Ненаписанное письмо (СИ) - Толич Игорь

— Не знаю, что ты задумал, но я согласен, — преисполнившись уверенности из прошлых воспоминаний, сказал я Крису. — Но выбирать всё равно будешь ты.

— Это легко, — сказал Крис. — Вон те двое через дорогу.

Он кивнул, указывая направлении.

По переулку между баром, где мы обосновались, и противоположной частью рядов заведений пестрой канвой текли люди. У края условного тротуара прибились тележки с уличной едой: мороженое, блинчики, хрустящие, жареные закуски. Дым от них стоял коромыслом над головами ожидающих в очереди. Я разглядел двух девушек. По виду напоминали местных — узкие глаза, короткие ноги в драных шортах, выстриженных из старых джинсов, осветлённые неоднократно волосы с желтоватым отливом, напоминавшим хну, которой мастерицы украшали руки туристок на пляжах всего за пару долларов.

Девушки ели сатай — острые шашлычки на шпажках — и запивали их лимонадами из мягких прозрачных пакетов через воткнутые трубочки. Обе живо переговаривались и кидали быстрые взгляды в толпу. Ладони у них были маленькие и квадратные. Они вполне могли оказаться массажистками после смены в салоне или косоплётками, готовыми в любой момент заплести всё, что только пожелается, за умеренную плату.

Я повернулся к Крису:

— Ты обкурился? Это же дети.

— Они один черт зарабатывают на любой возможности.

— Хочешь их купить? Не легче тогда взять обыкновенную шлюху?

Крис пригнулся ко мне, хотя нас никто не слушал:

— В другой раз снимем катоя на двоих, если захочешь, — он подмигнул левым глазом будто филин и сказал, понизив голос до шепота: — Но сегодня погуляем бесплатно.

— Нет уж. Гиблое дело, — решил я.

Крис надулся по-ребячески. Ему самому не многими годами раньше стукнуло двадцать. Для американца — детский возраст. Но благодаря соли и загару он выглядел старше, да и тело его — тело удалого здоровяка — было налито внушительными мышцами и тестостероном, который ощущался даже в ярде от него. Все это создавало впечатление сильного, молодого мужчины, только прогуляться рядом с которым было запредельной мечтой любой местной девчушки.

— Не думал, что ты такой моралист, — попытался меня поддеть Крис. — Окей. Твои предложения?

— Знаешь что, ты собирался идти первым. Вот ты и иди, — я грохнул пустым стаканом о стойку и нахмурился.

Настроение мое ухудшилось, неизвестно почему.

А Крис напротив развеселился:

— Парень, ты же хотел попробовать! Не дрейфь! — он потрепал меня за плечо как собачонку.

Но я уперто продолжал вертеть головой.

— Ладно, — сжалился Крис. — Я схожу, а ты здесь подежуришь. Идёт? Не кинешь меня?

— Не кину, — процедил я сквозь зубы.

— Ну, смотри мне! Я пошёл! — и Крис правда собрался уходить.

— Иди.

Мы стукнулись кулаками, скрепляя уговор.

— Иди, мать твою, — я шутливо пихнул его в зад.

Крис, смеясь, направился к девушкам.

Будь я тогда в полной темноте и тиши, как уже привык, в своей комнате, я бы думал о тебе, Марта, и снова наверняка мучился бессонницей. Горел и болел неуправляемым желанием, и ждал поскорее рассвет, чтобы выйти к морю, вдохнуть его свежести.

Жилище моё находилось на расстоянии от берега, в паре ярдов от автомобильной трассы. Машин на острове мало, но езда на байках не прекращается круглые сутки. Потому чаще, чем море, по ночам я слышу рычание скутеров и скрежет привязанных к ним тележек.

Сейчас же, несмотря на ночь и близость пляжа, было светло и шумно, а кроме машин, бесконечно рокотала людская толпа. Я обратил на это особое внимание, когда Крис оставил меня одного у бара. Я вмиг почувствовал себя неуютно. Но было в этом положении и кое-что хорошее: плотское желание немного стихло, видимо, засмущавшись чужаков вокруг.

Я думал только о том, что мне придётся идти следующим за Крисом — мы так договорились, а мне этого, по правде говоря, не хотелось.

Однако Крис вернулся не с пустыми руками. По обе стороны от него, обнимаемые мощными американскими мышцами, шли те самые девушки.

— Извини, парень, — Крис выставил мне огромные, как у кита, зубы, изображая растерянность напополам с хвастовством, — я правда не думал, что мне так повезёт!

Единственное, чего не думал я, так это верить ему на слово. Крис — ещё тот щёголь. Ты бы ему точно влепила, дорогая Марта, влепила бы по лицу, хотя на самом деле была бы не прочь ударить промеж ног. Женщины обожают и ненавидят таких, как Крис. А мне от его присутствия делалось легко. Моя неуверенность и стеснение молчаливо отодвигались на задний план, когда он в очередной раз искрил своей неугомонной энергетикой.

Девушек, которых он притащил, звали Нок и Мали. Ещё разглядывая их издалека, я готов был поклясться, что они ужасно похожи. Но вблизи Нок оказалась заметно суше и стройнее Мали, да и выше на целую раскрытую ладонь. Такое впечатление их похожести создавалось благодаря почти идентичной одежде. Даже футболки на них были с одинаковым рисунком лилии, но различались цветами: у Нок — белая, у Мали — жёлтая.

Дорогая Марта, увидев этих девочек, ты наверняка бы растрогалась и подала им милостыню, как ты часто делала на заправках — отдавала заправщикам всю наличную мелочь и потом ещё просила у меня.

— Мне их жалко, — говорила ты. — Здесь плохо пахнет и ужасный шум.

То, как пахло и шумело на этой улице, я тебе не передам. Запах был даже громче, чем орущая музыка и голоса. Но я почти привык. Я даже ощутил отдельный запах духов, когда Мали взяла меня под руку.

Она едва изъяснялась на английском. Нок болтала сносно и попросила угостить их коктейлями. Девушки повели нас в бар для европейцев — туда, куда им был заказан путь без нашего сопровождения. Цены там оказались заметно выше, зато на сцене показывали огненное шоу: это было очень захватывающе, особенно с тем учётом, что ни машин скорой помощи, ни просто медиков рядом я не нашёл. Артисты играли с огнём в самом прямом смысле, но все остались целы.

Во время представления Нок и Мали хватали друг друга и нас с Крисом за руки. Он зубасто ухмылялся и смолил сигарету. Мне тоже захотелось курить. Но я не хотел просить сигареты у Криса, ведь я сказал ему уже, что не курю табака. Так оно в общем-то и было до сегодняшней ночи, пока Мали не стала тянуть на себя мою рубашку. При этом она смотрела на сцену и кричала что-то вроде: «О-о-о!» и «А-а-а-и-и!», закрывала глаза и тут же их открывала.

— Сколько тебе лет, Мали? — спросил я.

Она показала на пальцах: «Девятнадцать. А тебе?».

Я призадумался, сколько раз мне надо раскрыть перед ней обе ладони, чтобы насчитать свой возраст, и решил скостить себе пяток лет.

«Тридцать» — так же, как до этого Мали, сказал я руками.

На самом же деле, когда мне было тридцать, я был не здесь и не с теми людьми. Я был женат, по утрам выгуливал собачку Дору на поводке и был уверен, что проживу так остаток жизни.

Когда мне исполнилось тридцать один, Дора умерла, а с женой мы развелись. Все эти факты ты вскоре узнала обо мне, Марта, и часто спрашивала потом: «Почему так вышло?».

А я отвечал, что Дора отравилась чем-то на улице — я не был чересчур внимательным хозяином и безупречным дрессировщиком. Я даже не знал, что подобное может произойти с любой собакой, и уже происходило не раз в нашем городе, на нашей же улице.

Дослушав, ты говорила:

— Мне очень жаль, Джей. Но я сейчас не о собаке.

Тогда я говорил:

— Знаешь, я не был чересчур внимательным супругом и безупречным любовником. Жена подала на развод и вскоре вышла замуж за другого мужчину. Я даже не знал, что подобное может произойти с любой семьей, и уже происходило не раз в нашем городе, на нашей же улице.

Ты понимала, что отчасти я шучу, и переставала спрашивать.

Но я не могу назвать свой шутливый тон безразличием или способом уйти от проблемы. Если бы ты спросила меня сейчас, дорогая Марта, я повторил бы всё слово-в-слово. Потому что я так и не нашёл вразумительных ответов на вопросы о моей непродолжительной семейной жизни. Впрочем, я недолго искал. Я отпустил то своё прошлое достаточно легко, гораздо легче нашего с тобой прошлого.