Карен Монинг - В огненном плену
— У меня нет ни малейшего желания спать с вами. Я хочу вас отыметь. И не существует такого понятия, как совершенно нормальный секс. Если он «совершенно нормальный», — передразниваю я фальцетом, — его стоит пристрелить и избавить от страданий. Секс либо выносит вам к черту мозги, либо он недостаточно хорош. Вы хотите, чтобы я вынес вам мозг, мисс Лейн? Давайте. Сделайте это. Будьте взрослой девочкой.
Ее тело вздрагивает в моих руках.
— Вы мне даже не нравитесь.
— Вы мне тоже не нравитесь. Но я возбужден, а вы такая влажная…
— Вы не можете этого знать!
Моя рука скользит к верхней пуговице ее ширинки.
— Хотите, чтобы я это доказал? Если вы будете настаивать на своей лжи, у меня не останется выбора.
Я расстегиваю первую пуговицу, за ней вторую. Позвоночник МакКайлы изгибается, сопротивляясь мне, но более мягко, более уступчиво. Человеческое тело поразительно.
— Так вы влажная, мисс Лейн? Да или нет?
Когда она ничего не отвечает, я расстегиваю третью пуговицу.
— Давайте договоримся. Я проверю, и если вы сухая, я уйду.
Она шипит.
— Ответьте на вопрос.
— Не ваше дело.
— Велите мне прекратить. — Я расстегиваю четвертую пуговицу. Остается только одна.
— Я вас ненавижу.
— Я это переживу. Вы хоть раз занимались сексом с тех пор, как погибла ваша сестра? Отпустите себя, мисс Лейн. Хоть раз в своей бедной событиями жизни позвольте себе горячий секс.
Внезапно она каменеет в моей хватке. Отталкивается бедрами, изгибается и поворачивается в моих руках, бьет меня ладонями в грудь, а коленом в пах. Точнее, пытается это сделать. В последний момент я блокирую удар коленом.
— Вы ничего обо мне не знаете! — восклицает она.
Ее грудь тяжело вздымается, пульс бешено колотится в горле.
— Я знаю вас лучше, чем те, кого вы зовете своими лучшими друзьями. Я вас вижу.
— Да ну?
Она вскидывает подбородок. Что-то сверкает в глубине ее глаз. Я замираю. Что это было? Что-то совершенно не похожее на то, что она демонстрирует на поверхности. Я этого не ожидал. Интересно.
— И что же вы, черт побери, видите? — Она почти рычит.
— Женщину, которая всю жизнь прожила в клетке. И ненавидит это. Вам скучно там, не так ли? Вы ждете, когда же начнется реальная жизнь. А когда она начинается, она крадет у вас самое дорогое. Так ответьте ей. Взорвитесь. Рванитесь на волю. Ваш ход.
Она смотрит на меня и облизывает губы.
— Бушуйте. Проклинайте. Беснуйтесь. Выпустите все это на меня. — Я шагаю вперед, жестко хватаю ее между ног, тру ладонью. Жар, которым от нее пышет, великолепен. — Велите мне остановиться.
На долгий миг она замирает без движения. Затем резко мотает головой влево.
Я смеюсь.
Я засовываю руки в ее штаны, и пятая пуговица отлетает, стучит по полу. Я проталкиваю палец в ее тело, и ее колени поддаются, она падает на меня. Она такая чертовски влажная. Мы вместе валимся на пол.
— Меня тошнит от того, как я себя чувствую, — шипит она. — Я ненавижу свою жизнь! Я все в ней ненавижу!
Она душит меня моим галстуком в неловкой попытке его стянуть. Она все еще живет в мире, где мальчики полностью раздеваются, а девочки лежат на спине и ждут. На самом деле нужно обнажить всего два места.
— К черту галстук. Расстегни мои штаны.
Она дергает их так сильно, что ломает молнию на моем костюме за десять тысяч долларов. Я подхватываю ее за пояс джинсов и вытряхиваю из них. Она отталкивается от пола, чтобы перевернуться, но я уже сзади. Я толкаю ее обратно на пол.
— Оставайся там. Я хочу именно так.
— Но ты сказал, что я могу…
— Твоя очередь наступит потом.
— Тут дело во мне, помнишь? Ты сам так сказал. И я хочу того, чего хочу сейчас.
— Попытайтесь, мисс Лейн, просто попытайтесь.
К ее чести, она пытается. Но я сильнее. Я первым диктую правила, и, судя по издаваемым ею звукам, она не против. Собрав ее волосы в кулак, я раздвигаю ей ноги, насколько это возможно, и прижимаю ее к полу. Позже я поставлю ее на четвереньки. Но сейчас мне нужно, чтобы она была неподвижна, насколько я могу удержать ее в этом положении. Я втискиваюсь между ее ног, и она издает приглушенный всхлип. Скользя по влаге, наличие которой она отрицала, я вхожу в нее. И воздух взрывается. Она выгибает спину и воет. Я некоторое время не двигаюсь. Любое движение сейчас может меня подставить. Она выгибается подо мной.
— Двигайся, ублюдок!
— Когда буду готов.
Я сжимаю ладони на ее ребрах. Она сопротивляется. Утром она вся будет в синяках. Я выуживаю несколько ненавистных воспоминаний. Моя кровь леденеет. Тело твердеет. Я начинаю двигаться и теряю ощущение времени. Четыре часа кажутся мне четырьмя минутами. Для столь мягкого создания она окунается в секс решительно, творчески. Я пробую ее на вкус. Я могу сожрать ее заживо. Она смыкает губы на моем óргане. Я обхватываю ладонями ее голову. Я не хочу ее отпускать. Скользкий от пота, я оскверняю ее с благоговением. Или же почитаю ее, оскверняя. Каждый. Дюйм. Ее. Офигительнопрекрасноготела. Ей это нравится. С этой женщиной не может быть никаких запретов. Я бы не поверил, что в ней есть нечто подобное. И она действительно кричит.
Позже я перекатываюсь на спину и позволяю ей раскачивать мир вокруг меня. Что она, черт ее возьми, и делает.
Она седлает меня, повернувшись ко мне задом, в зеркальной позе наездницы, спутанные волосы колышутся надо мной. И, черт возьми, эта женщина умеет ездить.
— Помедленнее. — Я кладу руки на ее ягодицы, чтобы она не заставила меня разрядиться за пару секунд.
Она вскакивает на ноги, роняет голову ниже восхитительно влажного голого паха, в котором нет ни грамма запретов, и обжигает меня яростным взглядом.
— Прекрати меня держать! — рявкает она. — Ты чертов контрол-фрик. Теперь моя очередь. Делай то, что я говорю. И если это значит, что тебе придется разрядиться и снова возбудиться, смирись с этим. — Она выгибает бровь. — Если, конечно, я тебя не вымотала.
Я усмехаюсь и ничего не отвечаю. Она уже знает, что это невозможно.
— И не думай, будто это означает, что завтра я захочу тебя увидеть. — Она возвращается в прежнее положение, и я готов взорваться.
— Я не страдаю подобными заблуждениями. И тебе того же желаю, — резко говорю я.
Она отлично знает, что со мной делать, скользит вверх до той точки, в которой я почти выхожу из нее, и дразнит короткими быстрыми движениями бедер, прежде чем опять резко опуститься и медленно двинуться вверх. Миленькая розовая Барби занимается сексом неистово и ненасытно, как животное.
Ее голова запрокинута, спина выгнута. Она забыла правила, моральные установки, ей плевать на все, кроме внутренних императивов. И я думаю: может ли она жить так же, как занимается сексом?
