Королева разрушенных империй (ЛП) - Уивер Бринн

— Как ты ее получила?

— Я должна была встретиться с Аммоном в его квартире. Он знал, что я в Гильдии, и позвонил, попросив привезти ее по пути. Затем он вызвал Хранителя и запросил срочный доступ. Поскольку Аммон уже был в Совете Гильдии, ему требовалось лишь одно одобрение, но я не знаю, чье именно. Разрешение выдали сразу. Это было примерно за тридцать минут до... — Уинтер сглатывает, ее взгляд опускается на пол.

Каменная маска Романа наконец трескается, и он делает шаг к Уинтер, словно защищая ее от наших вопросов.

— Что ты от нас скрываешь? Ты явно знаешь что-то об ушгаде.

— Как и ты, — парирую я, ставя флакон на место и возвращаясь в гостиную к Ашену. Я беру его за руку. Брови Романа дергаются, его взгляд застревает где-то между нами, пока он пытается собрать мысли воедино.

— Ты отреагировал на запах. Он был тебе знаком.

Роман проводит языком по нижней губе, будто пробуя память на вкус.

— Да, но я не смог его опознать, — он на мгновение переводит взгляд на Коула, который входит в комнату с Эриксом и Аглаопой, неся подносы с выпечкой из кухни. Когда он снова смотрит на меня, кажется, будто он борется с воспоминанием, которое забыл.

— Кажется, я знаю этот запах, но не понимаю, откуда.

Я киваю, понимая, что он пытается поймать воспоминание, которого, возможно, даже не существует. Беру один из флаконов с кофейного столика и протягиваю ему, чтобы он снова вдохнул аромат.

— Думаю, он знаком, потому что это строительные кирпичики всего нашего естества. Основы всех бессмертных: ангелов, демонов, ведьм, оборотней, вампиров... Какие бы боги ни создали нас, мы несем в себе их частицы — раздробленные, перераспределенные. Но полубоги... их дети... — мой голос становится тише, — они содержали все элементы той магии, что породила нас.

Сердце Коула делает болезненный кульбит, когда он ставит поднос. Фарфор звенит от легкой дрожи в его руках.

— Полубоги? Что происходит?

— Откуда уверенность, что это не просто микс разных существ? — Роман игнорирует вопрос Коула, вновь вдыхая аромат из флакона. Видно, как отчаянно он цепляется за возможность понять что-то, не полагаясь на поврежденную память.

— Не уверена. Но учитывая место производства на флаконе... — я поворачиваюсь к Ашену, сжимая его руку, когда Давина начинает шевелиться на диване. — Эвора? Это где вы были с Давиной?

Ашен кивает. На его лице всплывает и тут же подавляется волна горя.

— Ее ковен находился на окраине города. У нас был домик у южной границы их земель, — он едва слышно добавляет: — Там я и забрал ее душу.

Голос Коула, когда он наконец говорит, тих и тяжел, как надгробный камень:

— Эвора?

По моей коже пробегают мурашки. В памяти всплывает наша беседа на вилле в Равелло, где он рассказывал мне и Уртуру за бокалом вина: «Я должен был защищать его. Это было мое предназначение».

Ледяная волна накатывает на меня, когда я вижу, как широко раскрываются глаза проснувшейся Давины — она еще не понимает, что происходит, но уже чувствует надвигающуюся катастрофу. Аглаопа стоит в стороне, анализируя ситуацию с холодной расчетливостью гладиатора перед боем. Смущение Ашена отдается жжением в нашей общей отметке, и я крепче сжимаю его пальцы, чувствуя, как ладони становятся влажными.

— Сайрус, — мой голос звучит резче, чем планировалось, когда я тяну Давину за руку, пытаясь поднять ее. — Отведи Давину и Аглаопу в их...

— Эвора? — Коул повторяет снова, и в этом одном слове — целая вселенная боли.

О нет. Только не это. Комок ужаса застревает у меня в горле, сжимая грудную клетку.

— Сайрус, в их комнаты, пожалуйста.

Но Коул перехватывает инициативу, преграждая путь Сайрусу. Его взгляд мечется между Давиной и Ашеном: — Ты был в Эворе?

— Да, — ответ Ашена звучит настороженно, в нем тонны невысказанных вопросов.

— Я тоже. Когда еще был ангелом. Скрывался там... охранял одного... — говорит Коул, и его кожа приобретает болезненную бледность.

«Это было мое предназначение», — вспоминаются его слова. — «Любить его - неожиданный дар».

Рука Ашена становится обжигающе горячей в моей. Я пытаюсь оттянуть его, чтобы прикрыть Давину, но он будто вростает в пол, когда до него доходит страшная догадка.

— Кого ты охранял?

— Его звали Димитриос. Он был полубогом.

Черт. О нет, только не это.

В комнате повисает гробовая тишина. Давина замирает, перестав дышать. Ашен переводит шокированный взгляд между ней и моей сестрой, за его спиной клубится дым. Аглаопа застывает, губы ее сжаты. Даже крылья Эрикса кажутся внезапно потускневшими. Эдия сжимает кулак у груди — в ее глазах мерцают целые галактики сдерживаемой силы. Роман принимает защитную позу перед Уинтер, мышцы напряжены для рывка. Сайрус сжимает рукоять меча. А Коул... Боже, Коул хуже всех. Его взгляд прикован к флакону в руках Романа, а в глазах — адская смесь скорби и нарастающей ярости.

— Димитриос? — его голос звучит так хрупко, что у меня подкашиваются ноги.

Тишина длится еще одно мучительное мгновение, прежде чем комната взрывается хаосом. Гул учащенных сердец сливается с криками. Коул бросается вперед, искры сыплются из-под его ног, рука тянется то ли к флакону, то ли к горлу Давины — я не успеваю понять. Сайрус молниеносно перехватывает его, прижимая клинок к шее демона:

— Успокойся, — его голос как сталь, обернутая в бархат. — Ты не тронешь ее.

Но Коул не слышит. Его рыдания смешиваются с извинениями Давины, слезами Эдии, моими собственными. Лишь Аглаопа остается бесстрастной, быстро анализируя расклад.

— Ты... — Коул хрипит, его кожа покрывается багровыми пятнами ярости. — Это была ты?

Сайрус сжимает грудь Коула, не давая ему дышать, пока Эрикс и Эдия пытаются его утешить. Ашен встает между ними, загораживая Давину от посторонних глаз.

— Нет, брат. Это я сообщил Давине о полубоге. Моя вина. Моя ответственность, — Ашен прижимает кулак к груди, склоняя голову. — Прости. Искренне.

— И мне жаль, Коул, — голос Давины как шепот разбитого сердца.

— Я тоже причастна, — Аглаопа делает шаг вперед. — Это я нанесла смертельный удар, — моя сестра бросает на меня взгляд, и я пытаюсь наполнить свое выражение лица благодарностью за то, что она принимает свою долю чудовищной вины, но сквозь боль за потерю Коула мне удается передать лишь тень этих чувств.

Плечи Коула бессильно опускаются, и Сайрус ослабляет хватку, передавая его в объятия Эрикса. Острое оперение ангела звенит, словно ветряные колокольчики, когда его крылья смыкаются, укрывая скорбь Коула от посторонних глаз. Я перевожу взгляд на Давину — она сидит, сгорбившись, локти на коленях, ладони раскрыты вверх, знаки ее нового ранга мерцают мягким зеленым светом.

Я стою в тишине, глядя на этих людей, которых люблю — связанных узами вражды, дружбы и даже любви, пойманных в водоворот истории. Тайны нашего бессмертного прошлого обнажаются, будто песок времени наконец расступился. Эти вскрывшиеся раны режут так глубоко. Мы все страдаем — от ран, нанесенных нам, от зла, которое причинили другим, даже от поступков, совершенных против самих себя. Мы все прожили вину и стыд. Любовь и потерю. Решения, которые невозможно отменить. «Возможно, некоторые вещи нельзя изменить, как бы мы ни хотели этого», — сказала Аглаопа. Может, она права — что как ни старайся, нам суждено ранить друг друга. Продолжать ранить, сколько бы веков ни прошло.

Я наблюдаю, как Сайрус протягивает руку Давине. Она поднимает на него глаза — красные от слез, кожа вся в следах. Он кивает. В ответ она дарит ему слабую улыбку. Когда Давина вкладывает свою руку в его, он сжимает ее пальцы, и с ее ресниц скатывается слеза.

Я отворачиваюсь и направляюсь к каминной полке, где тихонько гудит Камень Судьбы, спрятанный в потайном сейфе за магическими замками. Интересно, как долго эти незримые силы играли нами. Сводили вместе. Разрывали на части. Может, мне стоит возненавидеть последних богов за все, через что они нас заставили пройти. Или, возможно, это всегда было по нашей вине — мы сами сталкиваемся, будто корабли, притягиваемые зовущим берегом.