Сделка (СИ) - Вилкс Энни

И он меня поцеловал! В нахлынувшем наслаждении я не дала себе раствориться в этот раз — пошла ты в пекло, Идж! — и укусила его за губу.

Дарис оторвался лишь на мгновение. Глаза его были пьяными, он тяжело дышал.

— Не. Кусай. Меня. — отчетливо проговорил он, не отстраняясь, и снова впился в мои губы, не оставляя мне шанса на сопротивление. Рассеченная моими зубами губа будто совсем не беспокоила его. Я ощущала металл на языке, меня тошнило, а он продолжал насыщаться, пока, наконец, не отпустил меня, задыхающуюся и раздавленную.

Я ненавидела себя за эту слабость, но бешенство, колотившееся в груди, чуть улеглось.

— А ты острая на язычок и зубки, я смотрю.

Дарис дал мне отойти, и в этот раз я сделала шаг назад, боясь раззадорить его больше. Я стояла, сжимая кулаки так, что ногти прорезали кожу. Кровь кипела во мне, а он шутил!

— Зачем? — только и выдавила я из себя.

— Судя по тому, что она сказала, наша легенда прежняя, — пояснил Дарис как ни в чем не бывало. — И ты частично посвятила в нее эту девчонку. Ты, моя немая сестра. Зря. Нельзя оставлять за своей спиной тех, кто может пустить по нашему следу пар-оольцев.

— Она бы ничего никому не сказала!

— Тише, — спокойно сказал Дарис. В этот раз это не было приказом, но в голосе прозвучало раздражение, и я подчинилась. — Мы же не можем говорить, помнишь? После твоего выступления мне и так придется убить любого, кто придет сюда, чтобы проверить, не иноземную ли брань он слышал.

— Давай немедленно уйдем, — подавленно прошептала я. — Пожалуйста.

— Конечно, Илиана, — вдруг тепло улыбнулся мужчина. Он сделал ко мне большой шаг и взял меня за подбородок. Я сжала зубы до боли, чтобы промолчать, но, увидев его веселые глаза, не смогла:

— Я никогда не смогла бы полюбить тебя. Никогда.

— Я надеюсь и верю, что это не так, — ответил он так ровно, будто его совсем не задели мои слова. — Ты невероятно соблазнительна, когда злишься, знаешь об этом?

— Может уже изнасилуешь меня и успокоишься?

Дарис приблизил свое лицо к моему так близко, что я ощутила его дыхание.

— Не успокоюсь. Ты невероятна даже в этом обличье. — Он моргнул, будто сбрасывая наваждение. — Но ты лгунья. Спасла меня, стала меня бить. Интересно, почему же приказ не прикасаться не сработал? Может, потому, что его не было? Потому что вы провели меня?

Свет! Я закусила губу. Да, Келлфер убрал из моей памяти наваждение, и я забыла, совсем забыла, идиотка, что Дарис о нем помнил!

— Дарис…

— Я знаю, вы просто хотели, чтобы я вернул клятву. Хорошо придумано. Только попрощайся с этими иллюзиями. Ты моя.

Он легко оттолкнул меня.

— И ты, моя будущая жена, как и мой отец, посчитала меня не способным понять ваш план идиотом. Ну что ж…

Я, закрывшая лицо руками, услышала свист лезвия и сжалась, ожидая смерти, но когда я вскочила, то увидела, что он вытирает свой отвратительный, так подходящий ему ятаган о бурое обугленное платье.

— Нам нужно идти. Не заставляй меня тебе приказывать.

27.

Я не понимала, когда и как Дарис успел подготовиться к тому, что мы будем за пределами катакомб. Этот двор, принадлежавший какому-то богатому пар-оольцу, встретил нас тишиной и кажущейся безопасностью. Вооруженный ятаганом и хлыстом с металлическими насадками мужчина, которому Дарис приглушенно бросил несколько слов, ни капли не удивился. Он лишь смерил пристальным взглядом меня, укрытую от подобного интереса почти невесомой накидкой, и невозмутимо кивнул. Массивные полукруглые двери за его спиной отворились, и я на миг ослепла от яркого света: внутри горели десятки, если не сотни свечей. Ни я, ни Дарис не шевельнулись: было очевидно, что нас не приглашают. Вместо этого в проем юркнул тонкий как тростник подросток, а мужчина, звякнув кольцами-ручками, закрыл за ним двери — и мы снова оказались в темноте, и только какой-то знакомый сладкий аромат, вырвавшийся из дома вслед за нашим маленьким проводником, напоминал о том, что что-то изменилось.

Лестница наверх была очень крутой и узкой, ступени — явно рассчитанными на мужчин роста Дариса или выше. Я запрыгивала бы на них с трудом, даже если бы нога не ныла при каждом шаге, но так было еще сложнее. Жаловаться я не хотела, но Дарис сам заметил, как неловко я хромала, и сделал именно то, чего я надеялась избежать: крепко обнял меня за талию и подсаживал на каждую ступеньку, как ребенка. Между его горячими ладонями и моим животом стелились лишь лен спального платья и та самая тонкая накидка, которую он купил на рынке по пути, чтобы скрыть мою красоту от других мужчин. Через два слоя ткани кожа почти не загоралась от его близости, и это радовало меня.

Я не думала, что на приказы можно повлиять, но мне было нечего терять — и, пока мы молча пробирались по пустынным улицам, я так и этак вертела привлекательную мысль, что Идж слушается Дариса, но слушается и меня.

Прикосновение — это касание кожей кожи. Я повторяла себе это, убеждала себя, убеждала Идж… И это работало. Почти.

Дарис поднял меня к последней ступени, я вежливо поблагодарила его, пытаясь отделаться от мысли, что этими самыми руками он убил девочек. Вполне успешно сдерживая дрожь, я охотно последовала за пареньком в проем, оказавшийся входом на площадку, дающую начало странному закругленному коридору, по одной стороне которого виднелись две двери.

— Виа, — сказал парень, указывая ближайшую комнату. Не нужен был перевод, чтобы понять, что он имеет ввиду.

Наш проводник вытащил из-за кожаного передника — такой обычно носят мясники или кузнецы — большой ключ с витой головкой и покачал им в воздухе. Я машинально протянула руку, но молодой пар-оолец скривился и перевел недоуменный взгляд на Дариса за моей спиной, будто спрашивая его: «Она в себе?» Дарис выступил вперед и забрал ключ, а затем дал парню монету. Тот коротко поклонился и убежал вглубь коридора, не оборачиваясь.

— Наше временное пристанище, — пригласил меня Дарис, галантно придерживая дверь.

И снова я вежливо поблагодарила его. Нужно было быть очень, очень вежливой. Не стоило его злить. Как он говорил тогда? Мне нужно с ним поладить? Келлфера сейчас не было рядом, все зависело от меня.

За моей спиной раздалось скрежетание — это Дарис запер меня с собой на тот самый витой ключ.

Комната была небольшой, но роскошно обставленной. Большая высокая кровать, настоящая, не бесформенный топчан, занимала почти половину комнаты. Медненые столбики уходили вверх, а на них покоился абсолютно неуместный в этом жарком климате тяжелый балдахин. Сама кровать была укрыта стеганым покрывалом, очень похожим на теплое одеяло, что тоже выглядело странно. Стены хозяева обили полосатой тканью с золотой нитью, по этим светлым, красным и золотым полосам были развешены металлические, а значит, очень дорогие, картины, изображавшие животных у водопоя. Простой дощатый пол, о который так хотелось бы остудиться босыми ступнями, покрывал коротковорсный шерстяной ковер. Большой комод из красного дерева, отполированного маслом до блеска, резного, с позолоченными острыми лепестками хризантем и посеребренными тычинками крупных колокольчиков, увивавших дверцы, стоял у самого окна, а перед ним раскинулось парчовое, но несколько потрепанное тканевое кресло на жестком каркасе. Стола в комнате не было, но у изголовья кровати ютилась одинокая тумбочка, выглядевшая намного менее помпезно, чем остальные элементы декора, а на ней — графин с вином, два бокала и чаша с виноградом и какими-то не известными мне фруктами.

Окно во всю стену по пар-оольскому обычаю было притворено, но не закрыто. Единственная расшитая причудливыми орнаментами штора чуть колыхалась от сквозняка.

— Получше, чем там, правда? — нарушил молчание Дарис.

— Шерстяной ковер и плотные шторы в такую жару, — поддержала разговор я, надеясь говорить о чем угодно, лишь бы не о Келлфере. — Будто мы не в Пар-ооле.

— В этом и смысл, — ответил Дарис. — Изуба, хозяин этого места, создал эти комнаты для гостей с севера, как они нас называют. Он думает, что мы — богатая пар-оольская семья, захотевшая попробовать диковинку. Ты — моя немая жена, постарайся не выходить из роли. Меня же зовут Табо.