Танит Ли - Любовь из металла
Вскоре мои волосы и одежда промокли насквозь. Туфли были полны воды. Я подумала, устойчив ли к воде его макияж. Да, хотя я едва могла разглядеть его сквозь длинные стальные струны дождя. «Я люблю тебя», — подумала я. Я люблю робота. В конце концов, пусть все мы будем врать, но только не себе. Я знаю, что сделали другие двое в поезде. Вероятно, каждый из них способен на такое. И он сказал «сильнее родителя», — пытался ли он этим впечатлить, запугать — или успокоить? Но я не могу обойти и тот другой факт — эту любовь. Он пришелец, и мне нужно бежать, прятаться, но я не могу, не хочу. Я буду любить тебя, какое бы имя ты ни носил, кто бы ни обладал тобой, что бы ты, твою мать, ни делал. Вечно, так кажется. Пока не обращусь в прах, пока ты не потерпишь крах, должна — не остановит страх. [43]
В «Кафе Чехова», когда мы зашли, мужчина за стойкой позвал кого-то из подсобки, крупного, дородного малого, заявившего тут же:
— У нас есть право отказать вам во входе.
— Имейте милосердие, — сказал Сильвер (Верлис) просто, дружелюбно. — Мы просто попали под дождь. Посмотрите, она вся промокла.
Они посмотрели на меня.
— Табличка на двери гласит, что требуется уместное платье, — проскулил здоровяк.
— Пойдем куда-нибудь в другое место, — попросила я.
Сильвер — Верлис — ответил:
— Конечно.
Он опустил руку в карман своего промокшего пальто и извлек оттуда карту I.M.U. Мои глаза застыли на ней. Карта была платиновой. Высший ранг. Сильвер сказал:
— Могу я только воспользоваться этим и купить ей чего-нибудь горячего попить?
Здоровяк оглянулся на мужчину за стойкой. Тот сказал:
— Ладно. Все в порядке. Присаживайтесь. Вы хотели бы, чтобы мы просушили вашу одежду? — я не смогла распознать происхождение его акцента.
А Сильвер заговорил с мужчиной на беглом итальянском. И тогда последний просиял и начал размахивать руками. Он вышел из-за стойки и проводил нас через ресторан к отдельной нише, теплой и сухой. Он забрал нашу верхнюю одежду и вернулся с чайником горячего шоколаста и с настоящими сливками.
— Что ты ему сказал?
— Ничего особенного. Сказал о своей итальянской матери. И горячем шоколасте.
— Ты не выглядишь, — сказала я, — настолько богатым, чтобы владеть платиновой I.M.U. Не говоря уже обо мне.
— Ты бы удивилась.
— Откуда она у тебя?
Он показал мне карту. Вдоль края рельефно выступал акроним «МЕТА».
— Ты работник?
— Как и ты, Лорен.
Мы выпили шоколаста, я — без сливок, он — без необходимости. Когда чайник опустел, каждому из нас принесли бокал вина.
К тому времени показалось вечернее солнце, и вся Россия заблестела под паутиной из флаерных линий с капелями дождя.
— Все-таки мы провели день вместе, — сказал он.
— Что они думают, мы делали?
— Целовались. Потом вышли на прогулку. Они слышат обрывки, не все. И я отслеживаю, какие. Я легко с этим справляюсь, пока мы гуляем. Видишь ли, Астероид влияет на перехват сигнала, когда я на улице. Они все еще работают над тем, как исправить это.
— Как со старыми мобильными телефонами.
Очень тихо он издал для меня, из своей собственной голосовой коробки, точный звук звонка сотового телефона. Такой, какой можно услышать в старых фильмах. Я подпрыгнула.
— Это трюк.
— Я хотел рассмешить тебя. Не шокировать.
— Конечно, ты меня шокировал.
— Скажи мое имя, — приказал он.
Я посмотрела на него. Затем произнесла: «Верлис». Верно сказав с первого раза, не споткнувшись на какой-то непроизносимой первой «C» в слове «Сильвер».
— Мы можем, — говорил он, — провести вместе остаток вечера. И ночь, если ты хочешь. Без секса, если ты не захочешь. Мы можем гулять, разговаривать, пойти куда-нибудь потанцевать, или кутить на эту мою бездонную карту. Или есть. Как твой желудок, кстати?
— Я солгала, — ответила я. — Мне стало плохо из-за нервов.
— Еще один камень в мой огород, — сказал он. — Лорен, я, правда, считаю, что тебе нужно остаться со мной на эту ночь, или не останется ко мне никакого доверия.
— Со мной это не пройдет, — возразила я, покачивая по кругу вино в бокале.
— Потому что ты прочла Книгу Джейн и знаешь, как все происходит. Я пытался сказать тебе, что все не так.
— Она хотела верить, что ты человек.
— Многие люди хотят, и будут хотеть, верить в это. И если им это нравится, я приму. Для тебя, если тебе так больше нравится, я могу использовать звонок мобильника, когда мы наедине.
Он улыбнулся так… победно. В любом случае, меня уже победили. И я продолжала играться с вином.
Затем он сказал мне, своим собственным голосом, приглушенным и проникновенным для барабанных перепонок моих ушей:
— У тебя тигриные глаза.
— Что, не раковины каури? — резко ответила я, прежде чем смогла остановить себя.
— Слова Джейн, — сказал он.
— Глаза Джейн. По крайней мере, она писала, что ты так ей говорил.
— Я не хочу говорить о Джейн.
— Ты сказал, что они нашли ее.
— Нашли. И я говорил. Думаю, теперь мы все расставили на свои места.
Что-то в нем — его улыбка, да, теперь я увидела, — превратилось в лед. И то, как он отвернулся, как если бы я внезапно наскучила ему. Демонстрируя свое упорство, я теряла его сильное, временное расположение.
Затем он встал.
— Пойдем?
Молча мы забрали свою верхнюю одежду. Когда мы проходили мимо мужчины за стойкой, Верлис, как «его мать», еще раз сказал что-то на итальянском. Они пожали руки, человек и машина. На тротуаре улицы Верлис кивнул мне.
— Спасибо, — сказал он, холодно и недружелюбно, как другие, которых я знала, — за твое время. Нам надо будет как-нибудь повторить. Вместе промокнуть.
Я отвернулась и посмотрела через улицу. Я не знала, что ответить ему.
Тогда он сказал:
— Возможно, одну вещь тебе следует знать. Ты была первой. Не интересно? Ладно. Увидимся, Лорен.
Я дернулась и уставилась снова на него, хмурясь:
— Первой.
— В койке.
— Ты… говорил, у тебя до этого уже было два партнера.
— Естественно. Я упоминал о своей способности лгать. Разве не было бы тебе совершенно неловко трахать меня, если бы ты знала, что у меня не было никакого опыта до этого? Да, я демонический любовник. Я могу делать все это и даже такое Это, о чем большинство из вас не смогло бы с кем-то поделиться. Я могу все это тоже. Но никогда не делал.
— Я не верю тебе.
— Вполне справедливо.
Мне пришла в голову смутная мысль, что со стороны мы выглядим как любая ссорящаяся пара.
