Энчантра (ЛП) - Смит Кейли

Она чуть не поперхнулась от отвращения.

Он ухмыльнулся:

— Когда кто-то из нас застревает здесь слишком надолго, иногда… ну, сам понимаешь…

— Я поняла, — перебила она. — Это отвратительно.

— После того, в каком состоянии я нашёл свою спальню, не уверен, что ты вообще имеешь право кого-то осуждать, — заметил он.

— Прости, но я — неряшливая, а не омерзительная. Это две большие разницы. Одно дело — разбрасывать платья, другое — оставлять бутылку мочи на год, чтобы она забродила.

— Логично, — согласился он. — Но ты так и не ответила на мой вопрос.

— Какой?.. Ах. Выпить. — Женевьева сморщилась. — Нет, спасибо. Виски я не пью, а остальным бутылкам после всего услышанного точно не доверяю.

Он пожал плечами.

— А если сюда попытается спрятаться кто-то ещё? Или нас найдёт Охотник и заблокирует выход? — поинтересовалась она.

— Как только кто-то оказывается внутри, открыть дверь снаружи уже невозможно — разве что сбросить весь механизм. Плюс здесь есть люк, — сказал он и направился к центру комнаты. Опустившись на корточки, он нащупал щель между досками и приподнял едва заметную крышку. — Эти ступени ведут в туннель, откуда можно попасть на кухню внизу. Одно из самых надёжных укрытий. — Он аккуратно опустил люк на место. — Так что устраивайся поудобнее. Ждать придётся ещё пару часов, пока не придёт время снова сменить комнату.

Это и есть Ад.

***

Роуину потребовалась почти целая бутылка виски, прежде чем он устал от молчания.

— Почему нет?

Женевьева лежала на одном конце дивана, подпирая голову подлокотником, а пружина под изношенной обивкой болезненно впивалась ей в бедро. В какой-то момент она даже задремала.

— Почему нет, что? — пробормотала она, не открывая глаз.

— Почему ты не пьёшь виски?

Она медленно моргнула, разлепляя веки.

— Мне не нравится вкус.

— Врёшь. Если бы дело было во вкусе, ты бы так и сказала. А ты сказала, что не пьёшь его.

— Я думала, ты больше не хочешь играть в правду, — парировала она.

— Хм, — только и произнёс он, пристально вглядываясь в неё янтарными глазами. — Значит, либо однажды перебрала и до сих пор не можешь забыть, либо связано с кем-то, о ком тебе неприятно вспоминать.

— Ты гадаешь, — сказала Женевьева. Но он угадал и то, и другое.

— Как его звали? — спросил Роуин.

Женевьева тяжело вздохнула:

— Почему тебе вообще это интересно? Ты пьян? Или тебе скучно? Если скучно, можем придумать новую игру, как в прошлый раз.

— Думаю, чтобы меня хоть немного развезло, понадобится винокурня, а не бутылка, — пробурчал он. — И вообще, ты моя жена. Разве не логично, что я хочу тебя узнать?

Она знала, что у бессмертных невероятная устойчивость к алкоголю, но не была уверена, верит ли ему. А уж фраза «ты моя жена» — и вовсе звучала как очередной спектакль.

Он заметил её взгляд и вздохнул:

— Ладно, возможно, дело и правда в скуке.

— Хорошо, тогда давай модифицируем нашу прежнюю игру, — предложила она. — Мы по очереди задаём три вопроса. Два ответа должны быть чистой правдой, а один можно соврать — на выбор.

— По рукам.

Она даже не дала ему начать первой.

— Я помню, как Грейв сказал что-то о лекарстве для вашей матери. Он говорил, что не верит в его существование. А ты — веришь?

Роуин долго молчал. Словно решал, достаточно ли ему скучно, чтобы продолжать.

— Да, — наконец сказал он. — Лекарство — причина, по которой я так одержим победой каждый год. Я… провожу исследования. В Аду у меня не было бы на это времени — Нокс загнал бы меня в своё дерьмо. И я никому из остальных не доверяю.

— Потому что они не верят в это лекарство? — уточнила она.

— Отчасти. Даже если бы мы нашли его, Нокс наверняка придумал бы другой способ держать нас под контролем. Мы слишком ценны для его империи. Грейв считает, что если пытаться играть по правилам Нокса, всё только усугубится. Для него игра терпима, пока мать жива. Но я…

Он сжал губы, и Женевьева сразу заметила в нём вину.

— Всё в порядке, — мягко сказала она. — Обещаю, я последний человек, который осудил бы кого-то за сложные чувства к семье.

Он посмотрел на неё. По-настоящему. И, видимо, увидел в её взгляде что-то, что дало ему право продолжить.

— Я предпочитаю верить, что лекарство существует. Что если удастся спасти мать, избавить её от опасности — мы сможем начать бороться. Все. — Он провёл рукой по волосам, будто пытаясь вырвать это признание из своей головы. — Я понимаю, что желание спасти её только ради того, чтобы спасти себя, не самый чистый мотив…

— Некоторые назвали бы это эгоизмом, — заметила Женевьева.

Он, казалось, дёрнулся от этих слов, но только пробормотал:

— Ты называла меня и похуже.

— О, я — не некоторые, — поспешила заверить она. — Я здесь всего пару дней, и уже мечтаю оказаться где угодно, только не здесь. Если ты понял, что не можешь вынести этого вечного ада… думаю, ты заслужил право быть немного эгоистом.

Он фыркнул, но замолчал, и Женевьева честно пыталась тоже замолчать. Но не смогла.

— Поэтому ты больше не навещаешь её? Всё время уходило на поиски лекарства?

— Это и вина, — сказал он. — Смотреть ей в глаза, зная, что за пятнадцать лет я так и не нашёл ничего настоящего…

Он покачал головой, не договорив.

— Если мы выиграем, и тебе больше никогда не придётся участвовать в этой игре… ты продолжишь искать лекарство? — спросила она.

— Нет, — ответил он твёрдо.

— Ты не должен так быстро выдавать ложь, — вздохнула она. — Это же портит всю суть игры.

Он лишь пожал плечами. А потом, почти шёпотом:

— Я не успокоюсь, пока не освобожу их всех.

Она слегка склонила голову набок:

— Если ты и эгоист, Роуин Сильвер, то в самом лучшем смысле.

Он отвёл взгляд, и Женевьева не удержалась от улыбки. Смотреть, как он извивается от комплимента, оказалось даже приятнее, чем злить его.

— А теперь мой следующий вопрос — начала она.

— Ты задала свои три. Теперь моя очередь, — перебил он.

— Подожди, большинство из них были уточнениями…

— Мошенничаешь, — протянул он, и всё прежнее уязвимое исчезло, будто его и не было.

Она закатила глаза:

— Ладно. Твоя очередь.

— Почему ты не пьёшь виски? Почему писала моему отцу, выдавая себя за свою мать? Кто такой Фэрроу?

Услышав это имя, она застыла.

— Откуда ты его знаешь? — прошипела она.

Он приподнял бровь:

— От тебя. Умбра нашла тебя, когда ты была без сознания после демонических ягод, и когда я отнёс тебя обратно за ворота, ты спросила, не Фэрроу ли я.

— Это всё, что я сказала? — переспросила она, и в животе у неё всё сжалось от мысли, что между ними могли быть произнесены слова, которых она не помнила.

Его выражение оставалось невозмутимым:

— Ты едва могла связать два слова. Я просто запомнил имя — оно было слишком странным. Моя магия вывела из тебя большую часть демонических ягод, но целиком — нет. Исцеление Эллин намного сильнее, чем у кого-либо из нас. Но ты всё равно была немного не в себе.

Она отложила про себя эту деталь об их способностях — вернётся к ней позже. А вслух нехотя призналась:

— Я не пью виски из-за Фэрроу. Писала письма, потому что мать скрывала от сестры почти всю свою жизнь, и мне это казалось несправедливым. Когда я узнала о существовании твоего отца, подумала — а вдруг он тоже некромант? Или кто-то из его семьи. Вдруг они знали, каково это — быть «запасной» дочерью. — Она глубоко вдохнула. — Если бы я знала, к чему всё приведёт… конечно, я бы оставила это в покое.

Он резко рассмеялся:

— Нет, не оставила бы.

— С чего ты взял? — нахмурилась она, скрестив руки на груди. — И с чего ты, чёрт возьми, вообще знаешь?

— За эти два дня ты ещё ни разу не оставила ничего в покое.

— Эти два дня ничего общего не имеют с моей настоящей жизнью. Ты понятия не имеешь, о чём говоришь.