Райчел Мид - Голод суккуба
Его возмущали мой образ жизни и моя власть над ним, однако он не мог удержаться и на протяжении нескольких недель являлся ежедневно.
— Я ненавижу тебя за это, — сказал он однажды после любовных утех.
Весь в поту, он в изнеможении раскинулся на простынях. Я стояла рядом с кроватью и одевалась у него на виду.
— Выходи за меня замуж.
Я расхохоталась, откидывая за плечо волосы — тогда белокуро-медовые и вьющиеся.
Он негодующе вспыхнул. У него были темные глаза и волосы, а еще вечно задумчивый вид.
— Что в этом смешного?
— Только то, что ты ненавидишь меня и одновременно любишь. — Не переставая улыбаться, я шнуровала корсет. — Думаю, таких свадеб не пересчитать.
— Это вовсе не шутка, — возразил он.
— Может и нет, — согласилась я. — Но очень похоже.
— Ты мне отказываешь?
Я натянула через голову платье.
— Конечно. Ты просто не понимаешь, чего просишь. Это смешно.
— Иногда ты обращаешься со мной как с младенцем, — заявил он, садясь в постели. — Ты ненамного старше меня. Ты не имеешь права быть такой благоразумной… особенно потому что ты…
Я усмехнулась:
— Шлюха? — Надо отдать должное, он выглядел смущенным. — И в этом, золотце, вся загвоздка. Дело даже не в том, как к этому отнесется твоя семья. Даже если мы умудримся одолеть это препятствие, ты никогда не сможешь этого забыть. Все время, пока мы будем женаты — вероятно, недолгое, — тебя будет мучить мысль о мужчинах, с которыми я была. Ты станешь гадать, был ли кто-то из них лучше. Гадать, делала я с ними то, что кажется тебе новым и неизведанным.
В ярости он вскочил и принялся натягивать штаны:
— Я-то думал, ты будешь благодарна.
— Польщена, — холодно ответила я, — но не более того.
Это была не вся правда. Правда в том, что, несмотря на юношескую самоуверенность и частые перепады настроения, Этьен мне нравился. Очень. Что в нем меня привлекало? Может, его артистическая натура с бурными чувствами и чрезмерным самолюбием. Он был художником-любителем. В очередной раз проявилась моя одержимость творческими личностями. К счастью, на этот раз мне хватило здравого смысла избежать слишком глубоких отношений с человеческим существом.
— Я желаю, чтобы ты смогла выбрать того, кого любишь, — с горечью проговорил он. — Потому что я, знаешь ли, тебя бы не выбрал. Однако мы здесь. Я не могу перестать о тебе думать. Меня будто тянет к тебе что-то, чему я не в силах противиться.
— Мне очень жаль, — мягко сказала я, удивленная, что у меня слегка заныло сердце. — Дождись свадьбы. С женой ты забудешь обо мне.
— Нет. Разве она может сравниться?
— Некрасивая? — Возможно, самоуверенно с моей стороны, но сколько раз я это слышала!
— Скучная, — отозвался он.
А потом я услышала крик, леденящий душу, преисполненный ужаса крик. Совершенно забыв об Этьене, я выскочила из маленькой сырой комнаты. Внизу я обежала холл и наконец обнаружила несколько человек и причину беспокойства.
Это была Доминик. Она лежала на узком тюфяке в луже крови.
— О боже, — воскликнула я и встала перед ней на колени. — Что случилось?
Но я уже и сама поняла. Мне не потребовалось дальнейших объяснений от прочих танцовщиц. Пару недель назад я пренебрегла ее мольбами о помощи, целиком поглощенная собственным бурным романом. Так что ей самой пришлось искать выход, как часто поступали женщины из низших слоев общества. К несчастью, в те времена не было еще ни надлежащей аппаратуры, ни санитарии. Аборт был опасным делом, часто смертельно опасным.
— О Боже, — повторила я.
Я никогда не упускала возможности обратиться к Создателю, несмотря на отречение.
Я стиснула ее руку, не зная, что предпринять. Среди собравшихся появился полуодетый Этьен. В отчаянии я обратилась к нему:
— Ты должен пойти за доктором. Пожалуйста. Как бы ни было оскорблено его самолюбие моим отказом, сам он отказать мне не мог. Я увидела, что он рванулся к выходу, но Бастьен схватил его за плечо:
— Нет, это бессмысленно. Она умерла.
Я посмотрела на юное личико Доминик. Кожа ее побледнела, пустые остекленевшие глаза уставились в никуда. Я понимала, что должна их закрыть, но вдруг не захотела к ней прикасаться. В ужасе глядя на девушку, я, отпрянув, выпустила ее руку.
Отнюдь не впервые я видела мертвое тело, но никогда смерть не представала передо мной с такой поразительной ясностью. Вот она здесь, а в следующий миг ее уже нет. Один удар сердца, и все.
В воздухе витал запах смерти, живописуя ужасную правду о человеческих существах. О том, как коротки их жизни. И хрупки. Рядом с нами они как бумажные куклы, в мгновение ока обращающиеся в пепел. Сколько раз за тысячелетие я видела, как они приходят и уходят. Сколько раз я наблюдала этот стремительный переход от младенчества до седовласой смерти. Запах смерти. Он переполнял комнату. Он вызывал отвращение… и страх. Почувствовав удушье, я отстранилась еще дальше.
И Бастьен, и Этьен бросились ко мне, неловко пытаясь поддержать, но я в этом не нуждалась. Доминик, почти еще дитя, только что испустила дух прямо передо мной. Как хрупки человеческие существа. Я должна была уйти отсюда, прежде чем меня стошнит. Я отвернулась от тех, кто пытался меня утешить, и выбежала вон.
— Как хрупки человеческие существа, — прошептала я Дагу.
Чувство, переполнявшее меня теперь, когда я сидела рядом с ним, не было скорбью или отчаянием. Это была ярость. Ярость до белого каления. Человеческие существа хрупки, но некоторые из них все же находились на моем попечении. И как бы ни было это глупо с моей стороны, я не могла уклониться от того, что считала своим долгом. Даг был одним из моих людей. И тем, кто чуть не оборвал свои дни.
Я встала, последний раз сжала его руку и вышла из комнаты. Судя по изумленным взглядам, которые бросали на меня Кори, Мин и Уайет, я выглядела ужасно. Вдруг кое-что заметив, я подавила праведный гнев:
— Где Сет?
— Он сказал, что должен идти, — проговорил Кори. — Он оставил тебе это.
Он протянул мне клочок бумаги, испещренный каракулями Сета.
«Фетида, потом поговорим».
Я уставилась на записку, ничего не ощущая. Я оцепенела. Я была не в состоянии прямо сейчас сосредоточиться на Сете. Я скомкала записку, попрощалась с музыкантами и направилась к выходу. Оказавшись в вестибюле, я вытащила мобильный телефон и набрала номер:
— Алек? Это Джорджина.
— Привет, Джорджина! — В его голосе послышалась тревога. Чуть ли не отчаяние.
— Ты был прав, — начала я, надеясь, что тоже кажусь обеспокоенной. — Ты был прав. Мне нужно больше. Сейчас. Сегодня вечером. Ты сможешь?
