Страж (ЛП) - Андрижески Дж. С.

Вэш не слышит в нём осуждения, вообще никакого.

Несмотря на это, он вздрагивает. Возможно, он вздрагивает исключительно от воспоминаний о том, как в последний раз уловил отголоски света Дигойза.

Он также думает об её словах.

«Нам нужно, чтобы он был спокоен, — посылает Вэш после очередной паузы. — Нам нужны были гарантии, что он не приблизится к ней раньше времени. Нам нужно было, чтобы он восстановил контроль над своим светом. Чтобы он не пробудил её слишком рано. Нам нужно было, чтобы он смог выполнить работу, которую ему поручили Предки… чтобы он не потерял контроль с ней».

В ответ на молчание собеседницы, Ваш добавляет,

«Адипан Балидор подумал…»

«Что думаешь ты, возлюбленный друг?»

В её словах по-прежнему нет упрёка.

Несмотря на это, Вэш чувствует, как более сильная боль возвращается к его свету.

Он рассматривает свои босые ступни на песке, пальцы ног сминают прохладные белые крупинки. Он представляет себе ракушки у себя под ногами, моллюсков, птичьи яйца, песчаных крабов.

Свет перед ним становится ярче, но теперь он представляет, что там облака.

Мрачные, тяжёлые предзнаменования сгущаются в его глазах, ожидая за пределами этого прекрасного пространства. Он ощущает тяжесть этих перемен, даже погружённый в живое, дышащее присутствие этого нетронутого уголка Барьера. Он наблюдает за крыльями птиц над головой, чувствует их индивидуальные души. Он чувствует на себе тяжесть ещё многих душ.

Он думает о вопросе своего старого друга.

Он думает о том, чего бы он хотел, если бы мог диктовать что-то на Земле.

Он думает о различиях там, внизу, по сравнению с тем, как они устроены здесь, наверху, где время не имеет значения.

Где никто никогда не должен быть один.

«Я думаю, что брат Дигойз сейчас полностью выполняет ту роль, которую мы требуем от него в данный момент, — посылает он, вздыхая и что-то бормоча себе под нос. — Я думаю, нам больше не нужно беспокоиться о том, что он приблизится к ней преждевременно или переступит границы дозволенного в отношении её личности или её света. Я думаю, что он принял роль Стража в своё сердце и что он будет выполнять эту роль преданно и непоколебимо. Я думаю, он подтвердил своё обязательство быть воином света, ради бескорыстных целей… ради самого Моста».

Он чувствует молчание своей подруги, даже когда она говорит.

«Это всё, что имеет значение?»

Вэш снова вздыхает.

«Это всё, что сейчас может иметь значение», — говорит он.

«Даже если он вредит себе в этой роли? — мягко спрашивает она. — Даже если он небрежен к своему сердцу? Своему телу? Даже если он считает, что он ничего не стоит, кроме этой роли?»

Ваш хмурится. Вдалеке он почти видит сгущающиеся тучи.

Он чувствует их своим светом.

Они уже близко.

Они почти здесь.

«У меня нет лучшего решения, сестра, — тяжело произносит он. — Не в этот раз. Не без прямого вмешательства в его разум… и я не буду этого делать».

На этот раз её молчание полное.

Однако внутри этой бесконечной тишины Вэш чувствует, что её сердце открыто для него.

Глава 31. Стереотип

— Вы вернулись, мистер Дигойз? Я не слышала…

Ревик отвернулся от того места, где он стоял на балконе, держа в пальцах hiri и выпуская дым в ночное небо. Вырванный из собственных мыслей её мелодичным голосом, он помедлил несколько секунд, чтобы переориентироваться, сосредоточиться на женщине, стоящей там.

В этот вечер на ней было платье изумрудного цвета, а не белого.

В этом был смысл.

Приближалось Рождество, и ставили балет Чайковского.

— Мне следовало подумать о том, чтобы проверить балконы раньше, — сказала она, и выражение её лица было ошеломлённым, когда она оглядела его в смокинге. — Кажется, это ваше любимое место, когда проводится мероприятие с вечерним дресс-кодом… по крайней мере, такое, где вас окружают люди. Вы поклонник балета, мистер Дигойз?

— Ревик, — вежливо поправил он, отвешивая ей короткий поклон. — И да, мисс Стивенсон. Я поклонник. Ну… иногда. Мне нравятся русские композиторы.

— Понятно, — она криво улыбнулась, изучая его лицо, но он почувствовал, что ей приятно, что он запомнил её имя. — И, конечно, вы цените русских. Они ужасные. Чрезмерно серьёзные. Тихие. Учитывая вашу грубоватую внешность, какие ещё композиторы могли бы вам понравиться, в самом деле?

— Вагнер, — сказал он, изогнув бровь. — Когда я в воинственном настроении.

На этот раз она улыбнулась по-настоящему.

Он не мог не заметить, что это осветило её лицо.

— Нацист? — спросила она. — Я бы не стала распространяться об этом здесь.

Ревик улыбнулся в ответ, выпрямляясь с того места, где он стоял, перегнувшись через каменный балкон. Он почувствовал, как свет снова обвился вокруг его тела, когда он это сделал, но он не отводил глаз от лица женщины-человека. Она выглядела слегка пьяной, даже если не считать бокала с мартини, который она сжимала в руке, обтянутой перчаткой. Или, может быть, навеселе. Он вспомнил, что она питала слабость к травке видящих, и, выудив из кармана пачку, предложил ей одну.

— Миранда, верно? — сказал он, когда она взяла его.

Она слегка покраснела, когда он назвал её по имени.

Он уже чувствовал, как она реагирует на его свет.

— Вы собираетесь рассказать мне, где вы были? — дразняще спросила она, выпрямляясь с того места, где он прикурил для неё hiri, используя органическую спираль, которая была у него в кармане. — Или я должна выбрать одну из множества непристойных теорий, связанных с вашим отсутствием?

Он снова улыбнулся, пожимая плечами.

— Я позволю вам выбирать.

— Очень великодушно с вашей стороны.

— Это в нашей природе — быть щедрыми. В природе видящих, — добавил он.

На это она громко рассмеялась, запрокинув голову, и Ревик поймал себя на том, что снова разглядывает её. Он вспомнил, как впервые встретил её на том балконе на Белгрейв-сквер.

С тех пор Дюренкирк снова подходил к нему.

Ревик посоветовал ему отправляться нах*й.

Кроме того, он пригрозил использовать свои связи с Тореком, чтобы разоблачить его как члена сети фетишистов видящих, если Дюренкирк когда-нибудь снова приблизится к нему.

Эта последняя часть, наконец, сделала своё дело.

Глядя на седовласую женщину перед собой, он почувствовал ту часть себя, которой она всё ещё нравилась, которая всё ещё испытывала странное влечение поговорить с ней… возможно, исповедаться в своих грехах.

Но он знал, что не сможет.

Мысль о том, чтобы рассказать ей, где он был последние три месяца, была в лучшем случае смехотворной. Она пришла бы в ужас. Более того, он никогда не смог бы заставить её понять, даже если бы она не осудила его за это.

Она была человеком.

Некоторые вещи просто не поддавались переводу.

Ревик сделал ещё одну затяжку hiri, всё ещё глядя на её свет.

— Вы хотите провести со мной ночь? — спросил он её напрямик.

Она моргнула, чуть не подавившись на середине затяжки hiri. Она посмотрела на него широко раскрытыми недоверчивыми глазами, всё ещё посмеиваясь.

— Вы играете со мной, мистер Дигойз? — спросила она дразнящим тоном.

Он наблюдал, как румянец заливает её лицо.

Он обнаружил, что это заводит его, хотя он продолжал изучать её лицо почти на расстоянии.

— Вовсе нет, — сказал он, прислоняясь к балкону. — Вы мне нравитесь.

— Я нравлюсь вам?

— Да. Вы ведь не замужем, не так ли? Вы вдова?

Она покачала головой, теперь явно нервничая и не веря своим ушам, но всё ещё наблюдая за ним. Он не увидел в её глазах ни отвращения, ни отвращения к идее лечь с ним. На самом деле, он увидел в её глазах больше любопытства, чем чего-либо ещё.

Но недоумение в её светлых глазах вытеснило большинство других эмоций.

— Я не замужем, — подтвердила она.