Бесстрашная (ЛП) - Робертс Лорен

С каждым шагом к Форту пульс учащается. Вглядываясь в полумрак, я поражаюсь неизвестности, которая открывается передо мной.

Это не тот дом, что я покидала.

Теперь над Фортом развевается яркое знамя. Пестрые квадраты ткани кропотливо пришиты к плотной пряже — доказательство того, что это дело рук Адины.

Кажется, я не могу дышать.

За барьером наши вещи аккуратно разложены. Привычная куча ткани аккуратно сложена рядом с новым одеялом и подушкой — теми самыми, которыми я так и не успела поделиться с ней.

Даже при этом тусклом освещении ее свет ощущается в этом месте.

И я дрожу от ее присутствия.

Мои колени опускаются на булыжник, и я с готовностью принимаю боль.

Как будто я ожидала, что она будет сидеть здесь, поджидая моего возвращения после очередного дня воровства. Как будто она выскочит из-за баррикады и помчится ко мне в поисках сладкой булочки. Как будто я не держала умирающее тело Адины на коленях и не видела, как ее кровь течет сквозь мои пальцы каждый раз, когда я осмеливалась взглянуть на свои немощные руки.

Слеза скатывается по моей щеке, оставляя на земле крошечную каплю моего горя.

Она ждала, когда я вернусь домой.

Позади раздаются приглушенные шаги.

Но она так и не вернулась.

Мой взгляд остается отрешенным, даже когда за моей спиной раздается низкий голос:

— Этот переулок занят. Придется поискать другое место, чтобы…

Я оборачиваюсь, позволяя своему заплаканному взгляду встретиться с незнакомцем.

Его карие глаза расширяются от узнавания, которого я не разделяю. Пряди черных волос спадают на резкие скулы, остальные стянуты назад простой резинкой. Я моргаю, уставившись на одинокую серебристую прядь, прорезающую тьму — как будто нить моих собственных волос поселилась у него на голове.

— Это ты, — выдыхает он.

Шрам, рассекающий его губы, дергается при этих словах. Я напрягаюсь.

— А ты кто?

— Столько времени прошло… и вот ты, наконец, вернулась, чтобы навестить ее, — бормочет он.

Понимание вспыхивает ослепительно ярко, и я моргаю.

— Ты тот самый парень. С которым встречалась Адина во время Испытаний.

Он опускается на булыжник рядом, и в утреннем свете я различаю темные пятна под его глазами. Это не просто недосып, а скопление синяков.

— Она все время говорила о тебе. А потом погибла только потому, что знала тебя.

Его слова — тупой нож, вонзающийся в грудь.

— Знаю, — я задыхаюсь от эмоций, сжимающих горло. — Это должна была быть я. Не она.

Карие глаза впиваются в мои.

— Она пришла к тебе задолго до того, как ее вызвали работать швеей. Мы все это спланировали.

— Я не понимаю, — шепчу, прижимаясь спиной к грязной стене. — Как вы двое вообще..?

— Гера была моей кузиной, — глухо произносит он. — Когда я узнал, насколько вы с Адиной близки, я понял, что она поможет мне попасть в замок. Лишь бы увидеть тебя.

— А потом Гера погибла на первом Испытании, — оцепенело вспоминаю я, как клинок Брэкстона пронзил ее невидимую грудь.

— А Дина — на последнем.

Я чувствую, как мое сердце разбивается, чувствую, как осколки вонзаются в легкие, пока не начинаю задыхаться.

Дина.

Она была моей Ади. Но для него она была Диной.

— Мне так жаль, — выдыхаю я. — Мне так, так жаль. Из-за Геры. Из-за… — слеза скатывается по щеке. — Из-за Дины. Я не смогла ее спасти. Почему я не спасла ее?

Что-то меняется в его темном взгляде. Может, это жалость, или другая, не менее унизительная эмоция. Но я вижу, как она начинает подавлять это каменное выражение, разъедать гнев, засевший в уголках его глаз. Сомневаюсь, что я то чудовище, с которым он ожидал столкнуться. Вместо этого перед ним разваливается на части сломленная, плачущая девушка.

— Это все моя вина, — я снова смотрю сквозь слезы на наш Форт, и каждый яркий цвет кажется насмешкой без нее. — Она все изменила ради меня. Хотела удивить, когда я вернусь с Испытаний. — Слезы падают, несмотря на присутствие незнакомца, но я, похоже, не могу найти в себе силы успокоиться. — Но именно она не вернулась. И это все моя вина. Это все моя вина…

— Я тоже не смог ее спасти, — его голос срывается. Мне нужны эти слова чтобы осознать, что он был чем-то большим, чем просто человеком. Он одна из последних частичек Адины. — Я… я ничего не мог сделать, кроме как смотреть, как она умирает.

— Ты был рядом с ней тогда, когда я не смогла, — говорю я твердо. — И этого было достаточно.

Он качает головой, уставившись в булыжники под нашими ногами.

— Я неделями злился на тебя. И на ту девушку, которая ее убила.

— Я тоже, — говорю почти со смехом, хотя слезы все еще застилают глаза. — Ты не сможешь винить меня — или Блэр — сильнее, чем я уже виню.

Тишина, которая тянется между нами, напоминает мне об Адине. О том, что Адины нет, чтобы ее заполнить.

Мужчина шевелится, выскальзывая из тени, что нависла над ним. Я впервые позволяю себе отвести взгляд от его лица, будто тусклый свет соблазняет рассмотреть его пристальнее. Мои глаза скользят по широким плечам, по ткани, мягко облегающей их. Черный жилет обтягивает его грудь — с карманами, и еще карманами, и…

Я знаю их.

Мой подбородок опускается. Я смотрю на свои собственные, порванные.

— Она сшила тебе жилет.

Незнакомец переводит взгляд на оливковую ткань, в которую я облачена, и его темные глаза стекленеют.

— Да.

Воздух вырывается из моих легких. Боль обвивается вокруг тела, душит, пока не сокрушает мою волю, мою надежду, мою душу. Я снова скорблю по Адине, снова и снова, потому что я была не единственной, кого она оставила. Две великие любви остались позади — и обе прижимают к сердцу то, что от нее осталось.

Слезы текут, и мне все равно, что моя уязвимость выставлена на показ. Я опускаюсь на колени у подножия нашего Форта и плачу по девушке, которая когда-то наполняла его светом. Незнакомец проводит рукой по щеке, но почти сразу опускает лицо вниз, упрямо пряча острые линии под скулами.

— Как тебя зовут? — наконец удается прошептать мне.

Проходит немало времени, прежде чем он отвечает:

— Мак.

Я быстро киваю, и это движение стряхивает слезы с моих ресниц.

— Можно… — мой голос срывается. — Можно я тебя обниму, Мак?

Он делает это не ради меня. Я понимаю это по тому, как напряглись его плечи. Нет, он делает это для своей Дины — моей Ади. Мы обнимаем друг друга, тела сотрясаются от горя и злости. И в его объятиях я вдруг понимаю, что кто-то настолько крепкий и сдержанный, мог быть сформирован только самыми нежными руками. Его притянуло тепло Адины, навсегда отпечатавшееся в ее тонких, теперь изломанных швейных пальцах.

Мы держим друг друга, двое незнакомцев, связанных любовью к одному человеку. И когда Мак, наконец, отстраняется, его глаза налиты красным, а солнечный луч тяжело ложится на наши колени. Луч света накрывает нас достаточно, чтобы высушить слезы, покрывающие мои щеки.

Шрам, пересекающий губы Мака, едва заметно изгибается в печальной улыбке.

— Что? — слабо спрашиваю я. Он не похож на того, кто улыбается часто, хотя, возможно, так было только до того, как Адина дала ему на это причину.

Он закрывает глаза, чтобы погреться в теплом свете.

— Просто любуюсь солнцем.

Глава тридцать восьмая

Кай

Солнце встает еще до того, как я ложусь.

Оно глядит на меня из-за ряда оранжевых облаков, покрывающих горизонт. Только когда мягкий свет прогнал тени, а теплый ветерок коснулся влажной от пота кожи, я понял, что провел ночь на тренировочном ринге.

Я взмахиваю мечом, повторяя одни и те же движения с тех пор, как вступил в этот круг утоптанной земли. Тупой конец клинка с глухим звуком встречается с покоцанным тренировочным манекеном напротив. Серией быстрых движений я бы основательно выпотрошил противника, будь он не из дерева.