Страж (ЛП) - Андрижески Дж. С.

Однако он почувствовал, что в этом есть правда.

Он почувствовал это и понял, что всегда знал.

Ему никогда не позволили бы иметь что-то по-настоящему интимное с Мостом. Он был Шулером. Его свет не был чистым. У него не было ни статуса, ни имени, о котором можно было бы говорить. Его избегала собственная семья. Ему не было места в Азии. Чёрт возьми, его даже не пускали в Азию.

Он был никем. Наёмный работник.

Мост, с другой стороны, являлась знатью.

Она была бы самой высокопоставленной из всех среди видящих.

— Да, — грудь Ревика сжалась причиняя ему боль, но он заставил себя посмотреть правде в глаза. — Да, я знаю это, — он открыл глаза, только тогда осознав, что закрыл их. Слезы наполнили их во второй раз. Он посмотрел на Торека, чувствуя, как напряглись его челюсти. — Мне сказали, что она будет со мной, что мы будем… — он покачал головой. — Я никогда им не верил. Я не понимал, зачем они сказали мне это. Я не понимал, зачем кому-то лгать о чём-то подобном.

Он пытался вспомнить слова, которые использовала Кали.

Она сказала, что Ревик и Мост будут вместе, что они будут любить друг друга.

Но это могло означать что угодно и ничего не значить.

Это могло означать, что они потрахаются однажды ночью, спустя годы, после того, как Элли пробудится, и они с Ревиком станут друзьями. Это могло означать, что Ревик в конечном итоге станет союзником, кем-то, кому она доверится, возможно, даже долгосрочным любовником, по крайней мере, пока она остаётся одинокой. Это могло означать, что Ревик возьмёт на себя роль своего рода старшего брата, пока она будет проходить обучение. Чёрт, это могло означать, что он будет её учителем, по крайней мере, в более боевых аспектах тренировки зрительных навыков видящих.

Это могло означать, что Ревик останется её телохранителем.

Это могло означать что угодно.

Осознав в какой-то не такой уж тайной части своего сознания, что означали слова Кали, он снова закрыл глаза, боль в груди усилилась.

Она уже обещана другому.

Все знали, что Мост принадлежит Мечу.

Все это знали.

Видящих учили этому в детстве.

Элли была обещана своему мужу ещё до своего рождения.

— Ты доверяешь этой персоне? — Торек надавил. — Тому, кто сказал тебе, что в конечном итоге у вас с ней будут какие-то интимные отношения?

Ревик сначала не смог ответить.

Вдали виднелся золотой океан, становившийся всё слабее. Он изо всех сил старался не вспоминать, что он там чувствовал, насколько это было похоже на дом.

Настоящий дом.

Он изо всех сил старался вспомнить, кем он был. Кем он был на самом деле.

Когда он открыл глаза в следующий раз, то увидел, что Торек хмуро смотрит на него сверху вниз, увидел сочувствие в этих золотых глазах, тепло, исходящее от его света. Ревик также почувствовал там более сильный заряд, но не недобрый. Возможно, решимость не сюсюкаться с ним.

Может быть, решимость сказать ему правду.

Почему-то воспоминание о том, где он был, о физической природе комнаты, знание того, что он в Лондоне, что он прикован цепями в гостиной другого видящего, и что Торек намеревался заняться с ним сексом после этого — это вернуло разум Ревика в рабочее состояние.

Его накрыла ясность.

В этот раз всё прояснилось.

— Нет, — сказал он. — Нет, я не доверяю той, кто сказала мне это. Она защищала свою дочь. Я не виню её за это, но я не могу поверить ничему из того, что она сказала.

Торек сжал его руку.

И снова сочувствие отразилось на его лице.

Ревик почувствовал искренность, стоящую за этим.

Он даже почувствовал то, что могло быть любовью, заключённой в свете золотоглазого видящего. Не настоящей любовью, конечно, даже не романтической любовью, но привязанностью, как минимум.

Ревик больше не смотрел на него.

Он обнаружил, что смотрит на камин.

Не в сам камин, а над ним.

Его взгляд отыскал каминную полку, задержавшись на массивных часах, вделанных в камень и известковый раствор, прежде чем опуститься ниже, к аккуратному ряду серебряных статуэток, стоящих на дереве. Ревик знал их все, каждую изображённую фигуру. Все они олицетворяли того или иного бога, богиню или посредника в пантеоне видящих.

Он увидел там Дракона. Он увидел Черепаху рядом с Драконом.

Он увидел Стрелу рядом со Щитом.

Он увидел Рыцаря рядом со Слоном.

Он увидел сам Мост…

Рядом с ней, в центре той же самой мантии из красного дерева, стояла серебряная статуя, больше остальных.

Это были Меч и Солнце.

Ревик вспомнил, как часами разглядывал этот же символ на стенах пещер Памира.

Глядя на это сейчас, он почему-то успокоился, как и тогда.

Или, может быть, это просто заставило его вспомнить, что он здесь делает.

Он пришёл сюда не ради себя.

Он пришёл сюда, чтобы загладить свою вину.

Даже если он никому не нужен, даже если никто никогда не хотел его, по крайней мере, не так, как он жаждал, чтобы его хотели — это не имело значения. В конце концов, это не имело никакого отношения к тому, почему он здесь, или что он всё ещё мог сделать для существ, которым служил. Он уже отдал свою жизнь. Она больше не принадлежала ему. Он отдал свою жизнь, свой свет, свою душу.

Он дал обещание.

Служить Мосту.

Ничто другое не имело значения.

— Это не имеет значения, — сказал он вслух, повторяя мысль.

— Не имеет? — переспросил Торек.

Когда Ревик в тот раз поднял глаза, Торек вскинул бровь, слабо улыбаясь. Он всё ещё держал Ревика за руку, сжимая его пальцы там, где рука Ревика лежала прикованной над его головой.

— Нет, брат, — сказал Ревик, выдыхая. — Нет, на самом деле это не имеет значения.

Глава 30. Молчание

«Ты знаешь, во что он теперь верит? — мягко посылает она. — Ты понимаешь его мыслительный процесс, как он определил это в своём сознании?»

Её далёкие мысли — это шёпот, слабое дуновение лёгкого ветра, который несётся по бледному песку. Её нет рядом, на самом деле нет, но она всегда с ним.

Она всегда с ним — каким-то образом.

Всегда.

Сначала Вэш не отвечает.

Вместо этого он поднимает глаза, любуясь бриллиантовыми искорками, слабо сверкающими на гребнях пологих волн. Здесь по большей части всё ещё темно, в небе, в облаках, в глубинах волнующегося океана. Однако сейчас утро, эти холодные часы перед рассветом, что бы это ни значило в этом пространстве. Светает, но за его спиной всё ещё ночь, всё ещё живы индиго-оттенки лунного света, окутанные гаснущими звёздами.

Вэш здесь, но его нет.

Это не конструкция Барьера, которую он построил сам, хотя он и раньше направлял эти прекрасные частоты света в свои собственные творения, вплетая их в пейзажи по своему собственному дизайну. Он даже направил эти частоты в факсимиле существ, которых он проектирует, существ, которые обитают в тех пространствах, которые он строит.

Озера. Медоносные пчёлы. Облака. Птицы.

Он делал это для себя.

Он ещё чаще делал это для других.

Он делал это специально для некоторых из своих учеников. Особенно для тех, кто больше всего в этом нуждался.

Особенно для Дигойза.

«Я знаю, что он думает, — посылает Вэш, наконец отвечая ей. Он вздыхает, сильнее ложась на песок и опираясь верхней частью тела на костлявые руки. — Он думает, что Кали солгала ему. Он думает, что он недостаточно хорош для неё. Он думает, что недостаточно хорош для Моста. Он превратил это в долг мученика… тот, за который он умрёт, поскольку не видит в своей жизни никакой другой ценности. Он думает, что любая жизнь, которую он мог бы прожить для себя, уже закончилась. Или имеет очень отдалённое значение. Это даёт ему покой».

Вэш снова выдохнул, глядя на восходящий свет над океаном.

Присутствие становится теплее, но её мысли остаются тихими.

«Ты хочешь, чтобы он в это верил?» — спрашивает она.

И снова её голос доносится почти как ветер, как будто чего-то не хватает.