Все потерянные дочери (ЛП) - Гальего Паула

— Арлан! Ты?..

Кириан бросается к нему и кладет руку на плечо, но Арлан тут же стряхивает её.

— Я в порядке, — заканчивает он. — Благодаря Одетт. Почему ты не бежишь за ней, Кириан?

Кириан понимает: теперь Арлан знает правду, его разум начал связывать нити воедино… хотя и не все, времени не хватило.

Ему чудится гнев в его глазах. Чудится боль.

Он знает это чувство; он испытал нечто очень похожее, когда осознал, что месяцами влюблялся в женщину, о существовании которой даже не подозревал. Он думает: быть может, сейчас Арлан осознает, что месяцами любил сестру, которая вовсе ему не сестра.

— Потому что я обещал ей этого не делать.

— Я стоял рядом, когда вы говорили. Ты ей ничего не обещал, — отрезает он.

Кровь засыхает у него на виске — память об умоляющих пальцах, пытавшихся удержать его в живых. Она обрамляет его зеленые глаза, так похожие на глаза Лиры, теперь темные и остекленевшие.

— Мы дали это обещание друг другу давным-давно, — отвечает тогда Кириан и отводит взгляд от дороги, по которой так жаждет пойти. Он закрывает глаза, устало. — Я не всегда его сдерживал, но сдержу сейчас.

Волк сжимает волю в кулак. Он глушит голос, что кричит ему следовать за ней, заставляет умолкнуть вопросы, сомнения и жгучий страх при воспоминании о снах с Эрио.

Он подходит к телу павшего короля и прижимает два пальца к его шее. Еще дышит. Еще жив.

Он выпрямляется. Смотрит вниз, на город, и решает вернуть себе солдата, стать тем, кого заслуживают Волки, тем, кто нужен ей.

Теперь он сомневается, сколько правды было в её словах; сколько было сказано ради того Ворона-шпиона. Возможно, возможно… Одетт не верила ни единому своему слову; но даже так Волк знает, что в одном она была права.

Он будет этим воином для них.

Он обнажает меч, но Арлан его останавливает.

Страх и ярость сковывают его ноющие мышцы, а душа, оказавшаяся пугающе близко к костлявым пальцам Эрио, дрожит, словно лист на ветру.

— Кириан, — рычит он.

— Я буду сражаться за Волков. Тебе следует сделать то же самое.

Он поворачивается к нему спиной. Каждая частица его существа уже устремилась в битву, в начинающуюся войну. Но Волк вынужден обернуться, заслышав нетвердые шаги по снегу. Арлан уходит прочь.

— Арлан… — предостерегает он.

Он не успевает договорить.

— Я ей ничего не обещал, — отвечает мальчик, только что потерявший сестру.

И срывается на бег.

***

Чуть ниже возвышается мост, сделанный не из камня. Он состоит из обещаний, связи и той или иной лжи.

Ева нашла своего командора, защищающего этот вход во дворец. Небольшое замерзшее озеро покоится у края крутой лестницы, на которой командор противостоит прибывающим солдатам.

Ева еще не смогла приблизиться к ней. Их слишком много, и она даже не знает, где они находятся. Предатели Эльбы лезут отовсюду, некоторые даже без доспехов, и она до последнего момента не знает, атаковать их или пропустить. Они внутри дворца, они прибывают из города и из порта, бегут между деревьями и статуями сада, и неопределенность уже стоила ей пары испугов.

Нирида продолжает сражаться в одиночку, слишком далеко, слишком…

Мужчина, которого командор не заметила, выходит ей навстречу. Это происходит быстро, так быстро, что Ворон не успевает толком осознать.

В день, когда рушатся старые мосты и возводятся новые, командор теряет равновесие и рушится с куском лунной стали, застрявшим в ребрах, на ледяную поверхность озера, которая ломается под тяжестью её доспехов.

И она тонет.

Голос, рожденный из её самых глубоких кошмаров, говорит девушке, что это её судьба: видеть, как снова и снова умирают те, кого она любит и кого обрекает.

Если бы Ева не была так сильна, она бы застыла, плакала бы, глядя, как та уходит. Но покорность смирения не для неё.

Она отбрасывает сдержанность, достает своей силой того, кто вонзил сталь в Нириду, а затем и тех, кто идет следом. Она обрушивает вход во дворец на головы тех, кто пытается выйти, и говорит себе, что позже спросит, кто это был — свои или предатели.

Ева готова оплакивать невинных, которых убьет сегодня, лишь бы ей не пришлось оплакивать её.

Она больше не сомневается. Больше не спрашивает себя, кого уничтожает её сила.

Она зачищает окрестности сада, маленький лабиринт за спиной. Сносит статуи, ломает пополам лестницы, спускающиеся к этой стороне города, и, когда заканчивает, использует магию, чтобы вытащить Нириду из воды.

Та кашляет и сама переворачивается на снегу, ползет, раня руки, которыми хватается за клинок, вонзенный под грудь, и дергает его в рефлекторном порыве, заставляющем кровь хлынуть потоком из тела.

Когда Ева оказывается рядом, серые глаза Нириды широко распахнуты от шока, губы начинают синеть, а бледные щеки окрашиваются в болезненный багровый оттенок.

Ева кладет руки на рану. Она не позволяет себе ни мгновения колебаний, ни неуверенности.

Нирида должна жить. И она должна её вылечить.

И она это делает. Она использует каждую частичку себя, чтобы закрыть эту рану, а затем и остальные, чтобы высушить её доспехи и согреть её ледяное тело, её золотые волосы, губы, которые она уже пробовала однажды.

— Ева, — шепчет командор. — Ева… — повторяет она, когда та не обращает внимания.

Она кладет руку поверх её рук. — Ведьмочка. — Ева смотрит на неё. Глаза полны слез. — Достаточно. Не трать силу. Я в порядке.

— Ты в порядке?

Рядом с ней расколотый лед озера всё еще качается, издавая трескучий звук. Снег холодит колени Евы, но Нирида, медленно приподнимаясь, не чувствует холода, потому что магия ведьмы защищает её.

Она проводит рукой по её лицу и забывает, что мысли нужно держать при себе. — Ты такая красивая. — А потом она запрокидывает голову и смотрит на разрушенный вход. Снова смотрит на Еву. — И такая жестокая.

— Я тебя спасла, — резко отвечает та.

Смех пронзает её, и боль заставляет немного согнуться. Ева замечает это и наполняет её своей магией еще больше.

— Нет. Хватит, — пытается остановить её Нирида.

Она хватает её за руку, за лицо… и когда запускает пальцы в её черные волосы и осознает, насколько они близки, ей остается лишь молить богиню Мари о поцелуе Евы.

Но её здесь нет. Лишь я наблюдаю за ними… И на самом деле им повезло, потому что я всегда питал слабость к тем, кто любит вопреки боли, ранам и смерти.

Я позволяю своему голосу в форме мысли достичь ведьмы: А что, если бы твой командор умерла?

Это стрела прямо в сердце.

Потому что Ева сдерживает рыдание, наклоняется вперед и хватает Нириду за нагрудник доспеха, прежде чем поцеловать её с самозабвением и неистовостью. Поцелуй настолько глубок, что командор чувствует боль в губах, ощущает безнадежность и жажду, когда обнимает её за талию, усаживает к себе на колени и на несколько очень опасных мгновений забывает, что идет война.

Но время замирает лишь на секунды, и когда Ева отстраняется и смотрит воительнице в глаза, та уже знает, что слетит с её губ:

— Это не может повториться.

Она поднимается с земли. Звук приближающихся солдат отдается в ушах.

— Ева… — Она быстро встает. Хотя боль сохраняется, разорвана лишь кожа доспеха; её собственная кожа цела. Её сердце, однако… — Мы поговорим позже.

— Нет. — Она качает головой. — Я не желаю этого, командор, и не хочу больше об этом говорить.

Приближается солдат. На этот раз это один из своих, но война уже требует их обратно.

На мгновение они обмениваются взглядом, чувствуют связь между ними, тот самый мост. Командор колеблется, думает о разговоре, который недавно вела с Одетт, и вспоминает, что та сказала ей не сдаваться. Говорила о старых ранах, говорила о времени… времени, которого у них сейчас нет, и в итоге она уступает просьбе Евы.

— Как пожелаешь.

Затем они возвращаются в бой.

Глава 28

Одетт