Я улыбаюсь тому, как она кружится в нем; та неподдельная радость, которую она привносит в каждый момент нашего дня, мотивирует меня любить Рождество и ценить мелочи.

— Я купила эти формочки, и так как тесту нужно будет постоять, я подумала, что мы можем сделать легкую часть. Прямо сейчас тесто — наша главная задача, — объясняет она, указывая на формы домиков. Так мило видеть ее такой серьезной в чем-то, и мне нравится тот факт, что она предана Рождеству, словно это смысл всей ее жизни.

Она берет масло, которое оставила размягчаться. На вид оно мягкое, и она разворачивает его. Положив его в миску, она берет какую-то странную коричневую жидкость. Догадываюсь, что это то, что придает печенью цвет.

— Я буду взбивать масло, пока оно не станет кремообразным, а затем добавлю сахар и патоку, — объясняет она, в то время как мой разум цепляется за ее слова, которые, вырванные из контекста, могли бы сойти за пошлые намёки.

— А что делать мне? — смеюсь я, наблюдая, как она ныряет прямо в миску с инструментом для смешивания. Она игриво закатывает глаза.

— Стой и выгляди мило, потому что позже мне нужно будет, чтобы ты замесил тесто. Побереги силы, потому что я заставлю тебя делать всю работу.

Я подвигаюсь ближе к ней, вставая сзади, но под углом. Не в силах сдержаться, я кладу руки ей на талию, наслаждаясь тем, как идеально они там лежат. Она поворачивается в процессе смешивания, и это та сторона ее, которую я еще не видел. Та, которую я, без сомнения, обожаю.

Добавив все специи, она продолжает смешивать всё вручную. Словно эти ручные движения необходимы больше, чем быстрые механические. Не знаю, сколько времени проходит, пока мы это делаем, но она останавливается и накрывает миску.

— Что теперь?

— Это должно охлаждаться примерно три-четыре часа.

— А потом?

Она бросает на меня предупреждающий взгляд.

— Ты месишь тесто, и мы их печем.

Развернувшись, она кладет руки мне на плечи. Это так интимно и лично, и у нас это выходит так естественно. Это и есть тот способ, которым она учится? Наблюдательная от природы и чертовски в этом хороша?

— Сейчас? — Она встает на цыпочки, наклоняясь ближе. Ее дыхание щекочет мою шею, пока я задерживаю своё. — Сейчас ты научишь меня, как доставить тебе удовольствие.

Блять.

Глава 19

Sleigh Ride – The Ronettes

Ксо

Он смотрит на меня, широко раскрыв глаза, и тот факт, что я застала его врасплох, приносит огромное удовлетворение. Где-то на задворках сознания скребется навязчивое чувство из-за того, как он уклонялся от ответов ранее. Казалось, он с кем-то разговаривал, но приглушенные тона не дали мне ничего понять. К тому времени, как я набралась смелости спросить, в чем дело, он закрылся.

Я не видела его таким нервным с тех пор, как вчера он позволил мне кончить на нем. Это был похожий страх, что-то вроде непонимания собственных чувств. Впрочем, я отмахиваюсь от этого. Желание струится по мне, вызванное потребностью попробовать его на вкус так же, как он сделал это со мной. Прошлой ночью, после того как он позаботился обо мне и моих волосах, он мне снился. Снилось, какой он на вкус и как я хочу подарить ему такое же блаженство.

Если он растает под моим языком так же, как я для него, я буду счастлива. Он отличный учитель — слишком хороший, если честно. Бывают моменты, когда я задаюсь вопросом: учит он или просто проживает это сам? И я путаюсь. Мое сердце бьется быстрее, когда он смотрит на меня определенным образом. Как сейчас.

В его зеленых глазах интрига, почти сверхъестественное отчаяние, которое совпадает с моим. Но это должно быть игрой, я уверена. Мы договорились об обмене, но я не осознавала, что мы оба закончим тем, что будем ловить кайф друг от друга.

— Ты не хочешь заняться другими вещами? — спрашивает он, и впервые с момента нашей встречи мой монстр кажется... нервным. Решив взять инициативу в свои руки, я хватаю его за запястье, направляясь в сторону своей спальни. Не успеваю я дойти до коридора, как он останавливает меня, разворачивая в сторону гостиной. Часть меня задается вопросом: может, так он сохраняет дистанцию? Делает это менее личным. Больше похожим на уроки и меньше — на романтику.

А это что, романтика?

— Как ты хочешь это сделать?

В этот раз мы не начинаем с того, что я сижу у него на коленях, а он заставляет меня говорить, чего я хочу. В этот раз он хочет, чтобы я вела. Я не совсем уверена, как это делать.

— Как тебе нравится, чтобы тебя касались? — шепчу я; нервы бегают по венам, как маленькие паучьи лапки. Обычно это его роль, не моя. Он ведет, а я следую. Скорее, таю лужицей, но, в общем, учитель — он. Его порочная ухмылка трогает губы, и я одержима тем, как от неё у меня по телу бегут мурашки.

— Любое твоё прикосновение мне понравится.

— Это отговорка, — протестую я, толкая его на диван. Он падает грудой мышц, раздвигая бедра с уверенностью мужчины, который знает, от чего получает кайф.

— Мне нравится вот это: наблюдать, как ты исследуешь меня, словно я твой подарок, который нужно развернуть.

Он говорит это так обыденно, что я теряюсь. Моя челюсть отвисает, и он указательным пальцем закрывает мой рот.

Этот диван всегда был очаровательным и уродливым, но прямо сейчас я не могу представить лучшего предмета мебели. Опускаясь на колени, я выдыхаю. Что-то в обладании полным контролем одновременно пугает и соблазняет меня. В этот раз он позволит мне трогать его. Обнаженного.