Сильверсмит (ЛП) - Кларен Л. Дж.

— Под ложным предлогом!

— Тогда скажи, — в голосе его загремел гнев, — скажи, что ты хотела поехать к Элиасу Уинтерсону! Скажи, что не хотела быть здесь, со мной!

Но я не могла. Время, которое он дал мне, позволило жить. Учиться. Радоваться… вне пророчества, вне страха. Пусть всего лишь несколько лишних дней, недель, но это было мое время. И он знал, что я не спешила к своему жениху.

— Это не имеет смысла, — прошептала я, проведя руками по лицу, по волосам. Сорвала с головы венок из цветов и швырнула его в холодный песок, что царапал босые ступни. — Ты ведь даже не знал меня!

Боль исказила его лицо. Он шагнул ближе, протянул руку, но я увернулась.

— Объясни. Просто… объясни это, ради бога! Сделай так, чтобы все имело хоть какой-то смысл!

— Я не мог позволить Симеону бросить тебя к его волкам без защиты, без подготовки, без малейшего представления, кто ты и на что способна, без сил, без… — он осекся, будто слова причиняли ему физическую боль, — без еды в животе и жизни в глазах, Элла…

— Это было не твое решение!

— Нет, не мое! — его крик ударил, как гром. Воздух между нами застыл, и я тоже. — И если из-за этого я злодей для тебя, да хрен с ним, пусть будет так!

Я обхватила себя руками, втирая тепло в холодную кожу. Из таверны за спиной доносился легкий, чужой, беззаботный смех.

— Если я сейчас попрошу отвезти меня в Пещеры. К Элиасу, — выговорила я сквозь стук зубов, — ты отвезешь меня?

Гэвин вздрогнул, но кивнул.

— Если ты этого хочешь.

— Ты говорил, что убьешь Элиаса, если он ко мне прикоснется, — я глядела прямо, проверяя, не врет ли. — Говорил, что станешь его кошмаром.

— Не если… — он судорожно втянул воздух, лицо побледнело, будто его тошнило от этих слов, — не если он сделает тебя счастливой.

— Поклянись моей жизнью.

— Не… Я не стану, — он запнулся, нахмурился. — Твоя жизнь — не предмет для сделки!

— Поклянись, — сказала я холодно. — Моей жизнью. Что ты не станешь держать меня здесь против моей воли.

Как Симеон. Как Элоуэн.

Они тоже держали меня в Уорриче, не давая знать, что я пленница.

— Клянусь… твоей жизнью.

Грудь сжалась. Он споткнулся на словах, будто каждое разрывает ему душу. Я знала, каково это.

— Я буду сражаться за твою свободу и счастье, даже если это будет последнее, что я сделаю, но… — его лицо потемнело, — ты действительно хочешь к нему пойти?

— Я должна.

— Я не об этом спросил.

— Не все мы можем делать то, что хотим, — вырвалось из меня, как удар плетью. Он открыл рот, но я вскинула ладонь. — Не надо. Мне нужно подумать. Возвращайся в трактир.

— Ты не пойдешь одна, — он покачал головой.

— Думаю, я как-нибудь переживу ночь без тебя, — произнесла я. Слова были остры, как клинок, и рассекли нас обоих.

— Ариэлла… — он протянул руку, я хотела взять ее, но не взяла. — Я не оставлю тебя здесь.

— Тогда ты больше никогда меня не увидишь, — ответила я ледяным голосом. — Я найду способ уйти. Ты больше не коснешься меня. Не заговоришь со мной. И я тебя никогда не прощу, — мне хотелось рухнуть и зарыдать, но я лишь стиснула зубы и посмотрела прямо. — Делай, как я сказала. Оставь меня. Или я выберу ненавидеть тебя за ложь.

Горечь этих слов обожгла язык, но я знала — они сработают.

И сработали.

Его рука бессильно опустилась. Красивое, изуродованное шрамами лицо осело под тяжестью поражения. Я услышала, как он двинулся, но не подняла взгляд.

— Возьми это. Холодно, — его кожаная куртка коснулась моего плеча. — Пожалуйста, Элла. Возьми. И знай, я буду ждать тебя.

Неохотно, но я взяла куртку и накинула поверх меховой накидки — она была достаточно просторной. Смотрела, как он уходит в сторону трактира, пока не скрылся из виду.

Долго стояла неподвижно. Видела отражения фонарей и огней праздника на черных волнах. Слушала смех, песни, крики — чужие, далекие. Все это теперь не имело ко мне отношения.

Мелкая морось кусала щеки, ветер путал волосы и шлепал по лицу. Его куртка грела тело, но не могла согреть сердце. За спиной раздался чистый, звонкий детский смех. Я обернулась.

Трое малышей — две девочки и мальчик — бежали по булыжной дорожке, визжа от восторга, держа в руках палочки с искрящимся светом.

Я улыбнулась сквозь боль, сквозь ком в горле.

Мальчик смеялся… как Олли.

Я смотрела на их розовые от холода лица, залитые радостью, и знала — мой выбор остается тем же.

Симеон наложил чары на этот город так же, как когда-то на Товик, чтобы защитить невинных, но это не могло длиться вечно. Молохай двигался на север, и рано или поздно обрушится на последние бастионы Симеона. Тогда безопасных мест не останется вовсе. Даже Бриннея падет.

В пещеры Уинтерсонов не вместятся все живые, даже если их удастся укрыть от Молохая. Все это добро, вся эта мимолетная безопасность не продлятся долго, если я ничего не сделаю. Я не должна была забывать об этом ни на миг.

Я могла бы злиться на Гэвина до конца нашей последней ночи, а могла бы быть благодарной. Как тогда, когда думала, что именно Симеон понял, что мне нужно чуть больше времени.

Но ведь это Гэвин дал мне его. Дал мне возможность дышать. Привыкнуть. Найти себя.

Симеон же, выходит, был готов вытащить меня из одной клетки и затолкнуть в другую. Восемь, девять дней пути, и я уже была бы там, в тех пещерах.

Перед своим «народом». Перед своим женихом.

Слабая. Испуганная. Голодная. Невежественная.

Без силы в теле, без огня в крови, без знания богов и их власти. Если бы мы поехали туда сразу… я вошла бы в ту тьму слепой.

«Думаю о том, как люди, которые должны были любить и защищать тебя, выжгли из тебя свет и жизнь, только чтобы потом вылепить заново такими, какими им было удобно.»

Я закрыла лицо руками и заглушила крик, потому что он был прав.

Он солгал. Он ошибся. Но это была его извращенная попытка защитить ту дрожащую, истощенную девчонку, которую он нашел в Уорриче. И сколько бы злости ни клокотало во мне… Я любила его за это.

Со вздохом я потащила усталые ноги по ледяным пескам. Когда дошла до тропы к постоялому двору, натянула туфли обратно, не уверенная в том, что боль от ремешков лучше, чем боль от камней под босыми ступнями.

Через несколько минут я вошла в двухэтажный трактир и прошла по залитому светом коридору с кремовой плиткой, пока не остановилась перед нашей дверью.

Сделала пару глубоких вдохов… и вошла.

Он поднялся с края кровати, как только я появилась. Дверь за спиной тихо закрылась. Гэвин следил за каждым моим движением.

— Ты был неправ, что солгал мне, — сказала я, снимая его куртку и волчий мех, аккуратно положив их на стул у двери. — Но я знаю, что ты хотел дать мне время. Позволить привыкнуть к тому, что я теперь… это все. Дать хоть иллюзию выбора, прежде чем вести в те Пещеры. Так что ты был неправ, — повторила я, словно напоминая это и ему, и себе, — но… я прощаю тебя.

Он выдохнул, грудь дрогнула, и сразу шагнул ко мне, но я выставила руки, остановив его, прижав ладони к его твердой груди.

— Я также знаю, что ты не сказал мне всего. И, возможно, я дура, но… сегодня я не хочу знать. Сегодня я хочу притвориться, что всего остального не существует.

Инстинкт взвыл внутри, требуя отступить. Я затолкала его поглубже.

Мне было все равно.

Нет, не все равно, просто я не хотела больше думать об этом.

— Сегодня я хочу только тебя.

В мире шло больше одной войны. И хотя я была «избранной королевой-спасительницей» этих земель, война, что имела значение этой ночью, — была между нами.

— Ариэлла, — его голос стал каменным. Он обхватил мои предплечья теплыми, сильными пальцами. — Я не пересплю с тобой этой ночью.

Надежда испарилась, как пот с кожи, оставив лишь сухой, жадный страх.

— Это кажется единственным выбором, что по-настоящему принадлежит мне, — прошептала я.

— И именно поэтому я не позволю тебе отдать это мне, — ответил он твердо. — Не этой ночью.