Страж (ЛП) - Андрижески Дж. С.

Где-то там он почувствовал Вэша.

Он ухватился за видящего, за этот шёпот его присутствия.

«Помоги мне, — взмолился он в Барьер. — Помоги мне, отец. Пожалуйста. Пожалуйста, помоги мне, чёрт возьми. Пришли кого-нибудь. Пришли кого-нибудь, пожалуйста. Он не собирается отпускать меня».

Однако присутствие исчезло, и остался лишь тихий шёпот, который ничего не оставил после себя.

Ревик всё равно почувствовал это.

Он сомневался в том, что чувствовал, смущённый его отсутствием.

Когда его глаза прояснились, он понял, что ошейник не был снят. Значит, он не мог быть в Барьере, на самом деле. Он не мог чувствовать Вэша. У него, должно быть, галлюцинации. Он, должно быть, видит вещи, чувствует то, чего там не было.

Женщина смотрела ему в глаза, и только тогда он понял, что плачет. Он поднял на неё глаза, увидел в них боль, сочувствие.

«Отпусти себя, брат, — послала она, успокаивая. — Отпусти, мой прекрасный брат. Позволь нам помочь тебе. Мы всего лишь хотим помочь тебе».

Всё оставшееся в нём сопротивление рухнуло.

— Что вы хотите знать? — спросил он.

Его голос звучал мёртвым даже для его собственных ушей.

Он почувствовал реакцию Торека даже с другого конца комнаты.

Он почувствовал потрескивающий жар живого света другого, когда тот пронёсся по комнате, неверие в нём — триумф.

Он также почувствовал облегчение в другом видящем.

Он тоже чувствовал это в Хайли, смешанное с желанием, которое теперь было на поверхности, и которое заставило её прижаться бёдрами к его бёдрам. Ревик ахнул от интенсивности всех этих соперничающих меж собой вещей, а Торек поднялся на ноги и подошёл к тому месту, где Ревик был прикован к полу.

Торек присел на корточки рядом с головой Ревика, глядя на него сверху вниз своими золотыми глазами, и его лицо было серьёзным, лишённым юмора.

— Ты готов поговорить со мной, брат? — мягко спросил он.

Ревик кивнул.

— Да. Что я могу. Я расскажу тебе, что я могу.

Торек улыбнулся.

— Справедливо, — на протяжении более долгой паузы он только изучал лицо Ревика, его свет искрился от этого жара. Затем он повернулся к Хайли. — Иди. Оставь нас, сестра.

— Она может остаться, — сказал Ревик.

Его боль усилилась при мысли о том, что она уйдёт.

— Нет, — Торек покачал головой. — Она не может остаться, брат. Но я приведу её сюда, когда мы закончим. Как только ты закончишь со мной разговаривать, я приведу её обратно сюда, и если ты расскажешь мне достаточно, я позволю ей трахнуть тебя… столько раз, сколько ты захочешь. Я также позволю тебе кончить.

Чувствуя, что тошнота в животе усиливается, Ревик кивнул.

— Всё в порядке? — сказал Торек.

— Хорошо.

— Сначала ты поговоришь со мной, брат. Пока я не скажу тебе, что мы закончили.

— Что ты хочешь знать? — снова повторил Ревик.

Торек подождал, пока дверь не закрылась за обнажённым телом и босыми ногами Хайли.

Как только это произошло, он снова посмотрел на Ревика. Он опустил свой вес, приняв положение со скрещенными ногами, придвигаясь по деревянному полу ближе к деревянной плите, к которой был прикован Ревик.

— Ты виделся с ней? Когда ты уезжал? — спросил Торек.

Ревик кивнул.

— Да. Да, я видел её. Ты уже знаешь, что я видел.

— Ты трахал её?

Ревик уставился в потолок.

На мгновение в его голове стало пусто. Затем он тихо рассмеялся, вспомнив, как в последний раз видел Элли, наблюдал за ней с Джейденом в том же доме, где человек принудил её без согласия заняться групповым сексом с его товарищами по группе. В те же несколько секунд на него обрушились другие вещи, о которых он не позволял себе думать уже несколько дней, может быть, недель.

Его вытащили.

Они не пришли за ним.

Они не пришли для того, чтобы помочь ему в этом, освободить его от Торека, поэтому Ревику пришлось предположить, что Совет поручил кому-то ещё присматривать за Элли. Они, должно быть, думают, что он сбежал, что он ушёл напиваться, трахаться с проститутками. Они, должно быть, считают, что он сломался.

В любом случае, его время с ней закончилось.

Всё кончено. Так и есть на самом деле.

Наконец-то всё закончилось.

— Нет, — Ревик издал тихий вздох, качая головой. Его боль усилилась. — Нет, я её не трахал. Она с другим.

— С кем?

— Человек, — Ревик сжал челюсти так, что стало больно зубам. — Грёбаный мудак. Насильник.

— Ах. Я понимаю. Я слишком хорошо понимаю. Это очень плохо, брат, — голос Торека потеплел, когда он заговорил, успокаивающе, сочувственно. — Так что же это у вас с ней такое? Почему бы тебе не двигаться дальше? Найти ту, которая захочет тебя?

Ревик почувствовал, как тошнота снова скручивает его внутренности.

Торек был прав.

Она не хотела его.

На мгновение он не смог заставить себя ответить.

— Я не знаю, — сказал он.

— Нет, ты знаешь. Что это? Это тот мужчина, которого я почувствовал в твоём свете? Бывший бойфренд?

Ревик издал низкий вздох. Боль пронзила его, даже когда слова видящего направили свет Ревика в другом направлении, куда он не хотел идти. Он вспомнил, когда в последний раз видел Даледжема. Он вспомнил, как проснулся и обнаружил записку на каменных полках у своей кровати. Как будто он был грёбаной проституткой. Как будто Даледжем пришёл за сексом и улизнул посреди ночи.

Видящий сказал, что приходил, потому что соскучился и хотел сказать ему, почему он ушёл, почему они не могли быть вместе. Он вспомнил слёзы в глазах видящего. Он вспомнил, что знал, что никогда больше его не увидит. Он вспомнил, как, чёрт возьми, знал это и всё равно просил его остаться.

Он был таким грёбаным дураком.

Он был таким чёртовым идиотом.

С ними обоими. Они оба были где-то там, наверху, смеялись над ним.

Или, что ещё хуже, жалели его.

Боль в груди усилилась, стала невыносимой.

Он не мог дышать. Он, чёрт возьми, не мог дышать…

— Брат, успокойся. Успокойся, пожалуйста. Ты должен это почувствовать. Ты должен…

— Нет, — Ревик покачал головой, стиснув челюсти, моргая сквозь слёзы. — Нет. Я не хочу. Я, бл*дь, не хочу этого чувствовать…

— Никто не хочет, брат. Не в этом дело.

Ревик поднял глаза.

Торек улыбнулся ему. Он погладил волосы и лицо Ревика, и теперь его свет был теплее, мягче, чем Ревик когда-либо ощущал. Под его пальцами Ревик почувствовал, как его грудь начала расслабляться, почти неохотно — по крайней мере, вне его контроля.

— Никто не хочет чувствовать такие вещи, брат, — пробормотал Торек. — Никто. Никогда. Но ты должен. Это убьёт тебя, если ты этого не сделаешь. Ты и я… Мы не люди, брат. Мы не можем просто держать это в себе, как это делают люди. В конце концов, это убивает нас.

Ревик покачал головой, но на этот раз не совсем отрицательно.

Боль в груди снова усилилась.

Он боролся с этим, потом задался вопросом, зачем он делает и это тоже.

Как только он отпустил, эта боль превратилась в жар, в густое горе, которое всё ещё хотело задушить его, даже когда какая-то часть его пыталась превратить это обратно в гнев.

Он думал о своих последних двадцати годах.

Ещё двадцать потраченных впустую лет, когда он ничего не делал… когда он был никем.

Первые семь из них он провёл на Памире, в основном в одиночестве.

Потом он снова был один в той хижине в России. Он ездил в Москву, когда ему это было нужно, обычно для разведки или для перепихона, но и там он никогда не проводил много времени.

Они хотели, чтобы он был вне поля зрения, сказал Вэш. Они хотели, чтобы он был там, где Шулерам и в голову не придёт искать его, где никто даже не узнает, жив ли он. Они хотели, чтобы он был невидимым, сказал Вэш.

В те первые годы они связали его свет с светом Элли, они хотели, чтобы он перестал существовать.

Но от этого боль усилилась.

Он вспомнил горы. Он вспомнил, как гулял по горам Сибири с винтовкой за спиной, наблюдая за орлами над головой, за темнотой деревьев. Обычно у него не было ничего, кроме спутниковой связи, которая связывала его с остальным миром, и Барьера, который связывал его с Элли.