Ольга Резниченко - Глупые игры... в Любовь
Он должен, должен мне сказать, сказать, что произошло.
Чуть не убилась на повороте (поскользнулась и грохнулась) — все равно! Все к черту! Я, мое тело, боль, раны к черту — всё, всё, всё!!!!!!!!!
ДОМИНИК!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Гневно пнула дверь.
Зал суда пуст.
— Видели? Матуа еще здесь?
— Да. Вроде с Витторией в библиотеке.
Резкий разворот — и уже лечу напропалую в читальню.
* * *Испуганно обернулись.
(а я, пыхчу, соплю, рычу, едва не сгораю от гнева и страха)
— ЧТО ВЫ С НИМ СДЕЛАЛИ? ЧТО?
— Успокойся, — подскочила Виттория и попыталась подступить ближе, обнять — разъяренно оттолкнула я ее. — ЧТО?! ГДЕ ОН?
— Где ж еще? На Аетфе, — равнодушно ответил отец.
(замерла; замерла я)
— И ты… ты его вот так просто отпустил?
— Отпустил, — раздраженно скривился.
(и снова пауза — подбираю слова, перерывая мысли)
— Чего ради?
(молчит)
Тяжелый вдох вместо ответа…
— Если, если ты… мне соврал, я, я… никогда тебе это не прощу, — гневно прорычала сквозь зубы.
Полный игнор.
— Да все в порядке с твоим Бельетони, — вдруг раздраженно рявкнула Виттория. Встала и важно прошлась по комнате, — Сознался, что всего лишь играл с тобой. Хотел затащить в постель. Добился — и с него хватит. Так что отныне больше на тебя видов не имеет. Отказался.
— Что? — ошарашила, право, ранила словом. Удивленно обернулась.
Невнятно скривилась та, передернув бровями. Пожала плечиками.
Глубокий вдох.
— Вот такое бывает. Жозефина. Бывает. Добился, чего хотел… и выбросил.
Издеваетесь?
Ха.
… а голос дрожит; тебе больно? больно, крестная? больно за меня?
Не стоит…
Ведь я вам… НЕ ВЕРЮ!
Резкий разворот.
— Я не верю вам. Хоть все хором завойте. Я еду на Аетфе — и вам меня не остановить.
— Неужели? — вдруг передо мной встала Виттория (молниеносно, в мгновение). Глаза (гневный, с вызовом взгляд) в глаза. — Теперь уже ты точно никуда не денешься. Будешь с нами, пока мы не решим обратное. Ясно?
Рассмеялась, рассмеялась я в ответ.
— Вот видите. Сами себе противоречите. Так и знала. Ушел, ушел он просто от вас. А вы врете, чтобы меня остудить, удержать здесь. Не получиться!
Резкий разворот — и выбежала прочь.
Босыми ногами по земле, в ночной рубашке, растрепанной на груди… Мчу, бегу, бегу… прямо на выход.
Через туннель — и в город. Прочь, прочь из ада! Прочь из клетки!
… и неважно, что будет потом.
— И куда ты такая? — вмиг преградила мне путь Виттория.
(замерла, замерла я на мгновение — последний шанс даю: им, а не мне!)
— Я буду с ним, хотите вы этого или нет! Мы — вместе! Смиритесь!
— Неужели? Ты так ему веришь? Веришь? Что даже не можешь услышать, что твой Доминик… от тебя… ОТКАЗАЛСЯ? ИСПОЛЬЗОВАЛ? Добился и выбросил?
Желчно рассмеялась я.
— Такого никогда не будет. Ясно? — яд выплюнула в лицо.
Промолчала та.
— Я убегу. Все равно убегу. Снова и снова. И не удержишь ТЫ меня.
Выровнялась, вытянулась, гордо задрав подбородок Виттория.
— Попридержи узды, девочка. Отсюда еще никто не ступал…, без моего ведома, и шагу. Ты — не исключение: не улизнешь.
Захохотала. Дико. Желчно. Захохотала Колони мне в лицо.
(впервые со мной была такой;
враг? Враги мы теперь? По разные стороны баррикады?
что же… я принимаю! принимаю вызов!
не испугаюсь!)
… гордо задрала нос.
Ну, ну.
Ядовито ухмыльнулась.
— Все… когда-то спят.
— Дорогая моя Жозефина, — вдруг приблизилась. Глаза в глаза, лицо к лицу. Тихо зашипела. — Я избавилась от привычки дышать… А ты говоришь… о каком-то сне! — (и снова дикий хохот) — Если я сказала, что ты не выберешься — то значит, так и есть. Без вариантов.
— Ах, так? — нервно дрогнула, дернулась на месте.
Улыбнулась (губы ее скривились в гадкой, унизительной тонкой линии).
Игриво вздернула бровкой.
— Так.
Резкий шаг (мой) вбок, рывок, уверенные движения — и забралась на выступ. Движение, легкое, непринужденное, вперед — и завалюсь со скал.
Чем не прелесть?
(с вызовом уставилась на крестную)
— А так?
Замерла; глаза округлились от шока.
— Так лучше… доходит? Я спрыгну. Слышишь? СПРЫГНУ! Если не пустите.
(злобно стиснула зубы; глаза, карие глазки, живо стали темнеть, превращаясь в угольки полные ярости.)
— Все равно не умрешь, — только и смогла процедить, а сама (вижу ж!) и захлебывается от злости и страха.
— Значит, еще спрыгну. Еще и еще. Пока не убьюсь. Неважно. Без него — я не буду жить.
Вдруг…
(не сразу, сразу, сообразила, поняла, что произошло)
Виттория вмиг дернула меня на себя, потянула за руку — так что я сорвалась и плюхнулась на нее — да завалились, завалились от силы рывка, по инерции, обе на землю.
Отстранилась резко, спешно (инстинктивно, разъяренно) и тут же залепила мне… жестокую, пекучую пощечину.
— ЕЩЕ КОНГДА-НИБУДЬ ОТВЕСИШЬ ПОДОБНОЕ, — (зарычала, завизжала) — заточу в подвал навеки, пигалица неблагодарная! — казалось, сквозь плач вырвались эти горькие, полные боли, слова. Замерла. Испуганно спрятала взгляд, а затем и вовсе отвернулась.
Застыла. Заледенела и я.
Слезы… (дурные, детские, жалкой обиды) слезы… навернулись на глаза.
Было стыдно за себя, противно, но…
… злость, дикая злость… так и не улетучилась.
ВЕДЬ НЕПРАВЫ!
Зачем… зачем врать, зачем разрушать мое…. наше счастье?
ЗАЧЕМ?
Пристыжено зашморгала носом. Поджала под себя ноги.
Не шевелилась Виттория. Молчала, нервно дыша…
— Я люблю его… — едва слышно прошептала я. Тихо, жалобно… взывая к сердцу… подруги. Того, кто меня как никто другой… ВСЕГДА… раньше, понимал.
(тягучая тишина)
Молчишь?
— А он — … тебя нет.
(отозвалась, отозвалась, но что? пуля в сердце? камень в душу? уж лучше бы МОЛЧАЛА! черт дери, мать вашу!)
— ЛЮБИТ! — прорычала я наперекор.
— Он никого… никогда не любил. В игры играть — всегда готов. Азарт, адреналин и победа — вот его идеалы и кумиры, вот, к чему лежит его сердце. А не… девушки, женщины. Ты.
